Кукла по имени Катя

КУКЛА ПО ИМЕНИ КАТЯ
Новелла

I.
Был у меня один знакомый - Муля. Он недавно сиганул с крыши девятиэтажки. Я знал о его глупом хобби: ставить перед собой вся¬кие вопросы и мучительно пытаться разрешить их. Накануне «прыжка в никуда» мы с ним встретились, и он сообщил мне о своём намерении. Я не стал отговаривать, и только сказал: «Больно!». А он сказал, что в конечном счёте ему это безразлично, и предложил прыгать вместе.
Почему я отказался тогда?! Наверное потому, что «упав» с крыши, я буду иметь весьма неприглядный вид, и мне будет несколько не¬уютно на своих похоронах. Но если честно, тогда я вовсе не думал об этом...

II.
Его не стало. А был ли он вообще. А какая разница есть ли он или нет его. Мне стало грустно. Через несколько дней после похорон я был у него дома.
На полу, перед его письменным столом сидела чёрная женщина с заплаканными глазами - его мать. Она разбирала его тетрадки, письма. Я не соболезновал - не хотелось говорить банальностей. Я молча наблюдал за её движениями. На глаза мне попалась замусоленная ученическая тетрадь по две копейки. Эта тетрадь оказалась его дневником. «Надо же» - подумал я: «как в хорошем романе». Я ещё подумал: «Да, этот человек был явно со странностями». Я был за¬интригован и захотел забрать дневник. Кивком головы мать выразила своё согласие... И правильно сделала.
/31 мая/
Её зовут Катей. Ничего, так - симпатичненькая. Я подсёк её на автобусной остановке и взял номер телефона.
/ 2 июня/
Вчера я звонил Кате. И в тот же вечер мы шатались по парку. С ней есть о чём поговорить. Она любит вышивать и жареную рыбу. И вообще ей восемнадцать. Мне девятнадцать. Клёвый вариант. На ней лёгкий сарафан. Она была атас, а глаза... В них было что-то таинственное.
/3 июня/
Сегодня у моих друзей банзуха. Я пойду туда с ней. Я позвонил ел, и она тут же согласилась.
/4 июня/
Вчера мы вместе были на вечеринке. Катя подштукатурилась, но ей это идёт. Она не отказалась от водки. Это меня удивило. Мы оба набухались, и с трудом отваливали ламбаду. Или лабанду. Не помню точно.
Я проводил её домой. В подъезде обнял её, и осмелев хотел поцеловать. Она не сопротивлялась. Она свесила руки и беспристрастно смотрела на меня. Я сразу влип. Она закрыла глаза. Но скоро, слишком скоро она всё-таки открыла глаза. Лучше бы она их про¬глотила. У неё красивые большие глаза, но я почему-то потерялся в них. Смутившись я попрощался.
/5 июня/
Я воткнулся, что она не умеет целоваться, но ей это явно понравилось. Она то сжимала зубы, рискуя откусить мне язык; то до смешного широко открывала рот. И тогда, набирая воздуха, я дул в неё, как в пионерский горн. От этого получался смешной звук, как из-под маски противогаза. Она не обижалась.
Я позвонил ей в четыре. Она сказала, что я смогу придти к ней домой. И как бы между прочим сказала, что родители её раньше семи не появляются.
/6 июня/
Вчера я был у Кати. Она была в домашнем халате и зелёных та¬почках. Я сел на диван и стал смотреть журнальчики. Она приземлилась рядом. Тогда я всё отбросил и взял её влажную руку в свою. Её мягкие возбуждающие пальчики превращали меня в зверя. Я слегка придвинулся к ней и обнял. Она не отстранилась. Дрожа всем телом, я истекал анекдотами. Я балдею, когда она смеётся. Только она спо¬собна так запрокинуть очаровательную головку... Но она как бы не¬взначай открыла глаза, и я опять в них потерялся. Я сказал: «Хоро¬шего понемножку», и ушёл. Когда я уходил, у ней был какой-то жалкий, побитый вид. А я подумал: «Легче манекен расшевелить».
Сегодня я ей позвонил. Мы теперь шлялись по парку, обнявшись. Мы опять тёрлись в подъезде. И опять я остался недоволен. «Ничего» - говорил я себе: «Она ещё растащится». Но глаза... Почему я сразу обратил внимание на её глаза?! В них было что-то пугающее.
/7 июня/
Я опять был у неё. Там был и какой-то сосед-недоносок Саня. Я дал ему понять, чтобы он проваливал, но он не понял. Я сказал ка¬кую-то колкость Кате, но она не обиделась. Обиделся я. Я встал и собрался уходить. И сосед тоже собрался. Мы вышли на лестничную клетку. Он открыл свою дверь, и встав за нею, грубо «напутствовал» меня. Я ударил по двери ногой. Он сказал: «Ай», и я помог закрыть ему дверь. Больше нам не о чем было говорить.
/8 июня/
Катин сосед-недоносок ждал у подъезда. Он сказал: «Пойдём к гаражам». Я сказал: «Пойдём», и додумал: «Спокуха, этот самец мо¬ложе меня». Когда мы пришли, я встал спиною к гаражам. Саня-недо¬носок начал трепаться. Но я не слушал его, я прикидывал, как бы за¬гасить посолидней. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся, и... получил в пятак. В глазах свечерело, я прилёг у чужого гаража. Их было двое. Они ушли. «Даже ногами не отпивали» - додумал я разо¬чарованно : «Любители!»
Я поднялся к Кате. Умылся и захотел её всю, всю до конца. Она спросила: «Ты меня любишь?» Я сказал, что всё это слова, и добавил: «Поменьше слов...» На этот раз я быстро раздел её. Последняя тряпка отлетает в сторону. Я привстал, чтобы... Но она открыла глаза. Я хотел закричать: «Закрой!» Но было поздно. Передо мной лежало безотказное бревно с совершенно бессмысленными глазами. Я оделся. Она молчала, и я молча ушёл. Я донял, что меня в ней пугало. Её глаза. Они у неё не бездонные. В бездонных глазах что-то таинст¬венное и притягательное скрыто в глубине. Её же глаза просто пусты. Б них нечто переходящее в ничто.
/9 июня/
Что для меня Катя? Не понятно. Знаю только, что она помогла мне забыться и не мучиться «посторонними» вопросами.
Ладно, надо до конца разобраться с Катей. Что я для неё? Её «бери - не хочу» и прохладные, пугающие глаза, способные охладить самого блудливого чувака. Или может я излишне церемонюсь. Надо её проверить.
Звоню другу Диме. Я знаю его ещё с детского сада. Это тип человека неравнодушного и не женатого. Обещаю познакомить с ин¬тересным экземпляром.
Звоню Кате и предлагаю познакомиться с Димой. Она соглашается.
Вечером ей позвонил Дима, я назначил свидание. Я был спокоен. «Она просто выкобеливается» - подумал я.
/10 июня/
Нет, она не шутит. В четыре звонил Дима и сказал... сказал, что жахнул.
Я позвонил Кате и, спросил довольна ли она. Катя сказала, что совершенно довольна.
/II июня/
Вое довольны. Один я ... сутенёр несчастный... Один я вовсе не хочу... ничего не хочу! Правда сегодня я встретил на улице моего давнего кента. Я принял решение завтра умереть и сообщил ему об этом. Он принял его, как само собой разумеющееся. Он сказал: «Все мы едем в одном трамвае, и когда-нибудь надо сходить. Остановкой раньше - остановкой позлее - такая разница». Я оказал, что завтра прыгну с крыши и предложил присоединиться. Но он сказал: «Мне жалко родителей». Мне же никого не жалко. Я сказал: «Завтра в восемь», - и спросил: «Ты придёшь?» Он сказал: «Нет! Не люблю крови. И вообще ты мне безразличен». Я сказал, что мне тоже наплевать, придёт он или нет. Просто надо же о чём-то поговорить.
/12 июня/
Пол восьмого. Скоро умру. Какая разница когда? И зачем я запол¬няю этот дурацкий дневник?
Зачем мать дала мне жизнь? Только ли затем, чтобы мои потомок называл меня «черепом» и задавался тем же вопросом зачем мне жизнь, от которой я не знаю как отделаться? Она дала мне жизнь! Скажите на милость, какое счастье! А меня об этом кто-нибудь спросил, поинтересовался, хочу ли я жить. До чего же мать бесчеловечна, если ещё задолго до моего рождения она обрекла меня на смерть. Не зная рождения, я не знал бы и смерти. А теперь самому придётся разбирать¬ся. Себя мне не жаль, Жалко .ли мать? А за что собственно? Хотя трудновато, конечно, ей одной было. Может она, всеми презираемая мать-одиночка хотела воплотить во мне свои несбывшиеся надежды?! Да, уж, у всех одна надежда - подольше б протянуть. У всех одна мысль - побольше надраться, отодрать и подраться. И всегда было так. Когда этого не хватало, появлялись «великие идеи», сулящие именно это в перспективе.
А моя мама, забитое существо. У ней просто не было времени подумать об этом. Мама, может у тебя ещё будет время задуматься над всей этой глупостью, называемой жизнью. Может тебе легче будет это пережить сейчас, чем когда ты увидишь мою будущую никчёмную жизнь, и поймешь, что она действительно пуста в любом исполнении.

III
Это были последние страницы дневника этого... когда-то человека. Я его понимаю, и даже завидую. Месяц назад я познакомился с девуш¬кой. Стал её другом. Вошёл в её компанию. Узнав, как много у неё поклонников, возликовал - есть за что побороться. Я не наступал, я выжидал. Петя, Женя, Лёша - и не было им конца края. Я же развле¬кал её между их визитами. За это время, пока мы были друзьями, моё воображение тысячу раз брало эту «крепость». Мне это всё порядком надоело и я «очистил горизонт».
Теперь, стоит мне только посмотреть на сколько-нибудь хорошенькую девушку, как моё натренированное воображение сразу же рисует картины взятия. И становится неинтересно, как будто я уже на самом деле взял то, о чём даже не успел подумать; и больше нечего хотеть.
Мне стало скучно, грустно, пусто. Ничто не трогает и не зани¬мает меня. Я прочитал дневник самоубийцы, я нашёл в нем полное от¬ражение своих мыслей. Содержание последних страниц дневника я пере¬дал почти дословно, чтобы вам удобнее было проследить последние дни его жизни, простоту и резкость его языка. Но какое вам до этого дело. Как нет вам дела до того, что меня тоже скоро не станет. Ни завтра, так через месяц... Мне холодно... Я даже не знаю почему я пишу то, что пишу... Мне холодно...

1990 г.