Обмен

Обмен
Мои родители всегда мечтали жить со мной. То есть отселять, когда придет время, будем дочь старшую, а уж с младшей проведем старость. Меня они со своими планами не знакомили, со мной не советовались. Просто любовь к младшей дочери перевешивала какие-то мелкие неудобства жизни с совершенно чужим человеком, моим например будущим мужем, а впоследствии и с моими будущими детьми.
Я всегда шла по жизни легко, особо ни о чем не задумывалась, планы грандиозные не строила, а главное, ни по какому поводу особо не расстраивалась. Если случалось что-нибудь, не в рамках моего веселого настроения, просто старалась про это как можно скорее забыть. Это, между прочим, у меня всегда получалось. Ну еще день как-то могла промучиться, а уже с утра вставала с легкой и светлой головой, свободной от всяких там душевных мук. Поэтому когда пришло время думать с кем жить, и по какому адресу, я эту проблему для себя решила сразу, жить надо только самостоятельно. Тем более опыт совместной жизни был, правда, семья была не моя, моей старшей сестры. Но этого было достаточно, для того чтобы понять – два поколения под одной крышей ужиться не могут. Невозможно, незачем, ни к чему. Причем я этого в силу своего пофигистского ко всему отношения совсем даже не замечала. Ну, живут с нами Наташа со своим мужем, ну, а мне-то что. Ну только, что меня из своей комнаты в гостиную переселили. Больше никаких неудобств не было, даже больше того, появились удобства – телевизор под боком. Смотри хоть ночью, хоть утром. А жить, мне казалось, стало только веселее. Больше народу, больше событий. Сестра опять же от меня с воспитанием отстала. Родители-то с этим вопросом ко мне никогда особо не приставали. Они просто мне радовались, или думали, что дело это бесполезное – меня воспитывать. Во-первых, я с детства была очень вредная, свою точку зрения никогда не поменяю, и потом же мой веселый характер. Воспитывай меня, наказывай. Я все равно в голову ничего не возьму, не расстроюсь. Сестра же не могла смотреть на это, как ей казалось, форменное безобразие, и постоянно отслеживала мои, как ей виделось, неправильные похождения в разные стороны. Все ей казалось во мне неверным. И то я делаю не так, и это кое-как. Главное, она была права. Я действительно все делала кое-как. Не вникая. Ну зачем было во все эти глупости вникать-то? Что, дел больше никаких нет? Еще мы про алгебру с химией думать будем?! В школу хожу? Хожу! В немецкую? В немецкую! Учусь без троек? Без троек! На пианино играю? Играю! Вот какие ко мне вопросы могут быть? А вопросы находились всегда тем не менее. Поэтому ничего не брать в голову - выход был самый правильный и единственный.
Когда в нашу дружную семью вошел Витя, Наташин муж, мне это странным не показалось, и никаких неудобств я от этого не испытала. Каково же было мое удивление, когда я услышала на кухне разговор Наташи с мамой. Смыслом разговора было то, что так жить больше невозможно, что все друг друга раздражают, что у Наташи рушится семейная жизнь. Я была просто даже заинтригована! Это кто ж кому и чем мешает?! Со стороны все было пристойно до неприличия. Все друг другу улыбались, за ужином поддерживали непринужденный разговор, спрашивали, как у кого дела, какие новости? У нас вообще семья с традициями. Во всяком случае ужинаем всегда все вместе в гостиной, и никогда по отдельности на кухне. Начало ужина установлено раз и навсегда – приход папы с работы. Это закон, без папы есть не садимся. Как говорит мой папа: «Хотя бы раз в день вся семья должна собираться вместе, чтобы обсудить, как прошел день, что случилось, а что не случилось». Верно, конечно. Действительно, может человеку помочь в чем-то надо, а сам он не догадывается об этом, а вот на семейном совете это все высвечивается.
Еще мы по выходным все вместе до обеда идем гулять в лес. Хочешь не хочешь, все строем. Как-то тоже ни у кого это не вызывало сомнений. Мы в этот лес всю жизнь ходим. Воздухом дышим, что-то обсуждаем интересное. Витя, правда, гулять с нами не ходит, и Наталья от прогулок отстранилась, они теперь куда-то вдвоем ходят, а ужинаем мы как и раньше, все вместе. Мило и душевно. Так что про проблемы мне и в голову не приходило, а то, что они уже переросли в какие-то космические масштабы, вообще изумило меня крайне.
– Натуля, ну неужели Витя не может сесть после ужина на диван? Ну ты же знаешь, в кресле после работы отдыхает папа! Или папа должен сидеть на стуле? И потом эта странная манера снимать носки и сидеть босиком. Ну нам же неприятно!
– И как я, по-твоему, это должна ему сказать, мама? Твое место вот на этом стуле в углу комнаты? Или лучше вообще чтоб стоял, чтобы папу не раздражать? А папа может делать более радушное лицо, когда Витя входит в комнату? Что он все время отворачивается?
– Наточка, ну ты же знаешь папин характер! Он и с нами-то через раз разговаривает. У него сложная работа, ответственность, неприятности, коллегия. Ну ты же сама все прекрасно понимаешь! Просто мы к этому привыкли и не обращаем внимания. Папа же у себя дома.
– Мама, а Витя тогда где?! Он уже меня спрашивать начал: «Ната, почему меня твой папа не любит?»
– Ой, как у Вас тут интересно! – я решаюсь встрять в разговор. – Мам, а правда папа Витю не любит? Вот это да! Ну никогда бы не подумала!
– Можно подумать, ты хоть раз в жизни думала. – Наташка немного отвлеклась от своей драмы, завидев меня.
– Лена, – строго сказала мама, – Витя – Наташин муж, и, естественно, папа его уважает, просто когда люди начинают жить вместе, это всегда не просто. У каждого свои привычки. Естественно, кто-то кого-то может раздражать, кому-то нужно привыкать, что то в своей жизни менять.
– То есть вы друг друга все раздражаете? – я не могла уняться и действительно не очень понимала, в чем собственно проблема. – Вот меня никто не раздражает.
– Это, Елена потому, что ты никого не видишь вокруг себя и никогда ни во что не вникаешь, если это прямо тебя не касается!
Вообще-то сестра права. Я действительно немного смотрю по верхам. Но просто иначе в жизни, как мне тогда казалось, ничего не успеть. Я не очень поверила маме с сестрой. Мне не хотелось верить, что в моей семье, где вроде со стороны все хорошо и правильно, люди, оказывается, не очень счастливы, и испытывают серьезные проблемы.
Поверить, может, до конца и не поверила, но запомнила. И, выбирая свою самостоятельную жизнь, эту историю в голове восстановила. Проблемы у меня лично потом, правда, тоже начались, но это уже, когда появилась на свет моя любимая племянница. Здесь, конечно, уже жизнь спокойная закончилась для всех. Всем было уже не до сидения в кресле, и не до лицезрения, кто в носках, а кто нет. Воспитывали маленькую девочку. Жизнь четверых взрослых и одного подростка изменилась в одночасье. Задействованы были все, а я, как самый незанятый человек, и того больше. Здесь мне, наверное, первый раз в жизни пришлось сосредоточиться. Девочка наша была относительно спокойная, но вставала рано, подружек я своих приводить много и сразу уже не могла, инфекция. Потом она просто рушила мои личные планы, срывая свидания! Периодически с ней нужно было сидеть, подменяя сестру. Это все навевало на меня тихую тоску. И я уже всерьез начала бояться, как бы не испортился мой веселый характер. Поэтому когда папа напрягся изо всех сил и получил для Наташи отдельную квартиру, были рады все, включая меня. Я даже объединилась с родителями в нашем совместном недоумении – а что они, собственно, не съезжают-то? И когда, наконец, это историческое событие произойдет?

Замуж я в то время не собиралась. Но решение, буду ли я жить с родителями, было принято окончательно и бесповоротно. Видимо, их я об этом не предупредила. Просто сделала вывод для себя и все. А что обсуждать-то? Мне казалось, выводы сделали все. Это же они с зятем мучались, не я. И потом, собственно, зять-то идеальный был. Они сами его в дом привели, сами радовались.
Я же идеального не приведу никогда. Так же не бывает.
И так и не случилось. Второй зять идеальным уж точно не был. Хорошим человеком был, а идеальным нет. Хотя где взять его, идеального-то? Нигде наверное. А уж чтобы родители были когда довольны выбором ребенка. Думаю, такого не случается никогда. Почему мы с сестрой, выходя замуж, выбирали молодого человека иногороднего, это конечно, загадка. Старшая сестра, как всегда, поступила более прилично. Она хотя бы выбрала человека из Сибири, с исторической родины наших родителей. То есть этот выбор был все-таки как-то оправдан.
Мой был неоправдан вообще ничем. Человека я выбрала с Кавказа, студента, от которого отреклась вся родня, это в лучшем случае, а в худшем – эта самая родня грозилась всех нас зарезать. Ну про зарезать никто, конечно, не верил. А про все национальные особенности данного кавказского народа родители меня предупредили. Тут уже не поверила я лично. Я стояла твердо в своих убеждениях, как скала. Главное не национальность, а человек, и в каждой нации есть люди плохие и хорошие. Мой – он точно хороший. В том, что мой действительно хороший, родители знали наверняка, дружили мы с будущим мужем все четыре институтские года. Они, как люди умудренные опытом, сомневались не в нем, а в том, что разность нашего воспитания и принадлежности к разным культурам не дадут нам быть счастливыми. Зная первую часть моего характера – абсолютную вредность, спорить и ставить мне условия родители не стали. В конце концов, я человек взрослый. Ну значит выходи замуж. И опять нового человека прописали в нашей квартире. Рассчитывать, что папа сможет получить еще одну жилплощадь, уже не приходилось. Для того чтобы вступить в кооператив, нужны были какие-то определенные метры, и наконец, большие деньги. Ни метров, ни денег не было. И я рассказала родителям, что я буду с ними меняться. Сначала новость была воспринята с грустью. Оказалось, что вообще-то у них были совершенно другие планы. Именно тогда я узнала, что мои родители собирались со мной жить. Какая странная мысль. Неужели со мной можно жить? Ну, то есть жить, безусловно можно. Но хотеть этого? Мысль казалась мне непонятной, я такой жизни в своих мыслях не видела.
Мой план был продуманный. Наша трехкомнатная квартира была не бог весть какая, и с размахом ее поделить было нельзя. Двухкомнатная квартира для родителей и комната в коммуналке для моей молодой семьи – это все, что могло нам светить на горизонте. От родителей требовалось только ходить смотреть предложенные варианты, все остальное я брала на себя.
Наверное, это был мой первый жизненный проект. Никто еще не знал моей прыти, и не мог предположить, что я с моими вечными фантазиями и порханиями по жизни могу что-то довести до конца. Мама с папой не стали меня разубеждать, втайне надеясь, что у меня ничего не выйдет. Опять же им понравилась идея, что все таки у них остается двухкомнатная квартира.
Я же взялась за дело очень рьяно, сразу поставив себе срок – шесть месяцев. Утром я писала объявления и во время прогулки с моим маленьким сыном расклеивала их по всему нашему району. Все-таки мне казалось, что родители к району привыкли, и мне не хотелось разочаровывать их еще и сменой метро, близлежащих магазинов и спортивного стадиона для папы, заядлого теннисиста. Тщательно расклеив объявления, я покупала газеты, где давали объявления по обмену. И, уложив Антошку спать, газеты прочитывала, делала пометки на полях, и когда уже приходила вечером семья, и было кому сидеть с сыном, я обзванивала приглянувшиеся мне варианты.
То, что наша квартира особым спросом не пользовалась, было для меня первым разочарованием, которое меня, однако, не сломило. Я упорно писала, клеила, читала, звонила. Я так старалась, и у меня так долго ничего не получалось, что все уже за меня начали переживать. И готовы были уже ехать куда угодно, лишь бы мой труд все-таки возымел бы хоть какие-то результаты. И наконец-то начали появляться первые варианты! Это было успехом.
За время моих телефонных разговоров мои родственники постепенно начали привыкать, что разговоры про обмен не просто разговоры. Во время наших совместных ужинов я подробно рассказывала, что и как, что удалось, что сорвалось, что вот-вот должно, наконец, срастись, и постепенно все увлеклись этой игрой. Уже вся семья ждала новых вариантов. Мы не задумывались, что всем нам предстоит совершенно другая жизнь. Думали только о том, получится, не получится. Выйдет, не выйдет.
Следующим этапом моей работы был просмотр квартир. Нужно было, чтобы понравилось нам. И потом нужно было, чтобы понравились мы. В смысле наша квартира. Здесь самыми неконфликтными и ко всему готовыми оказались мои родители. Когда им предлагали первый этаж, против была только я, мои родители говорили: «А что, собственно, такого? Нам ведь не двадцать лет, дело к старости, ближе до улицы идти». О том, что дует, что под тобой подвал и так далее, задумывалась я. Они об этом не думали. Пол деревянный? - «А ты, знаешь, Алена, – говорил мой папа, – это как то напоминает мне мое детство».
– Папа, ну при чем тут твое детство?! Ты жил в одной комнате с коровой! Может, еще это поищем?
В общем, моим родителям нравилось все, лишь бы люди, с которыми приходилось общаться, были приятными. Поэтому уже я на этапе переговоров начала сама отсекать варианты с первыми и последними этажами, без балконов и в неудобно расположенных местах, чтобы родители сразу туда не уехали.
С моим вариантом было сложнее. Я никогда не видела коммунальных квартир, и когда познакомилась с ними, настроение у меня, всегда веселое, стало ухудшаться. Я поняла, что бытом придется делиться с совершенно чужими людьми. И несмотря на то, что всегда считала себя человеком компанейским, мне стало от этого не по себе. Мыться в ванной в очередь, в туалет тоже, готовить на общей плите. Потом я же никогда не сталкивалась с коренными москвичами! А это, я вам расскажу, та еще публика. Если комнат в коммуналке было несколько, то меня поочередно затаскивала к себе очередная будущая соседка и начинала поливать грязью остальных жильцов. Пытаясь уже сейчас взять с меня слово, что при положительном исходе данного мероприятия я дружить с этими сволочами не буду, строго буду придерживаться графика мытья туалета, и что, главное, никогда ни с одним соседом не буду пить чай. Чай – это почему-то было самое главное. Про это я слышала в каждой коммуналке. Только не совместный чай! Потому де это не принято. Поскольку одно и то же рассказывали все, я поняла, что сволочами в коммуналке тоже являются все жители ее без исключения. Правда, была еще одна категория жителей коммуналок – это алкоголики. Алкоголики, которые собирались на общественной кухне и половину двора своих друганов приводили погреться.
– Машка, ты ж не ругайся. Ты ж видишь, мы не пьем, так сидим, замерзли уж больно!
– Куда уж больше пить, лыка уже не вяжете. Не пьете, потому что все уже выпили все. Небось и деньги кончились.
– Ой, Машка, какая ж ты дальновидная. А красивая ж ты, Машка, какая. Вот хочу на тебе жениться. Три рубля не займешь?
– Да побойся бога, во-первых, ты мне пять рублей уже должен, или забыл? И во- вторых, ты ж женат. Тоже забыл, что ли? И дочка у тебя растет, нехристь ты этакий!
– Это ты про какую жену? Про Анну, что ли? Дак она вроде померла?
– Да типун тебе на язык! Вот если б она услышала, горе-то какое – запричитала Мария
– Ну ладно, ладно, не вопи. Ну я ж точно помню, недавно кто-то помер. Не Анна, Нет? Ну и ладно, ну и хорошо. Не буду значит жениться, потому не могу. Видишь, обременен. А кто ж помер-то все-таки?
– Тетка твоя померла из Самары!
Я с ужасом наблюдала всю эту сцену и понимала, что еще немного и могла бы влипнуть совершенно конкретно. Ведь практически все было договорено, и это был последний просмотр, после которого я должна была вот в эту самую квартиру въезжать. Комната была большая, светлая. Соседка, по словам Марии, одна, она сама. Комната соседа Николая во все мои предыдущие приходы была заперта.
– У жены проживает, у Анны, сюда так иногда проведывать заходит. Живем тихо, мирно.
Значит, иногда, но зато как. Потом эти «иногда» можно месяцами вспоминать.
Бежала я из этой квартиры вприпрыжку с четким пониманием, что, наверное, где- то есть коммуналки, как в старых советских фильмах, а не где соседи сплошь или сволочи, или пьяницы. Но найти такую отдельно взятую коммуналку ой как непросто!
Чтобы увеличить шансы получения приемлемого результата, я решила сократить число комнат в коммунальной квартире до двух, и чтобы в этой второй соседской комнате, жил бы один человек. Мужчина отпадал сразу. Ну что может из себя представлять одинокий мужчина? Опять алкаш? Или, вообще, может быть маньяк какой-нибудь? Не будем рисковать. Пусть это будет женщина, лучше одинокая и немолодая.
Сроки моего обмена неумолимо уменьшались, а мои запросы возрастали. Причем запросы родителей наоборот росли вниз. Они на удивление вошли в раж. Им нравились абсолютно все варианты. Они их живо обсуждали за ужином. И каждый последующий вариант им нравился больше предыдущего.
Что касается нашего варианта, то есть нашей трехкомнатной квартиры, она нравилась далеко не всем. Панельный дом, две смежные комнаты и кухня шесть метров – безусловно, это не мечта всей жизни наших сограждан. Но, в конце концов, есть же разные жизненные ситуации, уговаривала я сама себя. Допустим, именно в нашем доме живет кто-то, кто хочет с кем-то съехаться. Я верила в это свято, никаких сомнений в свою голову не допускала, и рьяно продолжала искать дальше. Вариант мой с коммуналкой все-таки оказался самый сложный, уж больно много было «но». Но я упорно трудилась, и, наконец, была вознаграждена.
Я его нашла, этот мой вариант. Что он мой, я поняла, как только подошла к подъезду дома, взялась за тяжеленную ручку двери и изо всех сил стала тянуть ее на себя.
 Неужели возможно жить вот в этом доме, и каждый день, возвращаясь домой, вот так открывать эту дверь. И все прохожие будут смотреть и завидовать. А я буду гордиться. Да, вы бежите мимо, а мне не надо никуда бежать. Я здесь живу. Что? Вы думали, это какое-то учреждение? Нет, просто дверь такая серьезная. А так у меня в этом доме обычная квартира. Ну нет, конечно, не совсем обычная. Все-таки дом строился для работников прокуратуры. Потом все-таки центр, метро «Белорусская», улица Горького под боком – все эти мысли будут проноситься в моей голове ежедневно, лишь бы мне только позволили держаться за эту ручку двери!
Я толкнула дверь посильнее и оказалась в просторном парадном. Именно в парадном, а не в подъезде. Потому что парадное было внушительное: с широкой мраморной лестницей, лепными потолками и дубовыми перилами. Безусловно, все грязноватое, все немного ободранное, но былая роскошь все же чувствовалась.
Итак, я поднялась на шестой этаж и позвонила в дверь квартиры, которая предположительно в дальнейшем могла стать моей. Ожидания меня не обманули. Все оказалось именно таким, каким я и ожидала. Потолки тоже с лепниной, дубовый паркет, огромные двустворчатые двери. Все это меня сразу захватило, перенесло в другое измерение, заставило окунуться совсем в другой мир. Я к этому миру никогда не принадлежала, но наверное втайне мечтала. И мне вдруг показалось, что если я стану частичкой этой квартиры, то возможно и жизнь пойдет по-другому, и будет мне позволено прикоснуться к чему-то такому, что сейчас от меня далеко далеко. И стану я частичкой этих других, избранных людей.
В коридоре квартиры меня встречала старая дама. Пожилая про нее сказать было уже нельзя, она была старая, но и бабушкой назвать тоже язык не поворачивался. Она была дамой.
– Вы по обмену? Ну что же, проходите.
И несмотря на то, что одной рукой она тяжело опиралась на палку, другой рукой она изобразила царственный жест.
– Прошу!
Царственный жест указывал опять же на огромную двустворчатую дверь, которая, впрочем, была открыта. Проем же заполняла бархатная бордовая штора с золотой бахромой. Ну все, сейчас просто уже в обморок начну падать от всей этой неземной декорации. Я прошла в комнату. 25-и метровая комната с двумя огромными окнами была, безусловно, несколько запущена. Все как будто бы немножко покрылось пылью веков, как и сама Пиковая дама. (То есть, безусловно, присутствовало какое-то имя отчество. Но это, прилепленное мной литературное, моей новой знакомой подходило гораздо больше.) Посреди комнаты стоял огромный стол, покрытый тяжелой скатертью тоже с бахромой, как и штора в двери. У стены стоял старинный резной буфет. Но самым потрясающим было зеркало. Высотой с комнату в тяжелой дубовой раме. Казалось это зеркало немного нереальным. Смотреться в него было страшновато, потому что было боязно увидеть там какой-то другой мир. Пиковая дама, думаю, смотрясь в него, видела себя в молодости.
– Ну и что, вы собираетесь здесь жить?! – строго спросила она меня. Вот ведь странный вопрос, ну ведь не по экскурсиям же я вот так хожу.
– Собираюсь – практически шепотом ответила я.
– И сколько с вами здесь будет человек?
– Еще мой муж и сын.
Лицо Пиковой дамы немного потеплело.
– Я здесь вырастила двоих детей. Вы знаете, мой муж был главным прокурором Москвы. Когда мы получили эту комнату, нашему счастью не было границ. Нам казалось это необъятными хоромами. Даже неудобно перед друзьями было. Представляете себе? Это сейчас у всех отдельные квартиры, а тогда этого не было. Потом, правда, начали расселять, чего-то объединять. Но мужу просить было всегда неловко. Да нам и хватало. И потом здесь прошли самые счастливые годы моей жизни. Я не представляю себя без этого дома, без Филипповской булочной, без нашего сквера. А вот дети выросли, и им этого ничего не надо. Им все равно, им площадь подавай. Где, говорите, находится ваша квартира?
Я вообще-то еще ничего не говорю:
– На Преображенке – робко отвечаю я, понимая, что шансов у меня ноль. Безусловно, там нет Филипповской булочной. Пиковая дама со мной согласна полностью.
– Ну что это значит, эта Преображенка? Рабочий район. О чем только думает моя дочь? Я вам честно скажу, я не знаю, как я отсюда уеду! Я просто этого не знаю.
– А может вы к нам приедете посмотреть? У нас уютно и зелено.
– Да о чем вы можете говорить?! – возмущению Дамы не было предела. – Да я даже не буду на это смотреть! Ну если, конечно, Неля меня вообще в грош не ставит, я поеду, я подчинюсь. Я поеду туда умирать.
И она трагически замолчала. Я оказалась в какой-то дурацкой ситуации. По большому счету хотелось бы посмотреть квартиру, но я даже не знала, как об этом спросить. Неловкое молчание Пиковая дама нарушила первая.
– Мне тяжело ходить. Идите, посмотрите квартиру. Хотя там и так все понятно. Соседка Нина Васильевна на работе, она приходит поздно, ведущий экономист где-то там. Трудится все, трудится. Вам ведь, девочка моя, очень может повезти, если действительно этот безумный обмен состоится. Соседка моя женщина бесконечно интеллигентная, одинокая и, кстати, она очень и очень нездорова.
Эту фразу я тогда не расслышала и вспомнила о ней много позднее. А тогда я смотрела квартиру и уже тихо начинала плакать от бессилия. Я понимала, что вредная старуха никогда не поедет на нашу немытую Преображенку, и не достанется мне эта мечта никогда. И пыталась я себя уговорить, что и не очень ухожена квартира, и ремонта требует, и коммуналка в конце-то концов. А все равно мне казалось, что это абсолютно мое жилье, и ничего другого мне не нужно и, главное, уже никогда не понравится.

Домой я вернулась подавленная. Семья пыталась меня успокаивать и за традиционным ужином все наперебой рассказывали, сколько всего у нас еще впереди. Но я грустила, и очень мне было жаль расставаться с мыслью, как я буду открывать эту дубовую дверь, а все прохожие будут мне завидовать.

Неля позвонила ровно через неделю.
– Даже не представляете, какой у нас бой с мамой идет. И я ее все же уломала. Завтра она согласилась приехать посмотреть квартиру.
Я задохнулась от того, что шанс все-таки есть. Мы сделаем все, чтобы наша рабоче-крестьянская Преображенка ей понравилась. В конце концов, она же на машине приедет, не на метро. Прямо до подъезда. Ну а уж в квартире мы блеск с мамой наведем.
Так, начинаем прямо сейчас. Несмотря на раннюю весну, мы дружно перемыли все окна, и широко раздвинули шторы. Все пеленки с веревок долой. Нужно много света и воздуха. Мы должны чем-то выгодно отличаться от центра. Вот этим и будем отличаться. Воздухом, простором. Раздвигаем всю мебель, чтобы было широко. Мужчин с коляской отправляем гулять и приказываем, чтобы духу их тут не было, пока Пиковая дама не уйдет. Сами с мамой размазываемся по стенам, узких проходов не загораживаем. Пусть себе ходит вольготно со своей палкой.
С трудом успеваем все растолкать. Звонок в дверь. Мы с мамой глядим друг на друга, делаем глубокий вдох и отрываем дверь.
Первая вскакивает Неля, за ней, тяжело опираясь на палку, входит царственная Старуха. На лице гримаса, как будто у нас плохо пахнет. Это она еще ничего не видела. Про «пахнет» оно, конечно, от истины не очень далеко. Грудной ребенок, сушить пеленки особо не где. Но мы с мамой проветривали квартиру честно и уж так драили. Нет, это она от вредности. Неля трещит не переставая, мы с мамой молча улыбаемся. Старуха шествует из комнаты в комнату. Гримаса постепенно начинает сползать с ее лица. А по-моему, ей нравиться. У нас действительно уютно. И очень светло. И на диво удался такой приятный солнечный день. И окна наши светятся, и очень чисто. Старуха задерживается в моей комнате.
– Мамочка, здесь ты будешь жить. Ну посмотри, как мило.
Пиковая дама так зыркнула на Нелю, что та замолкла на полуслове, а потом опять начала оглядываться по сторонам. Было понятно, что мнение дочери ее не интересовало. Она сейчас принимала какое-то свое решение. Почему она все-таки приехала, что подтолкнуло ее на этот шаг? Было видно, что с дочерью контакта там нет и, видимо, никогда не было. Может быть, был такой контакт с внучкой, и хотелось этой удивительной Даме на старости лет тепла и уюта, и устала она от своего гордого одиночества? Но по ее движением было понятно, что примеривается она и к этой квартире, и к этой комнате, и главное, она не выглядела разочарованной.
– Какая здесь высота потолков?
– Два семьдесят.
– Неля, посмотри. Мне кажется, мое зеркало как раз сюда встанет, – произнесла вдруг Пиковая дама.

Переезжали мы весело, одним махом. Все было рассчитано, просчитано, кто за кем, что вывозим сначала, что потом. Шутка ли, двое разъезжаются, двое съезжаются. Все сделали за один день, обид друг на друга не было. Все были довольны. Я не видела Пиковую даму, она в переезде не принимала участия, была у сына. Видимо, ей было тяжело смотреть на этот вывоз вещей и видеть, как рушится ее родовое гнездо.

И вот я берусь за ручку дубовой двери и оглядываюсь. Все ли видят меня? Понимают ли, что я тут живу, что это теперь мой дом? И одновременно где-то очень глубоко в душе: а буду ли я здесь счастлива? А правильно ли подсказало мне мое сердце? И моя ли это жизнь? А вдруг я ошиблась? И жизнь эта, мною подсмотренная совсем не про меня. И не будет там мне места. Я сомневаюсь ровно минуту и толкаю дверь. Ну что ж, поживем увидим.
Октябрь 2007