Пожар

Солнце еще высоко, но не так, как раньше, не так, как раньше и греет: того пекла, жары и сухости июня-июля нет. Кажется, что перемена к осени произошла мгновенно, ведь только сегодня я заметил это нежаркое солнце и, главное, – березы, будто за одну ночь пожелтевшие. Каждый год, каждый конец лета так странно поражает мое сознание мгновенной сменой времен года. Но, конечно же, все так быстро не происходит, просто обилие лета, зелени, тепла и солнца до поры до времени закрывает глаза и сознание от всяких перемен, пока не капнет роковая капля осени в пересыщенном бокале лета и однажды не выйдешь на улицу и не скажешь: “Ба! Да уже осень.”

И сразу становится грустно, опустошенно на душе, думаешь, что вот уже и лето прошло, а все мечты, желания - просто-на-просто отдохнуть, пожить для себя, в свое удовольствие - так и остаются мечтами, и вот уже как третий год одна и та же суета изо дня в день до остервенения, до самоубийства. А там, думаешь, опять нищая жизнь, нищая учеба…
Я учусь из смутных представлений о том, что надо овладевать профессией и как-то жить дальше, но каких бы то ни было стремлений к какой-то определенной профессиональной деятельности я не обнаруживал и не вижу до сих пор.

Первый семестр я находился в новой жизни, с новыми людьми. Поначалу все интересовало и завлекало меня, но оказалось, что жизнь не изменилась, люди те же. Я узнал, что можно быть интеллигентным, умным, вежливым и в то же время тупым, невежей и преспокойно гадить со своего профессорского кресла…

- Лес за ручьем горит, - сказал сегодня за обедом отец.
- Как горит? Ведь я час тому назад уезжал, ничего не было, - не поверил я.
- А я тебе говорю, горит. Как собрался, смотрю: так прямо такой столб дыма из-за леса. Достаточно спичкой чиркнуть, там же торф.
Первой мыслью было оповестить пожарных, но странное сомнение, так раздражавшее отца и Аню, охватило меня. Хотелось самому увидеть, убедиться, и в то же время знал, что до вечера еще далеко, что пожар может разгореться с необычайной силой, что, может, кроме меня, и некому будет об этом побеспокоиться. И все же поехал, поехал с упрямством, с болью, оставив дома нетронутым телефон. Представил, что говорю пожарным о том, что уже в деревне нечем дышать, что пожар страшный, но только представил, а ноги крутили педали, и чувствовалось, что вот уже тут, в Новоселках, пахнет гарью, дымом.

Я решил, что позвоню вечером и как можно скорее. Но на шоссе я не увидел дыма, не увидел, когда и приехал. И вот, поспешно обходя перелесок, отделяющий нашу ферму от пастбища, я увидел дым, но он уже не шел вверх столбом, а плавно, размеренно плыл по полю на север и не от леса, а от кучи мусора, вываленного сюда на край дороги, возле ямы с мусором, два дня назад. Тогда меня это потрясло и огорчило: приехал трактор и вывалил все это дерьмо мимо ямы; куча белела и зияла язвой на этом островке природы, который стал для меня родным и близким в это лето. Теперь там все горело, что-то время от времени лопалось и взрывалось, а рядом за ручьем, утопающем в березах, ивняке и крапиве, а теперь уже и в дыму, паслись коровы, вернее, большая часть из них лежала, пережевывая жвачку и, наверное, балдея от дыма…

- Б…! До-омой! Э! Б…! Б…! До-омой, а, до-омой! – и все стадо всколыхнулось, быстро поднялось и неторопливо зашагало действительно домой, как видно наизусть выучившая эти зычные крики алканафтического русского мужика.
- А, е… вас в рот! Куда…, - слышалось, и что-то непонятное дальше.