сильно, нежно, навсегда... часть третья

Посвящается
 Лидии Д.


Люблю, люблю, люблю… Опять люблю! Люблю сильно, нежно, навсегда!
Хочу, хочу, хочу… хочу видеть Её, Её улыбающиеся глазки, мелкие морщинки вокруг них, добрые, нежные… Что сказать, когда сказать можно только одно – люблю…
- Елена Александровна, послушайте…
- Да.
- Елена Александровна, кажется, я влюбился в Вас, давайте куда-нибудь сегодня сходим вечером, погуляем.
- …
- Ох! Егорушка, да что вы такое говорите. У меня аж прямо камень на сердце…


“Елена Александровна,” – звучит для меня так, словно ручеек журчит, чистый, теплый, - хрустальный ручеек моего сердца. “Е-л-е-н-а А-л-е-к-с-а-н-д-р-о-в-н-а, ” – я шепчу это имя, и нежность пронзает меня с головы до ног, словно понятие нежности материализуется в телесном восприятии. Я провожу ладонью по кровати, по пустующей кровати - “ Е-л-е-н-а А-л-е-к-с-а-н-д-р-о-в-н-а” – а перед моими глазами Её глазки, Её морщинки вокруг них, Её ножки, немножко полные, нет, право, не так, просто Она немного крупная женщина, поэтому все как-то кажется немного большим; даже интересно, у меня никогда не было такой “большой” женщины. Ножки, попка, осанка, грудь, Её походка – ножки на чуть-чуть в коленях внутрь шага – истинное воплощение нежности, а эти губки, этот профиль! Когда я в первый раз Её увидел - ах эти губки, словно Её кто-то обидел в тот момент, и они обиженно надулись, и этот Её удивленно-детский взгляд: “Ой, кто это новенький пришел?!” Сначала я влюбился в эти губки, они как будто отделились от Неё… а потом уже во все остальное. На Ней было легкое летнее платье, простое, слегка облегающее Её стройную фигуру, чуть не доходящее до колен. А теперь оно самое мое любимое, Она в нем какая-то более женственная, более сексуальная, более открытая. Именно, что открытая, незащищенная, моя…

- …Егор! Ну что вы? Я же вам говорила, ну вспомните… Вы все забыли! Невероятно!
- Да не было такого, Вы что-то путаете.
- Ну вы даете! Егор, вспомните, вспомните хорошенько, я вам все об этом говорила.
И как мне тогда объяснить было Ей, что думаю я не столько о работе, сколько о Ней, о Её губках и глазках, тогда еще призрачно и туманно в мыслях, но не в сердце, только не в сердце, сердце уже полюбило нежно, пламенно. Она так досконально проверяла мои работы, искала ошибки, находила, заставляла исправлять, иногда сама ошибаясь при этом, что внутри у меня все холодело и сжималось от боли – что ж, неужели это механическое лязганье рабочего долга останется навсегда единственной темой между нами, а Её удивленно-непонятное чувство ко мне - единственной моей “радостью”?

- ...Так, ну хватит, мне это надоело. Я готова пойти уже к начальнику, если так все будет продолжаться…
От таких слов любовь моя все более и более осаждалась мутным, натуральным осадком в стакане кристально чистых, стерильных до убийства будней – будь они прокляты!
Она была, конечно, не похожа ни на кого. И в личном плане держалась вдалеке ото всех: редкость, если она принимала участие в многочисленных чаепитиях, в праздновании дня рождения всегда уходила первой, не дожидаясь десерта, не обращала внимание на шушуканье местных сучек и посвящала в личное только доверенных и близких – хороших.
- Да, вот Егор пришел, ему сразу компьютер хороший дали, а нам, как всегда, – жаловался кто-нибудь из местных.
- Егор, не обращайте вы на это внимания. Пусть себе… - успокоительно советовала мне Лена.
- А да, конечно, я не обращаю на это внимания.
- И не вздумайте заикнуться о своей зарплате – это такой скандал будет, вы себе не представляете!
- Да, понимаю…
 Она сидела рядом, и я купался в звуках Её голоса, и Она была так близка, как и сама того не подозревала, как и не смогла быть ближе… Я смотрел в Её глаза - черные, нежные, добрые; я наслаждался Её близостью – видеть Её носик, ушки, глазки, шейку, личико, головку – греческая богиня, и так похожа! Я чувствовал запах Её духов - каких? – не знаю, и надо ли знать – просто духов любимой женщины, теперь самых любимых. Я балдел! И казалось - нет на свете ничего сильнее, счастливее и чувственнее Её мимолетного и непреднамеренного прикосновения!

- …Это что же, Егор, вы так просто им все подписали?
- А что там, конечно.
- Ха-ха! Ну вы даете.
И Она смеялась, так искренне, открыто, легко и игриво. И сердце мое сжималось от очередного приступа любви и нежности по Ней – смесь восторга и разочарования: ведь смеется Она так не только со мной; и, о! горе мне, я узнал, что Она замужем. Я тоже смеялся, но только не столь радостно и беззаботно, как это было в первые месяцы моей работы; теперь с оттенком грусти и печали, безнадежности, стараясь поймать и уловить, запомнить каждую нотку Её смеха и радости, чтобы как можно полнее унести Её в себе.
- В следующий раз, прежде чем подписывать что-нибудь, обязательно посоветуйтесь, ну или подумайте хорошенько. А то народ этот такой, что потом вам на шею сядет. И если что-либо не получится или сломается, ведь вы замену подписали?
- Да.
- То отвечать будете вы. Им-то, конечно, проще взять то, что уже есть на складе и присобачить – они не думают особенно, как это работать будет. “Ну как же, ведь есть конструктор, пусть он и думает,” – вот так они рассуждают; поэтому, Егор, будьте осторожны.
- Да я как-то привык доверять людям, все-таки работаем вместе…
- Не, не-не. С этими хмырями надо построже. Я тоже по молодости была такой, как вы. А теперь что там - и прикрикнуть могу, и пособачиться – да еще как, – они ведь другого языка не понимают. Построже с ними, построже… «А что там» – ха-ха, Егорушка, маленький вы еще, совсем молоденький…

- …Вот видите, я в игры не играю, чай пью редко, работа - это работа все ж таки. Не могу я по-другому относиться. И отношусь ко всем тоже требовательно, вы это, наверное, заметили?
- Да уж, конечно.
- Но ведь, Егор, по-другому и быть не может, и не должно. Правильно ведь?
- Да.
Начальник Её уважал, мужчины, работающие с Ней, немного побаивались Её, а женщины из “местных“ все так же шушукались. А Лене до всего, что касалось работы, было дело: “Это что же за безобразие! Я вам ничего подписывать не буду. Вот берите и исправляйте, как хотите, так и исправляйте. Исправите - приходите, я посмотрю, и я за вами бегать не буду. Мое рабочее место за компьютером, а то привыкли, что к вам то и дело бегают… Да еще с такими претензиями! Мы вам даем работу и зарплату, а вы тут хамите!” – и здоровенный бугай в замасленном халате потихоньку испарялся. Для меня такое отношение в период первой влюбленности было сродни ледяному электрическому душу… Но потом я привык и даже стал ценить Её властность и требовательность – удивительным образом эти качества переплетались с Её улыбкой, смехом, добротой и душевностью и, главное, с женственностью – о! эта женщина сможет многое. Она способна на все! И Её отношение ко мне изменилось, нет, не после моего признания -задолго до случая: я стал более аккуратен в работе, но, наверное, не столько из-за этого, сколько из-за того, что на Её день рождения я подарил Ей большой букет алых роз и тетрадку своих стихов, написанных еще год назад в стихии моих чувств, о жизни, о любви; и Лена наградила меня поцелуем в щеку – я полдня ходил в тумане тихого счастья, ни на миг не отпуская Её губки, Её близость… счастья, правда, немного омраченного, печального – ведь целовала Лена всех, кто Её поздравлял! На следующий день, по прочтении моих стихов, Она смотрела на меня другими глазами:
- Ой! Егорушка, я совсем не ожидала от вас этого и не подозревала в вас такое отношение к жизни. Я надеюсь, вы на меня не обижаетесь, правда?
- Да за что обижаться? Глупости какие.
- …Я считаю, что у каждого человека есть свое поле, биополе какое-то, что ли, и человек может влиять на других через него, даже без слов, и сразу можно определить: хороший или плохой человек. Правда, Егор?
- Я слышал такое, но я как-то особо не увлекаюсь такими вещами, мистическими. Вполне вероятно, что это может быть.
- Вот. А я вас раньше не понимала и не могла определить, что же вы за человек, да и сейчас до конца не понимаю…

И как я мог заикнуться Лене о своей любви – ведь “не подозревала”, “не ожидала”, не догадывалась. Не понимает, не видит моих глаз, ведь по ним, кажется, можно увидеть все… С тех пор между нами установились доверительные отношения, хорошие, теплые. Но с какой ледяной сосредоточенностью Она отдавалась работе, совсем не замечая меня! И в наших с Ней беседах (обычно Лена подзывала меня или же сама присаживалась рядом) я видел лишь искренний, дружественный интерес ко мне… интерес – и только?! Была еще какая-то восторженность в Её поведении, восторженность мной, моими успехами в работе: я занимался теми вещами, которыми никто не мог заниматься и дававшимися мне, впрочем, по причине молодости и свежести ума. Часто меня хвалила, и Ей ничего не стоило игриво схватить меня за ухо, когда я проносился мимо с улыбкой, или за щеку:
- Егор, вы когда так улыбаетесь, у вас такие прелестные ямочки – совсем-совсем еще молоденький вы… Вот у моего мужа такие точно, и я ему говорю: «Если б не было у тебя этих милых ямочек – обязательно бы ушла…» Малыш еще.
- Вовсе нет. Я уже давно взрослый и в разводе.
- Что-что? Ха-ха!.. Ха-ха-ха! – Лена ухахатывалась, давясь со смеха и прикрывая рот рукой.

- … Я очень рада, что вы у нас работаете. Нам смена нужна, молодежь, видите, у нас же все примерно одного возраста, еще лет десять - и все, на пенсию. Смотрите, какими мы серьезными делами занимаемся, и знания надо передавать. Чувствуете? Ведь правда?

Чувствуете? – конечно, чувствую! Милая моя, любимая, чудесная, самая прекрасная! Чувствовал, но не то, что Она думала. И хотел только схватить и прижать… Ах эта Её восторженность – можно сойти с ума от её умиления, искренности, открытости. Но была ли то влюбленность? Хотел бы в это верить, и ведь верил, моментами. Но, увы… Женская зрелость, мудрость, материнство и, быть может, неисчерпаемость Её природной любви, когда чувства и страсти плещут через край, и никому-то до этого нет дела, даже Ему, питают эту восторженность… Единственной моей радостью, может, было бы то, что хоть изредка в Её мыслях и сердце мелькали смутные, томительные ощущения… И велика была стена жизни, прожитых и непрожитых лет, нашего положения и нереальности, фантастичности правды… Она была всего лишь женщиной, какой бы ни сильной, но все же слабой, и решать должен был я – предложить выбор. Счастлива ли, – конечно, нет (я это понял почти сразу), но была ли счастлива? – была, была, еще как была! И вот теперь, расстаться с прежним счастьем и с верой в настоящее, в будущее, в Него? Даже умирающая любовь оказывается столь сильной и притягательной! И я не предложил… не имею права со столь сомнительными намеками с Её стороны на наше будущее счастье, но какого черта! - а если это настоящая любовь?! Какие могут быть условности перед этой силой и безумством! Но я не предложил… Я все же чувствовал эту невидимую грань, через которую Лена не смогла бы перешагнуть, да и не хотела – даже самые заветные (и не только заветные) мысли порой совершенно незаметно для их обладателя выходят наружу, и тогда становится почти все ясно: Она обычно всегда шла с работы в метро с подругой, одной и той же, и мы не разговаривали, но как-то подруги не оказалось, а я догнал Её:
- Что-то Вы сегодня без своей верной подруги.
- Как это? Это у вас должна быть верная подруга, а у меня уже есть верный друг.
- Да нет, я имею в виду, что Вы постоянно возвращаетесь с работы с одной женщиной, а теперь вот одни.
- Сегодня я что-то задержалась, наверное, меня не дождалась, ушла. - Лена оглянулась назад, пытаясь разглядеть людей в темноте. - Вы же знаете, начальник наш неуловим, только к вечеру освободился, а мне надо было поговорить – вот, глядь, а уже пятнадцать минут.
“Верный друг” – куда уж мне!

- …Фу, как мне надоела эта дверь. – Жаловалась мне как-то Лена, отбросив подальше очки и потирая ладошками глаза. – Второй месяц уже, и все эта дверь… Когда каждый день все одно и тоже – тупеешь, правда, Егор?
- Да, есть такое. Необходимы перерывы, разнообразие. Я к своему рихтовочному узлу уже неделю, наверное, не подходил – замучился … ну его.
- Ну ничего, сейчас направляющие порисую – все-таки разнообразие.
- Взяли бы да и махнули на две недельки в Крым, отдохнули.
- Ха-ха! – Лена растаяла в смехе. - Ой, Егорушка, это к начальнику – денежки…
- Да бросьте вы, ерунда. Кстати, лето прошло, а вы отпуск не брали – сейчас в Крыму как раз бархатный сезон.
- Саша! – повысив голос, обратилась Лена к начальнику, который сидел за своим столом метрах в десяти от нас. - Саша, ты слышал, что Егор мне советует?
- Не-а.
- Он меня посылает в Крым, в отпуск, а деньги, говорит, ерунда. Видишь, какая у нас правильная молодежь. Так что ты это учти… насчет денег и Крыма. – С Её лица не сходила улыбка и озорство.
- Хех! – Тушка начальника всколыхнулась, улыбаясь.
- Но на самом деле, Егор, я одна в отпуск не хожу, только с мужем, а он у меня недавно на новую работу перешел, и отпуска еще долго не будет.
- Ну, на недельку хотя бы.
- Не-ет, я так не могу…
 
- …Я в молодости считала, что надо все попробовать в жизни. Да, может, такой и осталась, но что значит “все попробовать”: в мыслях – да, а реально-то - нет. Убить там или украсть – это не смогу.
Эх, и меня-то не попробовать?!..

"Лена, Лена, Леночка," – удивительным образом звучат для меня короткие женские имена - ведь так и не назвал я Елену Александровну просто Леной! Веет какой-то интимностью, словно перестает существовать стена прожитых лет, словно превращается женщина обратно в девочку, почти в ребенка, из существа неприступного, сурового, с другой планеты, от которой хочется только бежать и ничего более… Лена – и пелена неприступности и суровости спадает, и хочется только схватить и прижать трепетный, ждущий, слабый, плачущий, пушистый комочек… нежно, сильно, навсегда… Так магически чудесно называть мне Её по имени, что не осмелился я сделать это вслух при Ней, дабы просто не лишиться чувств. И дай Вам Всем Бог, милые мои дамы, быть этим пушистым комочком и чтобы схватили и прижали Вас нежно, сильно, навсегда!

И я ушел с этой работы, и в первую очередь из-за Неё: дышать не надышавшись, смотреть не насмотревшись и слышать Её не нашептавшись… - это невыносимо!

Ах, как должно быть счастлив тот, кто обладает такой женщиной! Боже мой! Как счастлив! А я? А на моем кладбище счастья появился еще один могильный холмик – холмик моего счастья…







Ноябрь 2000г.