Два месяца до ада

Сотни километров линий электропередачи разделяют нас, тысячи голубей в полёте разрывают небеса между нами на две неровные половины. Земля трясётся, оседает грунт – это поезда бегут от меня к нему, самолёты серебряными крыльями рассекают высокое, недостижимое небо, разгоняя гулом турбин мою предосеннюю печаль.
И хочется писать обо всём, что с нами было, и чего не было. Хочется окунуться с головой в блестящие, сверкающие в весеннем солнце и отражающиеся в россыпи кристаллов Сваровски, воспоминания. Хочется просмотреть диафильм нашей жизни, записанный на подкорку моего мозга по кадру, не упустив ни штриха, ни детали. И с каждым разом всё меньше и меньше у меня это получается. Злой ветер стачивает, будто ножовкой остроту восприятия, уносит запахи и эмоции, оставляя лишь чуть горчащее послевкусие. А я не хочу терять эти мгновения, хочу, чтобы они навсегда отпечатались в моей голове, будто на фотоплёнке.
И я сижу, пытаясь записать всё то, что было, и каждый раз стираю уже написанное. Великий и ужасный текстовый редактор помогает мне, не оставляя ничего от предыдущих зарисовок. Когда пишешь на бумаге, зачёркиваешь ненужное, но сквозь яростные, поперечные линии всё равно проглядывают мысли - усталые, грустные, ненужные сейчас, но такие сладкие через много-много лет. А машина чистит вместе со мной закоулки моей памяти, не оставляя ничего, кроме гладкого и равнодушного в своей белизне воображаемого листа бумаги.
Но что же мне делать – наивной девочке, желающей оставить часть себя тысячами маленьких закорючек, называемых буквами? Писать…. Писать, не останавливаясь. И я бегу, а мои руки не успевают за мыслями, запятые скачут и превращаются в многоточия, длинные и неизвестные, словно переменная «х» в некоем уравнении жизни.
Между нами сотни километров, триллионы пикселей, ленты рек и кайма пограничных зон. И так будет долгих пять лет. Словно в сказке о Спящей Царевне, которую должен расколдовать прекрасный Царевич, который однажды придёт из-за моря, поцелует её, и она проснётся, захлопает длинными кукольными ресницами и снова будет жить, а не существовать в подобии сна.
Между нами пролегли горы электронных писем, трепыхающихся в наших почтовых ящиках в немом бессилии, фенечек, колец и побрякушек, что мы подарили друг другу когда-то, пластинок, что мы вместе послушали, сотни тысяч поцелуев, отпечатавшихся на каждой артерии наших сердец, которые заставляли нашу кровь бешено пульсировать и вспениваться. А ещё были песни и ночные прогулки с перепрыгиванием через парковую ограду, бумажные самолётики и корабли с парусами из простыней и одеял. Всё это одновременно и грустно и смешно, заставляет меня улыбаться и глотать слёзы.
А с каждым днём справляться с апокалипсисом в моей душе становится всё труднее, горячее пламя ревности и злости опалило моё лицо, превратив его в недвижную гладь, заставляя оплавившийся воск моего сердца принимать ту форму, которой я боюсь больше всего – равнодушие. И я начинаю забывать, какого цвета были его глаза, когда он злился, какой брелок был на ключах от его машины и какого размера бейсболки он носил. От этого становится страшно, грустно, смешно – всё вперемешку. И Армагеддон во мне разгорается с новой силой, вновь опаляя мою душу. Теряя мелочи, я теряю суть вещей; она ускользает от меня, словно нагретый летним солнцем бархатный песок ускользает сквозь пальцы. И я снова злюсь, смеюсь и плачу.
Круг замкнулся, собака догнала свой хвост, и теперь мне ничего не остаётся, кроме как записать всё в мельчайших деталях, всё, до последнего осколочка, до засохшей крошки со стола, для того, чтобы помнить. Потому что нельзя забывать любовь, нельзя отпускать её от себя, если можешь сохранить, или, даже преумножить.
Мы все за чем-то гонимся в душной электричке жизни, не замечая, как пейзажи нереальной красоты проносятся мимо наших глаз, отбрасывая на наши лица лишь мимолётные, секундные тени. Мы делаем сотни пересадок, тысячи раз меняем направления и ветки, но так и не удосуживаемся хоть раз остановиться, даже когда кто-то останавливается рядом с нами и протягивает к нам руки, поднимает на нас глаза, наполненные надеждой. И в этой бешеной гонке за сосновым призом и искусственным венком мы даже не можем поверить в то, что бывает что-то лучше, чем квартира-дача-машина, что-то скоропостижней, но в тысячи раз ярче и нужнее.
И сейчас мне кажется, что одна из таких вещей – любовь человеческая. Та, которая заставляет забыть сделать пересадку в, казалось бы, нужном месте, заставляет замедлить вечный бег по кругу, ни с того, ни с сего дёрнуть за стоп-кран.
И этот этюд – дань моей любви и моей памяти.
R.I.P