Так жил

Он просто стоял на пьяно уползающей куда-то вдаль тропинке. Стоял и думал. Думал о тех, кто его любил и кто ненавидел, кого любил он и кого не переносил на дух, кто был ему безразличен и тех, кто плевал на него то ли в силу его пугающей серости, которая не должна касаться интеллигентного и образованного человека, то ли в силу его безмерной чувственности... Ну, не принято давать сердцу волю, а он давал.

Он думал о близких, о тех, кто считал его близким, и тех, с кем хотел близости. Он пересчитывал бессонные ночи и овец, которые зачем-то нужны были, чтобы заснуть, а на самом деле только затаптывали своими неуклюжими мультяшными прыжками зарождающиеся ростки сна. Он прибавлял все ночи, в которые ему что-то снилось, и те, в которые ему не снилось ничего, и... начинал сначала, так и не досчитавшись одной.

Он стоял и пересчитывал снова и снова, пытаясь найти ошибку. А они уходили. Все. Спотыкались, купались в пыли, выпивали болота до дна за здоровье, кричали ему, что тропа, по которой тащились они и их телевизоры, - и его путь тоже, и его надо пройти, а он... продолжал оставаться на месте.

Он строил свои миры, раскрашивал, как ему хотелось, кричал, когда того требовало сердце, разбивал зеркала, когда его любимый орган просил уничтожения. Он играл сознанием, переставлял его с подсознанием и выделял из растворов мировоззрения осадок программ, нагревал его, обезвоживал и продолжал экспериментировать.

Он так жил. Не оглядываясь, не ограничивая свой мир и обойдя его вдоль и поперек, а на нем поставили крест: он не идет вперед по их тропе, он ничего не добивается, он просто бесполезнен. Его считали паразитом только за то, что он был.

Он как-то услышал дыхание в спину, тяжелое, сопровождаемое хрипом, чем-то знакомое. Сзади ползли они: те, кто принял указанный путь и с гордостью пытался пройти его, выпивая за здоровье; те, кто шел вперед, придерживаясь этого гордого вектора, усыпанного тонкими иглами с ядами; те, кто был полезен, на кого в этой игре, как на скаковых лошадей, делали ставки; те, чей мир в итоге ограничивался этой чертовой тропинкой и переносимым на горбу телевизором...