По отопку - курА

Жила-была старуха, ох, и ленивая да хитрющая. Ходила она по людям, травила байки-небылицы, притворялась то хворой, то без вин-понапрасну брошенной деточками своими, которых у неё отродясь не бывало. Ну, сирота казанская, да и всё тут. Напропалую всех обманывала – тем и промышляла. Люди-то по белу свету больше добрые да сердобольные, доверчивые  да жалостливые – ей поверят, пригреют-приголубят и не только что чаем напоят, а и накормят, чем бог послал, чего и сами ели, да ещё и одёжки какой дадут. А старухе всё мало, душе ненасытной только подавай.

Сказка-то и началась.
В одной деревне запросилась старуха на ночлег. Небогато жили в том дому. Дали ей хлеба краюху, чаем напоили. Уж и спать пора, она и говорит:
– Куды ж мне свои лапоточки-то девать?
Ей в ответ:
– Да рядом с нашими.
Она тут же:
– Мои-то ставлю я в курятнике, только с ку-урочками.
– Ну, что ж, – отвечает хозяйка, – в курятник, так в курятник.
Утром засобиралась гостья, принесли ей лапти в избу, подают, а она уж в новых стоит – успела достать с мешка своего, пока никого не было в горенке, да и говорит:
– Не-ет, я оставляла в курятнике ку-урочку, а не эти отопки.
Поудивлялись хозяева, да и отдали ей пеструшку вместо старых лаптей. За деревню-то старуха только вышла, а довольнёхонька! и запела:
– По отопку курА, по отопку курА…

Пришла она в другую деревню. Пустили  добры люди переночевать, а она, мол, моя-то курочка дак только с овечками и остаётся. Показали ей, где овчарня…  А на утро бабка и говорит, что не курочку, а овечку оставляла с овцами. Хозяева диву даются, но не обижать ведь бедную старуху и отдали ей жирную овцу. Бредёт старая по дороге и хитро так:
– По отопку курА, по курЕ-то овца…
Послушная овечка сзади семенит, только хвостик трясётся.

Дошли до следующей деревни. На постой запросилась старуха, где хлев побольше, прикинулась бездомной погорелицей. Приютили её, обогрели, накормили. Овцу она таким же порядком пристроила, да уже к коровам в хлев, а утром и молвит, что коро-овушку оставляла там. Божится на чём свет стоит. Испугались хозяева, да уж больно старуха-то убивается, не дай бог, на деревне услышат. Чего подумают? Вывели  недойную корову, в руки старухе верёвку подали, и потянула та скотину за собой да и вон с этих мест, а у самой душа бесстыжая поёт:
– По отопку  курА, по курЕ-то овца, по овце коровА…
Корова упирается, от родной деревни да хороших хозяев идти не хочет, да сильно тянет за верёвку старуха, а то и вицей постёгивает.

Брели так день по дороге, к вечеру и в самом деле притомились, а вон и деревня на горушке. Наметила бабка  дом побогаче. Опять пожалели её люди, а она утром, чуть свет, и сказанула, что коня оставляла на дворе. У хозяев глаза на лоб так и вылезли. Та  голосить да причитать:
– Ой, бедная моя головушка! Не верят мне, сиротинушке, люди добрые. Бога прогневить не боятся. Ой, да что же это? Как жить-то на белом  свете?
Думают хозяева: «Да пропади старуха пропадом, от греха подальше», –  и запрягли ей коня в сани. По сметливости своей, коня вывели старого, а сани, что подразвалились за зиму. Дело уж к весне было. Выехала старуха за завор, отъехала подальше да и запела во всё своё, пока сытое горло:
– По отопку курА, по куре-то овца, по овце коровА, по коровушке коня…
А конь сивый глазом испуганно косит на певунью, по спине дрожь так и пробегает... «Что же за песня такая непонятная? Вот, бывало, хозяин-то как запоёт… Эх! Ты удаль молодецкая!… как запоёт …  ноги-то сами и несут! Странная старуха».

Едут лесом реденьким, кругом кустики да ольха. Вдруг заяц выскочил сбоку, увидел, что не мужик погоняет, да и осмелился. Прокатиться, мол, охота, тётенька. Зайчика-то она и подсадила –  не велика тяжесть. Только в березняк-то сунулись, как лиса-патрикеевна выплыла на дорогу, красивая такая, ещё не полиняла, вся из себя. Конь сам и встал.
– Ах, уста-ала я, сил нет, – подвезти просится.
Пустили рыжую в сани, та царевной и расселась. Едут дальше. Старуха свою нескладуху не запела, про лесные новости расспрашивает. А лиса хвост и распушила... сплетницей была отменною, не любили её за это. На «конька села» своего, а другой –  везёт.
И пошли тары-бары-растабары… и ёж такой-рассякой… и медведь-то скоро выйдет из своей берлоги, житья не будет… и куда бы их вместе с волчищем подевать?... куда леший смотрит?… где мужики-охотники на них?…

Лес погуще да потемней стал. Вдруг конь захрапел, глаз пуще прежнего косит. Из-за ёлок волк-то и выскочил. Запросился простуженным голосом, мол, волчья жизнь, отощал весь, жрать нечё, а сам на зайца посматривает, зубами пощёлкивает. Испугалась старуха: «Как волку откажешь? Делать нечего»:
– Тпру-у-у!
А рыжая тут как тут:
– Полезай, серенький, в сани. Тут вот и сенце есть. Приляг да отдохни, хворенький, пока едем…
А про себя думает: «Глаза б мои тебя век не видали. Не дал красиво пожить-прокатиться, злыдня». Заяц дрожит, не знает, что и делать: «Выпрыгнуть да бежать? Вдруг волк не стерпит да погонится?!»

А уж заехали в лес дремучий. Глядь,  впереди медведь поджидает компанейку. Конь на дыбы, едва старуха держит его, а у самой от страха сердце зашлось. Встали. Косолапый-то без всяких и свалился в сани. Заяц уши длинные лапками прижал, глазки-те закрыл, и не понять, живой ли. А рыжая-то! уж и вовсе, под стать хвосту своему вся распустилась:
– Ой! Родно-ой ты мой сосе-едушка! Да что же это тебя не видать было? Да где ж ты, меховушечка дорогая, времечко проводил? Да кому же ты всё внима-аньице дарил? Уж и соскучилась же я по тебе за зимушку… –  и стелется, и стелется…
А медведю-то любо, весь и расслабился-обмяк, по шерсти-то эк наглаживают.
– Ну, что же ты, серый, развалился? Подвинься-ка для удобств мишеньке. Или ты старших не уважаешь? – подсуетилась рыжая.
Волк нехотя потеснился, сидит, молчит, не любезничает, не сволочит. В приятелях-то век не бывали. Да и с чего дружить-то? Повадками хоть и схожи, но расхожи, каждому своё…  вот каждый сам по себе и есть, хоть и в общем лесу живут. А лиса, что глухарь на току, одну и слышно.
Старуха ни жива-ни мертва: «На уме-то у них что? Зверьё ведь!».  Уж и конем управлять худо стала, руки дрожат бойчей осинового листа. Конь сызнова шарахнулся в сторону, завёртка у оглобли и лопнула.

Всё. Встали. Как из лесу выезжать? Одна старуха и знает, что делать надо, как подладить да чем. Рот-то открыла, а и говОри нет. От страха голос куда-то подевался. Хитрая лиса смекнула, что к чему, давай старуху уговаривать да успокаивать. Та и вякнула, мол, надо-ть вицу принести для завёртки. Не долго решали, кому бежать. Заяц уже и прискакал, ольховую ветку держит в лапках. Старуха говорит:
– Не то.
Завыписывала лиса в лес, возвращается, охорашивается, несёт ивину. И та не угадала. Отправили волка. Голодный-то  быстренько скоротал, уж и вернулся, принёс вересину. Нет, не угодил. Лиса пропела сладенько:
– Уж вот, ми-ишенька-а…  что надо выломает. Ждём,  хозяин, с нетерпе-еньицем. А то и не торопись шибко-то, не оступись, царь ты наш, ла-апоньку не повреди…
Одуревший от неслыханной ласки  медведь перестарался, тут же ёлку вырвал с корнями. Старуха так и ахнула! Делать нечего, побрела сама в лес.
А надо-то было ветку черёмухи. Из них завсегда завёртки и мастерили мужики, эти ветки скручивались добро и крепкие были. Долгонько искала она черёмуху-то, а как вернулась… ещё раз ахнула! Никогошеньки да ничегошеньки, окромя старых саней, да оглобли валяются тут же. Звери того и ждали. Съели бедного коня и в лес по своим делам разбежались. Так и осталась опечаленная старуха ни с чем. Даже хитрость да ненасыть остались ли с ней?

22.02.00.                Коточик да палочка, вся моя и сказочка.
      
Источник картинки: http://5l.ucoz.ru/board/
Оформление портрета за автором сказочки.