Рыжая собака

Кроссовки, джинсы, футболка, на ней рубашка, рюкзак… – заясь, заясь, – ну заясь не заясь, конечно, но слова он выговаривал на манер длинноухого. Два торчащих передних зуба также выдавали его родственность к семейству заясих, и вообще он был, как я позже выяснил, чистокровный кореец с северо-восточных берегов родного полуострова.

Я сидел в купе поезда «Питер-Москва», почитывая книженцию и дожидаясь отбытия, когда сумасбродное нечто с торчащими черными короткими волосами на голове и щелочками глаз заглянуло в номер.
- Можно? – вопросило заясь и застыло.
- Да, конечно, – слегка удивленно ответил я, поскольку до сих пор не встречал среди жителей моей любимой страны такой вежливости.
Заясь вошло и село, оглянулось, глянуло, что делается за окошком, попрыгало на сиденье и полностью оправдало термин «сумасбродное», да еще оказалось и беспокойным не в меру.
Я сидел и внимательно наблюдал за существом, пытаясь понять, он это или она. По лицу и по бедрам заясь смахивало на зайсиху, но вот груди почти не было. По мне, так все это корейское племя было на одно лицо, да и коротенькую прическу запросто могла иметь и девушка. И еще, вы когда-нибудь видели кореек с большой грудью? В основном же они, на мой взгляд, все очень щуплые и невзрачные, поэтому сомнения никак не могли развеяться до того момента, когда оно заговорило все-таки более мужским, чем женским голосом.
- Извините, можно спросить? – Заясь не переставал меня удивлять.
- Можно, конечно.
- А вы из Москвы?
- Да, из Москвы. А вы?
- Из Питера. Еду в Москву первый раз, погулять.
- Сами-то откуда будете?
- Из Кореи.
- Северной или Южной?
- А вы как думаете? – овальное лицо заяся расплылось в улыбке, которая, впрочем, с первых минут знакомства и до самого расставания не сходила с его физиономии, а только усиливалась или ослаблялась в своем выражении.
- Ну-у… Не знаю, Южная или Северная. Но, из коммунистической уж точно. Верно?
На что в ответ заясь невразумительно и приглушенно то ли засмеялся, то ли что-то сказал на своем языке:
- Гыв-гы, хе-хе, – этот заясий смех был сродни тупой радости мальчика-дебила.
Надо же, подумал я, до чего интересна и удивительна жизнь! Такой экземпляр!
В это время поезд тронулся, и мы поехали. Заясь засуетился, заглядывая в окошко, закрутился, не зная, видимо, куда деть свои члены.
- А что в Питере делали?
- Я там учусь, а на выходные решил съездить в Москву – погулять.
- А учитесь где?
- В консерватории.
- О! Надо же. И на кого?
- На скрипке. Гыв-гы, хе-хе… - засмеялся мальчик-дебил… с заясий губой.
- О! Ничего себе… И хорошо играете?
- Гыв-гы, хе-хе… Не очень. Гы-гы, хе-хе…
- А как же вы поступили в косерваторию? Может по конкурсу?
- Ну… Гыв-гы, хе-хе…
Да уж… Что-то тут нечисто, смекнул я: мальчик-дебил, да еще и скрипач… из Кореи. Ух, – удивительно!.. Один едет в Москву гулять…
- А живете где? В общежитии, наверное?
- Не-а. Квартиру снимаю.
Ну надо же, заморыш хренов, сын коммуниста!
- Родители помогают?
- Гыв-гы, хе-хе…
Тьфу ты черт, придурок. От его пришибленного смеха и улыбки, казалось, и мой язык заразительно попытался вывернуться в «Гыв-гы», а два верхних передних зуба зашевелились, пытаясь вылезти за нижнюю губу. А ну тебя к черту! Я отстал от корейца и уткнулся в книгу. Но с наслаждением отдаться чтению я не смог. Заясь, как и подобает ушастому созданию, постоянно чесался, шкрябал лапами и хрумкал все, что ему попадется в рот, от аппетитной морковки до сладкого зернышка – не знаю почему, но ассоциацию кореец вызвал у меня именно такую.

Зашел проводник, проверил билеты, я заказал чай.
В купе мы оказались одни, колеса вовсю стучали, и чтение мое длилось недолго. Кореец подал голос:
- Извините, можно вопрос?
- Да.
- А вы что в Питере делали?
- В командировку, по работе ездил.
- Кто вы по профессии?
- Системный программист. Ездил, разгребал кучки после неудачного прогона.
- Простите, я не очень знаю русский язык…
- Да это так, профессиональный жаргон. А язык у вас очень даже неплохой, и акцент слабый. Вы давно в Питере-то?
- В прошлом году поступил.
- Странно. Значит, язык дома изучали?
- Гыв-гы… Ну да…
Мы опять замолчали, и мне не очень-то хотелось продолжать эту беседу с инопланетянином. Что я точно понял, так это то, что кореец нагло врет. Но вот зачем это ему? Трудно было сказать, и вопрос этот ломал мне голову.
Зашел проводник, принес чай.
- Может вам все-таки принести что-нибудь? – обратился он к заясю.
- О нет-нет, спасибо.
Поезд был фирменный, каждому пассажиру полагался продуктовый набор, уж не знаю, то ли на поздний ужин, то ли на ранний завтрак, аккуратно упакованный в пластиковую коробочку, а поскольку нас в купе было только двое, парочка их покоилась на столике и дожидалась своего часа. Что до меня, то процедуру вскрытия я планировал осуществить утром, дабы хорошенько подкрепиться и проделать путь домой без излишних приземлений для дозоправок, и тем самым сократив его по времени. А уж подкрепиться фирменным пайком можно было действительно довольно-таки хорошо, ибо представлял он собой внушительную по размерам коробочку… Что касается корейца, то он то и дело любопытно поглядывал на коробочки и спросил:
- Извините, можно вопрос? – да чтоб тебя, подумал я.
- Можно.
- А это ваше?
- Одна коробка - моя, другая - ваша. Это сервис. Вон за вашей спиной в сеточке пакетик с различными принадлежностями – это тоже сервис. Понятно?
- О, да-да.
- Можете есть.
- О, спасибо.
- Да не за что.
За окошком было темно, я попытался опять углубиться в чтение, но тут желание сна стало обуревать меня (приближалась полночь).

Вдруг заясь собрал свой рюкзак, подтянул штаны и был таков, не сказав ни слова. Я был удивлен, ожидая, что он опять блеснет своей вежливостью и приятно раскланяется со мной, но увы, он просто смотался, и ничего более. Опять загадка, непостоянство и непредсказуемость. Ну заясь.

Я решил лечь спать, и когда пошел умываться, нехорошее чувство ощутил: никогда еще не ходил умываться в поезде, оставляя свое купе безлюдным, без соседей. Сейчас вот приду и найду там лишь фантики от моих вещей, от дорогостоящей фотоаппаратуры, которую вез с собой; хорошо, что хоть кошелек можно с собой взять… Да уж, а потом корейские товарищи будут ездить гулять в Москву и снимать квартиры в Питере.

Но все прошло благополучно, я умылся и лег спать… Да, здорово же спать в четырехместном купе одному! Сладко и безмятежно заснул, прежде отпустил мысли о корейце с богом, подумав, что в таком полупустом поезде наверняка кореец найдет укромное пустующее купе, или же он свалил к своим собратьям в какое-нибудь соседнее.
Как в добром, чудном сне стучали колеса…

Вдруг нашу с поездом идиллию разрушил стук в дверь, отчего я проснулся. Зажег слабый свет. Стучали робко, но настойчиво. Неужели кореец вернулся – вот уж сама вежливость, ничего не скажешь, ломиться в купе половина второго ночи.

И точно, когда дверь была открыта, кореец собственной персоной вовсю улыбался, сверкая двумя передними зубами, которые в темноте, казалось, увеличились раза в два. На этот раз он не спрашивал у меня разрешения войти, а попросту ввалился и принялся раздеваться.
Черт бы его подрал! – выругался я про себя и лег снова спать.
- Вы меня простите за неудобства, – раскладывая себе постель, произнес заясь.
- Да ничего страшного, - вполне дружелюбно молвил я, но про себя точно решил выяснить, в чем же все-таки дело с этим корейцем, ибо интерес этот захватил меня полностью, вторгся в мое сердце и настойчиво требовал разрешения вопроса.
- В ресторан что ли ходили? Ужинали?
- Да, ходил, - простодушно ответил кореец.
Ага, вот ты и попался, дорогой товарищ! Ресторан работает до двенадцати ночи, дорогуша. Вот тварь, что ж ты врешь. Я же тебе не простофиля какой-нибудь. Но с другой стороны, что с этого мне, собственно, кроме того, что просто неприятно, когда врут вот так вот нагло. Может, у них там, в Корее, так принято. Но и все же, спать я уже нормально не мог даже тогда, когда заясь вовсю сопел в две дырки (а может, и в три). Прикидываться дебилом и нести какую-то ахинею – первый раз встречаю такое в жизни. Мы, русские, конечно, наивные, но не до такой же степени.

Я стал размышлять, в чем же тут секрет, и вспомнил почему-то детский мультик «Маугли» – черт его знает, почему, но факт; то ли этот чертененок, развалившийся на диване и белевший в темноте голым телом, был похож на главного героя, то ли… рыжие собаки… Ой! Да-да-да-да-да, точно. Рыжие собаки, рыжие собаки… Рыжая собака! – казалось, мысль, так долго не дававшая покоя, наконец вылилась во что-то реальное и нашла себе образ. Точно, кореец – это рыжая собака! Вот странно, к чему это? Да нет, точно – рыжая собака! Злая, тупая до безумия, наглая, во всем уверенная, уверенная в своей правоте и праве на все. Я даже тогда отчетливо вспомнил, как визжал вожак стаи рыжих собак там, в мультфильме, когда Маугли отрезал ему хвост, аж прямо мурашки побежали по коже… Талант, однако, актер, кто сие озвучивал. Талант, ничего не скажешь… Я осторожно приподнялся, оставаясь полулежать, и посмотрел пристально на корейца – он все также лежал и дрых, посапывая. Ну что же, рыжая собака, мне придется отрезать тебе хвост, как в том мультике, и ты взвоешь, гаденыш, похлеще того пса. Отрезать хвост, спустить с тебя шкуру лжи и плутовства, рыжая собака. Что ж, теперь ты от меня не уйдешь, и утром я тобой займусь как следует.

Вот так, совершенно диким и невероятным образом разрешилась вся тяжесть вопроса. Я лег, укрылся одеялом и заснул. В голове у меня уже созрел план действий, который и собрался осуществить утром…



Плохо выспавшись, я проснулся в шесть утра, ведь поезд должен был прибыть в столицу в половине восьмого. Осторожно встал, тихо собрал постель, выскользнул в коридор, умылся.
Собрался с духом, присел на диван рыжей собаки, а тот все еще безмятежно посапывал, развалившись, откинув простыню. Негоже, дружочек, при твоем-то положении так безмятежно спать… Грудь его была словно детской, ничего не выдавало что-либо мужского, на вид лет пятнадцать – не больше, противного желтовато-коричневого цвета. Правая рука была закинута за голову, и тут-то я заметил определенные следы на ней, совсем немного, почти и не видно…

Я осторожно протянул к его лицу руку и слегка похлопал по щекам, – проснулся он не сразу, а когда открыл глаза, – моя рука уже прочно охватила его шею мертвой хваткой, я весь напрягся, как впрочем и он. Глаза его округлились, выразив по началу удивление и тут же ужас. Я быстро прикрыл его рот рукой:
- Ну что, дружочек, почем твой порошочек?
Рыжая собака брыкнулась, но я был начеку: рука на горле сжалась во всей силе, корпусом я навалился на его тело, а левой рукой ударил в грудь, в живот, сбив итак затрудненное дыхание, и тем самым пресек его попытки опасно манипулировать руками в мой адрес.
- Тихо, тихо, гаденыш. Будешь сидеть тихо – все будет нормально. Почем порошочек-то? Не ссы, я не замету. Просто поразмяться решил, тем более ты, я вижу, сейчас не в настроении. Небось стрелку забил… Да, я понимаю, когда курсируешь – мелочиться не стоит…
- Подъем! Подъезжаем! Скоро санитарная зона. – заголосила проводница, отчаянно стуча в дверь
- Да-да, уже встали! – Крикнул я в ответ, проводница нагрянула не неожиданно, я был готов. – Тихо, тихо, - обратился я уже к рыжей собаке.
- Ну так что, на зелененький мне отсыплешь? Если да, моргни глазами.
Товарищ из Корее моргнул.
- Вот так-то лучше. Да не ссы ты, все будет о’кей.
Я медленно освободил его от объятий и пересел на свой диван. Кореец закашлялся, задыхаясь, аж весь покраснел. Мальчика-дебила как не бывало, шкура была спущена, и на меня теперь смотрела злая рыжая собака, хотя улыбка, еле заметная, все же осталась, но превратилась во что-то ехидное и презрительное. Он вел себе благоразумно, стал одеваться, убирать постель, изредка посматривая на меня щелочками глаз. Я же не отводил от него взгляда, готовый в любую минуту кинуться на него и согнуть в бараний рог. Так же, не отрывая от него взгляда, я нащупал свой кошелек, вынул сотню долларов и кинул на стол.

Одевшись же, рыжая собака присела на край дивана перед столом, и, долго прокопавшись в своем рюкзаке, достала пакетик арахиса, ножик.

Вот тебе раз, подумал я, да это крупная рыба, хоть и глупая.
Кореец осторожно надрезал пакетик по шву, достал листок бумаги и быстро отсыпал мне законную порцию в сто долларов. Видно, делал он это не один раз, если так лихо отмерил положенные граммы. Потом достал скотч и аккуратно заклеил «арахис».
- Героин?
- Угу.
- Хороший, нет?
- Самый отборный… Это не то, что у негров… Те прут всякое дерьмо.
- Странно, обычно курьеры сами-то не колются, а ты, я смотрю, балуешься.
- Да… Точно – балуюсь время от времени, да и не героином, конечно.
Кореец, уложив все свое барахло, пошел умываться. Я тут же достал телефон:
- Але, мне нужен телефон отдела по борьбе с наркотиками – срочно!.. Ага, ясно… Але, здравствуйте… - там, в трубке, представились так, как я и ожидал. - Значит так, поезд «Петербург-Москва», прибывает в семь сорок три, номер сорок восьмой, вагон седьмой, место пятнадцатое, наркокурьер – кореец чистокровный, молодой, ошибиться невозможно, пропустить тоже. Действуйте, ребята. Пока.

Честно говоря, я мало верил в успех этого звонка, хотя для того, чтобы подготовиться и прибыть на место, у доблестной милиции еще было в запасе один час и три минуты, но голос в трубке оказался совсем недоброжелюбный и выявил явное недоверие ко мне, но все же… Посмотрим, попытка не пытка.

Трудно сказать, что подвигло меня на столь решительный шаг – даже ментам позвонил. Но не знаю, может, заразительное следование общепринятым нормам и правилам: наркотики – это плохо, а торговля ими – преступление. Но скорее всего то, что кореец оказался таким дебильным, пришибленным – раздражал… Если бы, скажем, легализовали наркотики, то наверняка торговлей бы ими занялись нормальные люди, деловые, образованные, приятные в общении, как и подобает им быть в торговле, в бизнесе. Сразу бы испарились бандитские кланы, живущие за счет торговли наркотиками, цены на них упали бы. А сколько можно было бы легально заработать денег-то? О! Ведь зарабатывают же на алкоголе и табаке – те же наркотики, только послабее. Кому надо – пусть колются, а кто не хочет – он никогда и не будет колоться. Какие проблемы? Что это государство так рьяно относится к этому вопросу, когда от спирта и от табака народу мрет раз в десять больше, чем от наркоты? Не понимаю. Я свободный человек и волен делать все, что угодно, лишь бы это критически не сказывалось на окружающих меня индивидуумах. Вот захочу – уколюсь, иногда, может быть, мне это просто необходимо. И почему, собственно, государство ставит мне косвенные препоны, запрещая свободу продажи, тем самым заставляя меня изыскивать нетрадиционные способы купли-продажи – меня это не устраивает, я не хочу общаться с различного рода выродками. Но увы, приходиться покупать порошочек у таких вот рыжих собак. Да чхать я хотел на это государство и на всех тех, кто вопит о здоровье нации, молодежи, культуре и прочее. Каждый в ответе за свою жизнь и за жизнь тех, которых пожелает; главное – это не входить в зону критического столкновения личностей, ограничивать свободу. Получается так: хочешь ты или нет – тебе говорят: ”Наркотики – это плохо.” – Да кто вы такие, чтобы заставлять плясать всех под вашу дудку, кто вы такие, чтобы судить, что есть плохо, что есть хорошо. Какое вы имеете право лезть в мою жизнь, налагать на нее запреты и ограничения? Прежде всего – свобода выбора, из этого надо исходить. Уважаю голландцев… Испокон веков человечество процветало в грехе, и вот на тебе, решили искоренить порок. Начали плести про гуманизм и прочую чушь, ведь человек ни на йоту не изменился в своих пороках за свою историю к лучшему, даже, может, наоборот, придумал более совершенные пакости, умные и хитрые, что даже не разберешь поначалу, что к чему. Научились мастерски прикрываться человеколюбием, гуманизмом, свободой и при этом оставлять после себя такое зловоние, что аж волосы дыбом… Или взять проституцию: на протяжении тысяч веков женщины продавали себя, а мужчины покупали их, и на тебе – решили вдруг ни с того, ни с сего бороться с проституцией. Да мне просто смешно! А результат? – чистой воды дуля! Единственно – стало больше болезней, отдали все на откуп рыжим собакам. Теперь им вольготно живется, жиреют на подпольных харчах – спасибо, родное государство! Искоренить же синдром проституции в человеческих душах нельзя никак: если я захочу купить девушку – я ее обязательно куплю, избавиться от этого желания человеку слабому по своей природе почти нельзя, очень трудно, это сродни тому, что хочешь есть или пить, а ну как попробуй запретить человеку есть. Ну это я, конечно, загнул, но все же. Грех проституции - такой же грех, как любой другой, и полностью избавиться от него человечество не сможет никогда, так же как и от всех остальных своих грехов, ибо грешен человек по своей природе. Явление проституции не затрагивает критическим образом окружающие личности, это же ведь не убийство и не кража. Здесь я прихожу к девушке, отдаю ей деньги, а она дарит мне любовь, улыбается мне, целует, ну и так далее – только приятное. Что же тут такого, чтобы государство вмешивалось в наши с ней отношения, тыча, понимаешь, своей резиновой дубинкой в самый ответственный момент? Ну что, я вас спрашиваю? Что такого преступного и криминального? Ведь это дело становиться криминальным лишь тогда, когда загоняется в подполье на откуп рыжим собакам, поскольку нормальный деловой человек не сможет вести это дело цивилизованно против своры голодных ментов.

Чудеса да и только - это при таких-то мыслях я сдал этого парня! Велико же мое отвращение к рыжим собакам. Но не к наркотикам. Хотя наркота – это тоже дрянь, что уж и говорить. Раньше я думал наоборот: лучше колоться и вскоре умереть сладостной смертью, чем жить этой трезвой жизнью, где нет ничего, кроме полчищ рыжих собак. О! Сколь многообразны их стада! От неприкрытой животности, до выхоленных, надушенных галстуков. Но я выжил, я переболел, Бог не оставил меня. Что мне до тех, кто не сдержался и бросился в пропасть, в низ, в ад. Вовремя не помогли? Никто не оказался рядом? Да ну их к чертовой матери, Бог всегда поможет, если попросить, и никогда не оставит страждущего дитяти. Весь сброд, который гибнет в небытии, - значит, так ему и надо, туда и дорога. Слабое ничтожество должно погибнуть на этой Земле, ибо не терпит оно другого положения вещей, выживает сильнейший в своем роде, даже среди осененных божественным крылом необходим отбор. Спаси выродка насильно, так ведь не будет страшнее зверя на земле, чем сей отрок, познавший запредельное, грех и бога, и все же ото всего отказавшегося, а его раз – и спасают цивильные дяди в галстуках. Вырастет из него злое, хитрое, умное, обозленное на весь мир существо - за то, что познал свою греховную, ничтожную природу, полюбил ее пуще всего, упивается ею, и не знает больше наслаждения, чем поганить добродетель, играть на человеческих душах и страстях, упиваться чужим горем. Вот уж будет рыжая собачища так собачища, по сравнению с ней тщедушный кореец – да тьфу… Белый воротничок, пилочка для ногтей, высокие разговоры об искусстве – а потом хрясь: слюнявая, алчная пасть только и мелькнет перед глазами; через секунду будут тебя уже переваривать заживо, и вскоре ты выйдешь через задний проход. Вот и собирай после этого кости! Поэтому совсем не жалею тех, кто гибнет от собственных рук, от наркотиков или же еще от чего. Жизни не нужны слабые; может только тем нужны, кто сильней – чтобы выжить вместе…Сила, только сила, для то чтобы схватить рыжую собаку и отрезать ей хвост, спустить шкуру, выиграть битву жизни, как в «Маугли», когда они ловко, направо и налево, дубасили рыжих собак. Кесарю кесарево, а Богу Богово, и нету другого пути. Мы должны завоевать эту жизнь, мы должны усмирить рыжих собак, нацепить на их морды железные намордники… И что, наступит счастье и благодать? Кабы так… И все равно ничего не получится…

Остаток пути мы провели молча. Кореец забился в угол дивана, поближе к двери, и зыркал оттуда глазенками. А я успокоился немного и принялся за свой паек, заказал чай. Последние события, да и мысли, изрядно напрягли меня, я очень проголодался, поэтому с наслаждением уплетал содержимое разнообразных баночек и пакетиков, запивал чаем с лимоном. Ну и аппетит же у меня разыгрался! Давно такого не было. Надо же как мастерски я его раскусил, говнюка. Прямо хоть иди в РУБОП охотиться на рыжих собак. Хотя… одна мелкая сошка.

За десять минут до прибытия я вышел в тамбур, оставив корейца на произвол судьбы, и решил как можно быстрее слинять с поезда, с вокзала, - так сказать, в случае чего… - мне совсем не хотелось задерживаться. Несмотря на эйфорию в душе, устал я безбожно и валился с ног.

Каково же было мое удивление, когда при сходе с поезда, я заметил три подозрительных личности, ростом не ниже метра восьмидесяти. Двое стояло непосредственно перед выходом, третий же - неподалеку, примерно напротив середины вагона. Вот эта да! Менты! Ну на да же! Фантастика! Ну и бог с ними, я только ускорил шаг…

Приехав домой, я скинул одежду, залез в ванну и отдался теплому блаженству под струями воды.

Как же благотворно действует душ на уставшее тело… Но вдруг я почувствовал, как уровень воды в ванной стал повышаться – забилось сточное отверстие. Выключил воду и ужаснулся - когда достал я из него клок рыжих волос! - Ва-а-у-у!!! Гав-гав!



август 2001г.