Рассказик про Марию Тимофеевну

Наблюдая за целующейся во дворе парой короткостриженных девиц, Мария Тимофеевна думала о разном.
О том, как она хорошо понимает маленьких детей, так радующихся мыльным пузырям и что сама она не прочь побаловаться в ванной этой красотой.
О том, что осень и скоро станет совсем неуютно высовываться вот так в окно по пояс.
О том, что как-то странно рассуждать такими стереотипами, но все-таки чертовски быстро пролетели годы и уже правда ведь 46 лет, неаккуратный живот, обвисшая попа и вены на ногах повылезали.
А еще о том, что зря наверное она всегда презрительно, непонимая, отворачивалась от поцелуев каких-то людей друг с другом - ведь такой особенной себя чувствуешь, подглядывая. Будто становишься невидимой, но частью этой страсти-любови или просто пылкого юношеского увлечения.
Хотя наверное особенность данному поцелую придавал еще и тот факт, что обе были девочками.
Но барышни куда-то пропали. "Дворовые пацаны могут кого угодно своим свистом с толку сбить",- подумала Мария Тимофеевна.
Поежившись, она отошла от окна, прикрыла со скрипом, задвинула тюлевую, тряпочкой висящую занавеску. Поставила чайник. Принялась за посуду. Макушки лобызавшихся девиц все не выходили из головы.
"Наверное не легко им приходится, таким девочкам. Общество ведь не любит тех, кто как-то отличается. Особенно, если это касается внутренней гармонии и искренних чувств. На все другое у народа есть свои ответы. Вот соседка с мужем, например, так вообще на демонстрацию ходили в прошлом году, кричали, что мол плохо все это, против Бога, что детей наших извращают. Откуда-ж тебе знать-то, Евдокимова, как лучше, а как плохо". Сария Тимофеевна выругалась не по годам. Швырнула мокрую тряпку, обрызгалась. Да и кого извращать - у Марии Тимофеевны и детей-то не было. А девочки эти - сами еще дети, куда-уж там, на Евдокимовой отпрысков кидаться.
Захотелось чаю с молоком, по-английски.
Молоко скисло еще на прошлой неделе. Оно стояло протухшее в холодильнике, только еще больше поддтрунивая над и без того растрепавшейся чувствами Марией Тимофеевной. Отвальсовав под звучащую в голове мелодию к холодильнику, швырнула пачку прокисшего молока в оранжевую мусорку под раковиной, натянула так называемые треники, с белой полоской по бокам, беретик, корокую куртку, боты и, хлопнув входной дверью отправилась за необходимым продуктом.
Шоркая по лестнице подошвами в теплых носках, прислушивалась к подьездному эхо.
В голове составляла список нужных еще покупок: молоко, чай, сосиски...Отвлеклась на голоса, из пятой квартиры на втором этаже. Мама и дочь, по всей видимости вели диалог в коридоре.
– Мам, как ты говоришь так, ну какая разница кого любить ? Она как моя половинка , мне физически без нее плохо, сводит внутренности, плачу. Уже не до института и волейбола, ни до чего, понимаешь? Понимаешь ? Пойми пожалуйста, опомнись ! Если вы с папой вот так всю жизнь и не говорите ни о чем, кроме холодильника, то наверное не у всех так должно получаться плохо как у вас. Ну ты же моя мама !
Перебивая и перекрикивая дочь, мама по всей видимости уже не выдерживала накала дочериного взросления:
– Я все понимаю, все – но зачем тебе такие сложности, зачем позорить меня вот так у всех на глазах – нужны тебе эти извращения, то хоть не на глазах у соседей, фу, противно. И это моя дочь – мы для этого тебя с папой воспитывали. И что ты вообще понимаешь, про нас с папой ? Не вмешивайся в это, и девку чтобы я эту в последний раз видела с тобой. Ты уже пацана дворового больше напоминаешь, чем девочку приличную – это от этой своей нахваталась ? Сил моих больше нет – почему же тебе надо вот так все портить ? Без внуков нас хочешь оставить ?
Мария Тимофеевна, замерла, прислушиваясь к обидным словам не в свой адрес, почему-то все же до коликов неприятных.
- Не понимаешь, и не надо, вы мне не нужны такие, черт с вами!
Раздалось всхлипывание и нервные повороты ключа. Мария Тимофеевна поспешила дальше вниз по лесенкам. Не хотелось попасться так некрасиво подслушивая. Мимо нее промчалась, шмыгая носом, знакомая уже девочка. Она узнала ее по макушке.
– Лена, Леночка, ну куда же ды ?
Голос мамы на последней фразе утих. Закрылась дверь, и уже за закрытой дверью, приглушенно
– Миша, Миш, ну что делать-то будем.
В подъезде утихло. Мария Тимофеевна вышла. Со связанной когда-то сеточкой в руке проследовала по направлению к магазину. В воздухе пахло холодом и трагедией. Мария Тимофеевна, взволновавшись, загрустила. "Куда-же правда теперь Леночка отправится ?"

Она заметила их за магазином на скамейке. Сидели, обнявшись, как два котенка жалкие, беспомощные, так к друг другу жмущиеся, так в друг друге нуждающиеся.
Место было пустынное, прикрытое желтыми, грустными деревьями от чужой улицы. Обе молчали, смотрели под ноги, на лиственную землю. Так задумчиво.
Марии Тимофеевне очень хотелось подойти, поспособствовать как-то, что-ли. Но наученная жизнью и книжками она знала, что вмешиваться нехорошо, непорядочно.
Но Господи, как хотелось, рвалось вмешаться. Хотя-бы незримо, незаметно, беззвучно, хоть-бы узнать, как молодыми неопытными головами решаются взрослые проблемы.
Мария Тимофеевна решила пойти на крайние меры. В курточке, беретке, со связанной авоськой, быстрыми шагами потопала в сторону скамейки:
– Сема ! Ну куда-же ты побежал, бестолковщина.
Напрягши мозг воспоминаниями об актерском мастерстве, преподаваемом ей еще девочкой в театральной студии, скорчила озабоченностью лицо, приговаривая:
- Се-е-ма-а, - уже в кустах, уже близко, уже подслушивалось, голоса уже слышались. Говорила Лена. Не говорила, бормотала как-будто стих:
- Будем спать в одной постели, будем склеивать ресницы, будем нежными губами боломутить губы/шеи. Буду рук твоих касаться...
Подружка приобняла Лену за плечо, так уютно, что Мария Тимофеевна на минуточку забыла о том, что она делает вечером в кустах.
- А ты помнишь, как смотрела на меня, тогда в парке, среди всего этого гопнического мракобесия – твоих друзей ?
- Помню. И твои глазки тоже – острые, цепкие – как зацепили меня тогда, внутрь куда-то потащили. А ты помнишь в чем я была ? А помнишь как робко мы гуляли ?
- Помню конечно – это ты робко гуляла. Я-то знала, что ты специально для меня созданная, моя Лена, Леночка, Ленточка. Так-бы и свалила бы я отсюда ко всем чертям. С тобой. Меня ничего здесь не держит. Только ты.
- А школа ? А волейбол ? Родители с ума сойдут. Но что же остается делать ? Я так хочу быть счастливой с тобой полной грудью, на всю катушку, без условностей, пряток, упреков. Хочу гулять с тобой, кричать о том, что люблю тебя. Куда мы поедем ? Куда глаза глядят ? На поезде ?
- А хоть бы и на поезде.
 
Они поднялись, побрели от скамейки в ту сторону, откуда слышен был голос диспечерши, объявляющей об отправке или прибытии. Диспечершу с вокзала все знали и рассказывали про нее легенду, будто она своего мужа, тогда еще будущего тоже по громкоговорителю зазвала. Мария Тимофеевна с сеточкой и без кота осталась незамеченная стоять в кустах.
Думала.
Волновалась, как-будто самой уезжать.
Рванулась было за ними, но остановившись и передумав, быстрыми запыхавшимися шагами посеменила к дому. "Куда-ж это они поедут-то? Как же это? А школа? А родители?
А волейбол?"

Две короткостриженные, под мальчиков, девочки вошли в здание железнодорожного вокзала. Направились к кассам.
- Куда сейчас ездят меньше всего ?
- Ой, девочки, сейчас много куда мало ездят – Симферополь вот пустой ходит.
- Давайте нам в купе два места на Симферополь. В одну сторону.
Мария Тимофеевна прибежала на вокзал, глянула на табло – скоро отходили несколько поездов один – дальнего следования – на Симферополь. "Ну, эти и туда могли – им-бы побыстрее, могли и туда. У меня тетка там живая еще наверное..." Мария Тимофеевна засуетилась.
Подошла к кассам, проверить догадку.
- А девочки мои взяли билеты-то до Симферополя? Какие места взяли?
- Были, минут пятнадцать назад – 3б и д. 8-ой вагон.
Мария Тимофеевна поспешила к поезду.

- А тут точно кроме нас никого ? - Лена с удивлением разглядывала бумажный пакетик на столе в купе.
- Точно. Вы и в вагоне у меня одни одинешеньки получаетесь и ничего, с комфортом поедем, - судя по всему, проводница пребывала в преотличнейшем настроении.
На столе помимо пакета стояло две банки вишневого варения, бутерброды с колбасой в газетке и пакетик средних размеров с черт знает чем. Развернули – носки, две пары и записка:
"Оставляю вам адресочек в Симферополе – тетка моя. Ей можно про любовь смело кричать – она у меня глуховатая. У нее и остановитесь. Деньжат вам положила, чтобы на первое время. Деток заведете – привозите знакомить. И маме привозите, это она пока только не понимает, что вы же две девочки, у вас и шансов вдвое больше. Горжусь вами, котятки мои.
И подпись: Мария Тимофеевна.