Экскурсия по подсознанию

Проехала машина. Что-то глухо чавкнуло. Кошка, прикованная уже мёртвой головой к асфальту, бегала вокруг неё, а затем медленно осела, задрожав в последних судорогах.
Он сидел на качелях, опустив ноги в небольшую лужицу в талом снегу, и смотрел, как вода колышется у его ботинок. Потом переводил взгляд на дорогу. И обратно. Рука, с зажатой в пальцах сигаретой, лежала на колене. Пепел сыпался на джинсы. Он медленно подносил сигарету ко рту, вдыхал, а затем выпускал через ноздри сизый дым.
Он встал и пошёл в сторону своего дома. В помойке рылся бомж. Одежда его напоминала шкуру грязного плюшевого медведя. Нищий обернулся. Из-под капюшона смотрели пустые глазницы.
Чем бы это ни было, оно начало двигаться.
Он очнулся у себя в квартире. Спиной к двери. Запыхавшийся. Испуганный. Стянул с себя одежду и улёгся спать.


Она появилась и сказала, что пришла из своего сна, потому что там было очень светло. Я повёл её на экскурсию по своему подсознанию.
Перед нами был коридор, длинный и тёмный. С обеих сторон были двери. И мы решили зайти в каждую, потому что у нас было много времени.
Я повернул ручку, и мы зашли в первую дверь. За ней была не комната, но камера. Мы вдвоём оказались за решёткой, взаперти. Свет лампы из коридора проникал в нашу маленькую обитель, летали мухи, воняло туалетом. Вдруг дверь открылась, и мы вышли в следующий коридор. Справа и слева, снизу и сверху – везде были камеры. В каждой из них некие существа стучали по решёткам и силились вырваться. Мы шли посередине маленького ада и смотрели на узников.
- Это, - сказал я, - мои желания.
- Почему они заперты? – спросила она.
- Потому что не всем желаниям надо потакать, а некоторые просто невозможно выполнить. Их слишком много, они прибывают с каждым днём. Разве тебе это не знакомо?
Она кивнула, и мы пошли дальше.
В новую дверь мы вошли двумя минутами позже…а может и двумя часами. Разве в подсознании существует время? А если и существует – оно не властно над ищущими.
Мы снова увидели решётки. Нелепо-голубое акварельное небо, нарисованные пушистые облака и цветы, сделанные из пластика. Яркое пластилиновое солнце слепило глаза. Шершавая трава расстилалась под нами. А на ней стояли клетки. Свирепые, красивые, первобытные звери рычали на нас из-за решёток. Мы взяли сладкой ваты и прохаживались по этому зоопарку. Она держала меня за руку.
- Это – мои инстинкты, - сказал я.
- Почему они такие злые?
- Это является началом каждого человека. В каждом из нас живёт что-то древнее. Но мы снова вынуждены запирать их в себе, потому что может случиться беда, выпусти мы их. Потому что человек сам загнал себя в клетку, не осознавая этого. Тебе ведь знакомо это?
Она кивнула мне. И мы пошли дальше.
Перед нами следующая дверь. Я открываю её. И мы падаем. Она кричит, я молчу. Мы с всплеском упали в воду, и я чувствую запах, похожий на тот, в тюремной камере, только умноженный во много раз. Мерзкий и склизкий. Мы в канализации. Вокруг трубы, грязь и крысы. Они пробегают мимо, пища и шевеля усами. С потолка капает, со стен капает, под ногами кишит. Она крепче сжимает мою руку. В тенях за углами мы видим какое-то движение, бурые существа выглядывают и прячутся.
- А это кто? – наконец задаёт она вопрос.
- Это – мои страхи, - отвечаю я.
Она всё понимает сама, и мы идём дальше. Она молчит, я слушаю её.

Мы выходим в лес. Вперёд уходит освещённая настоящим солнцем дорога. Поют птицы, пахнет хвоей. Под елью стоит недостроенный деревянный домик, который будет хорошим убежищем. Она рвёт охапками лиловые цветы и надевает себе на голову венок. Я вижу её улыбку, и мне хорошо. Мы едим горсти ягод. Я слышу её смех, и мне хорошо. Она смотрит на меня. Не говорит ничего: если я отвечу – мы пойдём дальше, и я знаю, что она этого не хочет. Но всё же немой вопрос в её глазах, и я говорю:
- Это – моё видение будущего: как бы там ни было, для меня стакан наполовину всё же полон, а не пуст.
Она улыбается и встаёт со мха…
Протягивает руку.
- Пойдём.
И мы гуляем по лесу, приближаясь к коридору с дверями.

Мы в новой комнате, которая залита лунным светом. У окна стоит телескоп.
- Настоящая обсерватория. – Улыбается она.
Мы смотрим на звёзды, мы видим приближение кометы и не боимся.
- Это – моё предчувствие событий. Оно строится на фантазии и опыте. И немного на волшебстве.
Мы улыбаемся вместе.

Мольберт изрисован радужными разводами. Она берёт кисть и проводит зелёным рядом с красным. Потом розовым и фиолетовым…Мы в комнате моих фантазий. Я думаю о ней.

Ни она, ни я не знаем, что же там, за следующей дверью.
Мы попали на огромный склад со множеством ящиков. В каждом была картотека. Она открыла один из верхних стеллажей в ближайшем к нам ящику, и оттуда посыпались карточки.
- Здесь твои мысли написаны, - сказала она, просматривая бумажки.
- И не только. Здесь все мои знания, даже те, которые я получил в годовалом возрасте. Я-то могу не помнить, но здесь они аккумулируются и раскладываются по полочкам.
Мы прошли вдоль бесконечных рядов, скрывающих в себе мой опыт, воспоминания… Она смотрела на шкафчики, держа мою руку. Я слышал, как поскрипывают висящие под потолком одноглазые лампы. Вокруг них, конечно же, кружили мотыльки – я также слышал нетерпеливое похлопывание маленьких крылышек. Мы подошли к выходу из склада. Она потянулась к самому крайнему ящику. Я остановил её.
- Не надо. А вдруг ничего этого нет? Лучше нам не знать.
И она поняла. Мы ушли.
За следующей дверью ужасно шумело. Она сама открыла дверь.
Посреди маленькой комнаты стояла огромная мясорубка. Она была включена и гудела. Из неё змеями выползали кроваво-красные ленты. Мы подняли головы: из дыры в потолке в жерло мясорубки падали белые цветы. Медленно, как снежинки… Но неотвратимо. Она пожирала их, окрашивая в кровь.
- Это надежды….
Она плакала. Я кивнул.
- Мои несбыточные надежды. Те, что были, те, что ещё будут.
И ей это было знакомо.
Мы вышли из этой комнаты и очутились в самом конце коридора перед последней дверью. На ней не было даже ручки. Тогда я просто толкнул дверь, запахло штукатуркой.
Мы были в огромной дворцовой зале. Потолки взмывали вверх, куполами высясь над гигантскими коврами. Здесь всё было массивным и жизнеутверждающим. И ещё…постоянно появлялись какие-то видения, куда бы мы ни глянули. На стене над камином я учусь ходить, справа от неё я делаю свою первую затяжку дешёвой сигаретой, а вот я стою у окна, глядя на пустую улицу. Повсюду и везде я что-то делал. Я и не я. Потому что таким я себя видел впервые. Со стороны.
Внезапно она прижимается ко мне всем телом. Я смотрю перед собой и вижу себя, стоящего у мусорного бака, а ко мне направляется нищий, с пустыми глазницами и скрюченными костлявыми пальцами.
Я кричу, и она, зажав руками уши, исчезает.



Он встал с постели, похрустывая суставами и потягиваясь. Это был странный сон. Он подошёл к окну и закурил. Улица была пуста. Серый дождь барабанил в окно. Кривые улицы ползли далеко к горизонту, являя собой беспросветность и неинтересность жизни. Как гадко. Мёртвая собака лежала у подъезда разинув пасть. Небо было затянуто гнилыми тучами. От асфальта поднимался едкий пар. Девушки в рваных чулках, шатаясь и обнимая друг друга, брели по переулку. Где-то разбилась кинутая из окна пустая бутылка. Динькнул велосипед упавшего на обочину велосипедиста. Заплакал голодный ребёнок. Дождь пытался, но не мог очистить город.
Когда выглянет солнышко? Ему было плевать, он ненавидел этот мир во всех его проявлениях и считал всю эту грязь вполне закономерной его составляющей частью.
Он был в своём подсознании и видел там светлые лучики… Там, где, казалось бы, всё проспиртовано прагматизмом и нелюбовью. Но в реальном мире не было и намёка на солнце.

Захотел ли этот человек жить больше? Может, стакан вообще пуст?...



       17 ноября 2006 года-17 марта 2007 года