Адская карусель

«Ты предлагаешь вампиру хлеба, но не хлеба жаждет он а крови! Крови как хлеба! Вида разверстых жил – как зрелища! Ты предлагаешь свое тело, но... жуткий голод, сильный как бесконечная ночь в гробу до побудки ангела трубача, владеет всеми помыслами его. Крови! Крови! И еще раз крови хочет он, ждет и жаждет. А ты говоришь еще о любви и синих фиалках!..
Хочешь узреть, познать любовь вампира? – Вскрой вены. Хочешь познать его сокровенные глубины – разори душу и напои его соком собственного сердца, – но берегись, берегись растратить все сразу. Пои его волшебным нектаром собственной силы по каплям, чтобы он не мог умереть, но и не пьянствовал за твой счет. И берегись, еще раз говорю тебе, берегись оскудения своих источников – ибо настанет час, когда они могут пересохнуть.
Не чистым, глубоким озеро должна быть любовница вампира. Источни¬ком, животворным ключом придется ей стать. В противном случае, она либо иссохнет, превратившись в пустую оболочку годную лишь на потре¬бу ветра. Либо будет сама искать во тьме собственного ужаса подго¬няемая бичом голода живую человеческую кровь».
«Дорогая моя Анжелика! Представляю, как удивило тебя начало мое¬го письма. На самом деле я молюсь об этом, невыносимо думать, что моя сестра претерпела хотя бы часть того что вынес я.
Во всяком слу¬чае прочти его внимательно, и может эти строки наведут тебя на опре¬деленные мысли касаемые сама знаешь кого. Сразу же говорю тебе, что в отно¬шении его сестра я уже не обманываюсь, хотя и не могу прямо сейчас изложить все собранные мною доказательства.
А помнить, как мы радовались прошлое лето, когда только начинались наши приключения. Если подумать – это же чудо! Мы – всю жизнь неразлучные близнецы находим другую пару брата и сестру, и дальше как в сказке. Я называю это стремлением к своей второй половине к противоположному двойнику. Иными словами подобное к противополож¬ному. Так блондин всегда желает сделаться брюнетом, а женщина муж¬чиной. Если это невозможно поиск ведется уже не внутри, а вне себя. Наш выбор идеален, считал я, вот, наконец, лицо приходящее ко мне столько лет во сне, и рядом с ним другое точно такое же лицо, но только из снов моей сестры. Ты знаешь – вопрос женитьбы и возмож¬ности из-за этого утратить тебя самого близкого мне человека пугал меня, и оттого казался неразрешимым. Я ненавидел твоих мужчин, а ты ревновала меня ко всем женщинам, но теперь, когда мы, наконец, обре¬ли желаемое...
       Каким я был тогда дураком, дорогая. Сбегу к тебе как только соберусь с силами, коих у меня не хватает. Ради Бога пришли денег на билет и постарайся переехать в дом тети Эммы. Я приду туда. Будь осторожна и веди себя естественно, чтобы он ничего не заметил.
Прощай. Твой Алекс».
– Вот– не знаю, что и думать, - вздохнула Анжелика, и ее не сравненные небесно-голубые глаза наполнились слезами. – Алекс позвонил в субботу, ничего толком не объяснил, сказал, что напишет мне и пришлет начало своего нового романа, но... Я не знаю...
       – Полно, полно дорогая, мне кажется очевидным, что первый текст и является отрывком из романа. Я бы как раз обратил внимание на само письмо, где Александр ясно говорит о надвигающейся на вас опасности. – Владимир Всеволодович снял очки и проникновенно посмотрел в и без того испуганные глаза гостьи. Надо сказать, что престарелый тенор был, как не странно не дурным знатоком права и судебной медицины, а так же в духе времени содержал небольшое сыскное агентство, и даже распутал с пяток довольно-таки сложных дел по части доказательства супружеской неверности и в отвоевывание незаконно присвоенной соседя¬ми земли под строительство дачного домика. Клиентами его были неиз¬менно давнишние его почитатели – жалкие осколки былой роскоши. Сей¬час Владимир Всеволодович упивался красотой и молодостью белокурой Анжелики, в расстроенных чувствах казавшейся невероятно трогательной, и хрупкой.
       – Итак, – произнес он грудным полным сочувствия голосом. – Ваш брат, если отбросить мистический туман, связанный с хе-хе вампирами и вурдалаками. Как вы полагаете, о чем он хотел предупредить в своем пись¬ме? Быть может перед отъездом или в предыдущем послании он что-ни¬будь говорил об этом? Есть у вас собственные предложения?
       – Нет... Даже не знаю, – она сжалась, низко опустив голову, отчего светлые, курчавые волосы хлынули пенистым потоком, закрывая лицо и плечи. – Только вот тетя Эмма, но она уже умерла. У нее был рак кро¬ви... и... и что-то с желудком... Алекс присылал еще текст, правда, тоже о вампирах, перед самой кончиной тети, и там была строчка об отравлении... – голос ее задрожал, какое-то время Анжелика собира¬лась с силами. – Точнее метафора или образ, что-то вроде «он отра¬вит избранника своей кровью». Помню, когда читала, я еще пометила себе, что это похоже на венерическую болезнь. Я всегда редактирую рукописи, прежде чем он несет их показывать еще кому-то.
       – Интересно... И что же вскрытие, действительно подтвердило рак кро¬ви или...
       – Никакого вскрытия не было. Тетя уже давно наблюдалась онкологом, просто чудо, что она мало мучалась. Мы думали, что это растянется на месяца.
       – Никакого вскрытия?.. М-да. – Владимир Всеволодович прошелся по комнате, заложив за спину пухленькие ручки. Маленький, толстень¬кий с роскошной шевелюрой в атласном коричневом халате, он был похож одновременно на Бальзака и состарившегося и раздобревшего Щелкунчи¬ка. – А текст, я надеюсь он при вас?
       – Дома. – В голосе явно слышались, испуг и фальшь. – Анжелика виновато развела руками.
«Ну, точь в точь школьница старших классов на экзамене. Любопыт¬но, сколько ей лет? Надо будет уточнить, небось совсем ребенок». Владимир Всеволодович покосился на зеркало за спиною гостьи, в кото¬ром явственно отражался хорошенький затылок с потоком светлых почти белых кудряшек. На шее – там, где волосы чуть разошлись, явственно виднелась полоска кожи и… – Владимир Всеволодович даже не сразу сумел уяснить себе, что же он такое видит. На шее Анжелики красова¬лась уродливая наколка в виде щупальцы черного краба, или какой-то другой аналогичной мерзости. Весь остальной рисунок скрывался под беленькой довольно свободной блузочкой, ворот которой стягивался у горла тонким шнурком того же материала. Какое-то время они молчали, он подавленный увиденным, она вся в своих переживаниях. «Наколка и девушка, наколка и Анжелика»? Странно – разумеется он знал, что некоторые люди украшают себя, если так можно выразиться, подобными рисунками, но во всем облике Анжелики было что-то такое, что не давало повода предположить, что ей могут нравиться такие вещи. Или могут? Он еще раз окинул краса¬вицу быстрым, внимательным взглядом, но не нашел противоречий. Гостья покопалась в сумочке, и вытащив оттуда пудреницу, начала подправлять ощутимые лишь ею изъяны.
       Возникшая пауза начинала тяготить.
       – Скажите Анжелика, – резко начал Владимир Всеволодович, – ваш муж когда-нибудь обращался с вами грубо?
По тому, как дернулась ее рука к злополучному рисунку, он мог уже составить себе представление о человеке, о котором писал Александр. – Муж когда-нибудь бил вас?
Должно быть, и этот удар попал прямехонько в цель, девушка побе¬лела. Щелкни сейчас лампочка, крикни на улице пьяница, упади стакан и она грохнется в обморок или просто умрет.
       – Эта наколка, его рук дело?!
       Анжелика беспомощно вскинула руки, прикрывая свое позорное клеймо.
       –… Ну же? Если вы не скажете мне правду – вряд ли я смогу помочь вам!
       Девушка порылась в сумочке, и достала от туда еще один листок и обречено протянула его Владимиру Всеволодовичу.
«Любовь вампира подобна мучительному яду, проникающему в плоть, похоть и ярость избранника. Его отравленная кровь полонит потаен¬ные сосуды, займет сакральные глубины, изничтожит сами помыслы о чем-то ином.
В жажде обладания вампир подобен чуме, или туче саранчи пожи¬рающей все вокруг избранника, пока тот не останется один и не будет ему к кому прислониться, куда обратить, свои слезы и стоны»…
       – Скажите Анжелика, ваш муж насильно сделал вам наколку?
       Она кивнула, погрузив лицо в ладони, и раскачиваясь при этом всем телом, словно вторя бушующим в ней внутренним волнам.
       – Он бьет вас?
       Снова кивок как поклон темному божеству и качание, качание,
качание…
       – Он вампир?
       – Не знаю, но... Но теперь, когда Алекс далеко и нет тети Эммы...
       «...пожирающий все вокруг своего избранника, пока тот не останется один»… Почему же вы не ушли раньше, когда только получили первое письмо? Ладно. Я не знаю вашего брата, и мог принять текст письма за кусочек романа, должно быть он специально писал так, чтобы запу¬тать вашего мужа. Но вы, вы,которая были с Алексом всю жизнь?.. Поче¬му вы не ушли от мужа-садиста сразу?!
       – Не знаю... – В который раз прошептала Анжелика. – Думаете, у меня хватит сил? И потом Саша – он все еще в рукax этой ужасной женщины, мне кажется, что пока я с Валентином, у брата есть хотя бы слабая надежда выжить. Владимир Всеволодович миленький, – она молитвенно сложила руки, готовая упасть на колени, прося защиты и спасения от раздирающего ее ужаса. – Я прошу вас, поезжайте за Алексом. Вот адрес. Он пишет, что у него нет сил. Пожалуйста, посадите его в машину и привезите сюда. Я умоляю. – Анжелика слабо подалась вперед, стекая на пушистый ковер. – Я отдам вам все, все, что у меня есть, дом тети Эммы, у нас припрятано немного золота еще от родителей, на книжке тоже и еще...
       – Хорошо, хорошо. Только поедемте вместе. – Владимир Всеволодович рывком поднял девушку на ноги, всем существом ощущая, как увязает его давно уставшая от одиночества душа в мягком мареве юного обаяния.
       – Я не могу с вами, ведь он тогда позвонит Виктории – жене моего брата, и она убьет Алекса.
       – Но и оставаться там для вас слишком опасно! Валентина просто следует посадить как маньяка! Представляю, что скажут врачи, когда увидят, что он сделал с вами! – Владимир Всеволодович продолжал сжимать в объятиях худенькое тельце Анжелики покачиваясь с нею точно танцуя известный только им двоим экстатический танец.
       – Сделаем так. Сейчас вы отвезете меня домой, меня часто провожают друзья, и Валя ничего не заподозрит. Мы посидим, попьем чая. В две¬надцать вы уедите. Мы не спим всю ночь, и гости засиживаются обычно довольно долго. Потом садитесь в машину и уезжаете, через пять часов на месте. В это время я покину спальню и поднимусь на чердак, там есть комната с прочным засовом. Таким образом, когда сестра сообщит Валентину о бегстве Алекса, я буду уже в безопасности.
       – Нет! Меня больше устраивает оставить с вами моего человека. Между прочим, бывшего мастера спорта по боксу. Приютите его на ночь, а я поеду за вашим братом. И потом, если хотите, буду свидетельствовать о том...
Анжелика отстранилась по-королевски прямая и недоступная, ее грудь то поднималась, то опускалась, одежда смялась, а прядка волос прилипла к влажному лбу. Какое-то время она смотрела прямо в глаза Владимиру Всеволодовичу, проникая все глубже и глубже в его душу.
– Да. Вы будите свидетельствовать. А я теперь буду сильной, вот смотрите. – Одним монаршим жестом она распустила тонкий шнурок на блузе, и та стекла, оседая белей пеной на бедрах. Ошарашенный вдруг настигшей его красотой Владимир Всеволодович не сразу сумел разгля¬деть то, что он должен был при случае подтвердить. Длинные безобраз¬ные гирлянды синяков текли по рукам, соединяясь и переплетаясь на груди и животе, ссадины явно от ногтей и тонкие бритвенные порезы, уже зажившие и совсем свежие, следы недавних инъекций...
– Боже мой! – Владимир Всеволодович стоял как громом пораженный. Острая жалость вперемешку со слепой всё пожирающей яростью переполняли его существо.
       Анжелика резко отвернулась, сверкнув огромной наколкой в виде черного рака с алым кровоточащим сердцем в клешнях.
       – Всё! – Она сорвалась с места, напяливая на ходу блузку.
       – Клянусь вам, он ответит за это! Ответит! – Владимир Всеволодович опрометью бросился на первый этаж, где размещалось подвластное ему сыскное агентство «Барс». Через десять минут здоровяк охранник со странным не подходящим ему именем Сережа Легкоступов сидел на зад¬нем сидении машины, равнодушно обозревая проносящиеся мимо окрестности.
       – Не исключено, что нам удастся предъявить обвинение в убийстве, я буду настаивать на эксгумации. – Владимир Всеволодович посмотрел на приводящую себя в порядок пассажирку, в который раз обещая себе вырвать ее из лап маньяка.
Несколько вытянутый, без единого светящегося окна дом выглядел удручающе. Казалось, что здесь давно уже никто не живет.
       – Вы же сказали, что он всю ночь не ложится? – Шепотом осведомился Владимир Всеволодович.
       – Должно быть, бродит где-то. – Анжелика двинулась, было вперед, но охранник опередил ее.
       – Черт! ****ь проклятая! Гадость какая! – Сергей поймал рукой, то на что только что налетел лицом, с отвращением потянулся куда-то наверх, и с силой оторвал невидимую остальным веревку. – В Том Сойера играет гад! Крысу повесил.
       – Брось. – Владимир Всеволодович поддержал, готовую грохнуться в обморок Анжелику. Ничего. За все ответит.
Дверь оказалась незапертой и оттуда тотчас вылетел огром¬ный черный кот, и с трубным мяу скрылся в зарослях сада.
       – Куда же он все-таки запропал? – Владимир Всеволодович покрутился на месте, ища предлога, чтобы не заходить в жуткий дом и тут как по заказу где-то в глубине сада появился огонек. – Сережа, по-моему клиент рядом. – Владимир Всеволодович злобно потер вспотевшие ладони.
       – Ага. – Легкоступов поправил за поясом виды видавшую милицейскую дубинку – подарок шурина.
       – Анжелика дорогая, как вы полагаете, что он там в темноте, грядки окучивает?
       – Какие там грядки?! В ее голосе явно слышались нотки нарастающей истерики. Там склеп!..
       – Какой блин склеп? – Сережу передернуло.
       – Наш семейный. Там папа и дедушка, и прадед с прабабушкой и тетя Эмма… – Она задрожала, и Владимир Всеволодович был вынужден об¬нять ее за плечи.
Огонек не двигался с места, значит, человек занят чем-то иным нежели просто прогулкой по свежему ночному воздуху.
       – Я это... пойду гляну... а? В жизни не видел... Хе-хе...
       – Все, пойдем. Может понадобиться помощь или свидетели...
       – Да. – Выдохнула Анжелика, и опершись о руку Владимира Всеволодо¬вича пошла за несущемся впереди Легкоступовым.
Вскоре все были уже на месте. Небольшой фонарик размещался как раз перед раскрытым входом в склеп, из которого доносились приг¬лушенные мужские голоса.
       Сергей взял фонарь, и осветил им небольшое сооружение склепа.
       – Злые вы, уйду я от вас, – на одной ноте пропел Легкоступов и поиг¬рывая дубинкой полез вниз. Следом за ним шли Анжелика и Владимир Всеволодович. Небольшая каменная лесенка уводила в светлую, должно быть недавно отштукатуренную комнатку, посреди которой двое мужчин возились около открытого гроба.
       – Валя! – Вскрикнула Анжелика. Один из злоумышленников поднял на непрошеных гостей белое до мертвенности лицо, его глаза были полны ужаса. Маньяк сделал несколько неуверенных шагов в сторону жены, его руки... руки которые он держал перед собой не смея осквернить ими черного костюма, его руки были в крови...
2.
– Вампир он или некрафил, я не знаю, но так вроде парень вполне ничего. – Сережа переминался с ноги на ногу. – То что трупец раскромсали, это конечно дело поганое, но тоже понять можно. Он же ясно сказал, мол получал анонимные письма, будто тетка была отравлена, потом жену подозревал и все такое... Напрасно конечно ментов не вызвал, но все же дело семейное, вдруг все чисто, а жена потом обидеться и уйдет. Вот он дружка доктора по покойникам и позвал.
       – Патологоанатома Сергей, сколько можно учить.
       – Ну, да. А что – семейное дело. Я может быть, так же поступил бы. А трупу – ему же не больно, если бы конечно не его рожа – рожа у не¬го аккурат вампирская, волосы черные до плеч, хоть косы заплетай, взглядик брр... и чернота под глазами, а рот... вы видели рот?.. Тон¬кие губы... Бледный, шатается, сам весь в черном... Я тут глянул в шкаф, он вообще других цветов не носит. А рожа вампирская...
       – А у тебя бандитская. – Владимир Всеволодович недовольно оборвал охранника. Сережа обычно молчал, чем и был симпатичен, но зато когда расходился...
       – Вы бы правда, глянули в спальне, а? Может завалились где анонимки-то. Ведь засудят его за здорово живешь или в психушку упрячут.
       – Смотрел уже. Только Анжелику зря побеспокоил, не знаю, как она все это перенесет.
Был тихий, летний вечер. По пустому, убранному на манер готичес¬кого замка дому, летали, переплетаясь и радуясь легкие как невидимые эльфы звуки Баха. Молодая женщина с длинными светлыми волосами танцевала в зеркальной комнате, отражаясь отражаясь, отражаясь...
       Чинно развалившись на подушках, за нею наблюдали четыре пары кошачьих глаз. Стройная обнаженная фигурка то застывала, словно зас¬тигнутая неожиданным видением и смущенная им, то взлетала влекомая подгоняющим ее музыкальным ветром. Наконец наплясавшись, она прижа¬лась к своему отражению, оставляя на стекле белое облачко. Где-то в доме хлопнула незакрытая рама окна, и этот звук болью отозвался во всем теле танцовщицы.
– Глупые... какие же они глупые... и судьи и этот защитник угнетенных, – она выключила магнитофон, – впрочем, все они такие, и прежде были не лучше. А ведь я ошиблась, даже несколько раз ошиблась! Во-первых, когда надела такую открытую блузку, о... будь на его мес¬те женщина, она бы сразу же распознала подвох. Нет. Когда женщине надо что-то скрыть – уж она скроет. Будьте покойны. Потом черт дернул сказать, будто меня часто провожают домой, да еще и засиживаются допоздна, хороша жертва. А пропавшие письма – ну это же смех! – Она откинулась на подушки, сгребая в охапку ленивую, пушистую кошку Бланш. – Раз я была наверху, то кто же другой мог забрать письма? Шерлаки Хомсы недоделанные...
Алексу хорошо – его подруга еще так много может ему дать – любви, тепла. Женщины вообще более живучи нежели мужики. А мне опять искать, опять влюбляться, обманываясь, обманываясь, обманываясь, чтобы потом быстро насытиться и плакать, плакать, плакать...
Хочешь узреть любовь вампира – вскрой вены, хочешь познать его сок¬ровенные глубины – разорви душу, и напои его соком собственного сердца. И этот голод, и амок. Господи! Сколько можно?! Я бегу по кругу, по кругам своего личного ада задыхаясь и плача, плача, плача...
А Валечка – он был совсем не плох. Обидно, что люди до сих пор реагируют на такие вещи как внешность, его черные волосы и черный костюм, светобоязнь и нелюдимость, его бледность и алые... ах! Эти алые, сочные, спелые губы... Они поверили мне! Как глупо и как обрыд¬ло мне это человеческое жлобство, это... моя татуэровка... выцветшая от времени как моя душа татуэровка, наверное единственное «но» пришед¬шее им на ум. А во всем остальном...
Голод! Вечно этот голод! И этот венец вечной невесты и вечной убийцы... И так будет долго, долго, долго... От ручья к озеру, от озера к морю, к океану... чтобы опустошив их умирать от жажды пока не найдется для меня той любви, того вечного неиссякаемого источника ко¬торый...
Ад, ад, ад. Круг как белечье колесо на площади, где каз¬нили Волынского за колдовские глаза, непохожесть и любовь... Валечка, милый мой Валечка, я забуду тебя, как забывала других обреченных де¬лить со мною адскую карусель. Прощай мой глупый, жертвенный агнец, прощай моя любовь. Прощай и пойми – любовь к вампиру заставляет пожерт¬вовать всем, всем, всем отдавая с радостью и восторгом. Любовь!
       Резко открывшаяся дверь заставила Анжелику вздрогнуть и инстинктивно сжаться, две кошки вскочили и бросились в рассыпную.
       – Я думаю этого достаточно. – Бледный и взволнованный Владимир Всеволодович показал зажатый в руке диктофон, Сережа смущенно поднял с пола халат и покрыл им плечи Анжелики.
       – Слава Богу, что достаточно, – еле слышно прошептала девушка, – я бы все равно больше не выдержала. «Любить вампира»… – Она запела что-то раскачиваясь из стороны в сторону, плача и гладя черную татуировку на спине и шее. «Любить вампира»…