Дылда. Глава 3. Учительница

       В школе, куда я попала после распределения, я числилась на хорошем счету. Дети меня любили, я ходила с ними в походы, в кино и театр, старательно готовилась к урокам, просиживая над конспектами допоздна. Но многочисленные планы, проверка тетрадей, разнообразные комиссии и открытые уроки меня удручали. Мысль о том, что всю жизнь придется провести учителем, не радовала.
       Особенно тяжело было общаться с хулиганами, которых в каждом классе обязательно было 3-4 человека - несчастные дети, для которых сидение за партой было тяжкой повинностью. Всеобуч обязывал возиться с ними, но мало кто из учителей смог пробудить что-нибудь светлое в их дремучих душах.
       Однажды, один из коллег, чуть ли не единственный мужчина в коллективе, в сердцах дал тумака одному такому совершенно обнаглевшему балбесу, от которого, к тому же слегка попахивало спиртным. Парень присмирел, и несколько дней сидел на уроках как шелковый. Однако вскоре в школу явился совершенно пьяный отец этого олуха, и заявил, что за избиение любимого чада он посадит учителя в тюрьму. Надо было видеть, как директор и завуч униженно уговаривали заботливого папашу разрешить конфликт мирным путем. Сынок же после визита папаши совершенно распоясался, и никто уже не мог с ним ничего поделать. Несчастные одноклассники из-за него не могли нормально учиться. Слава богу, через некоторое время он перестал посещать школу по причине женитьбы. Новобрачному было 14 лет.
       Мне пришлось потратить немало времени, посещая квартиры двоечников, хулиганов и прогульщиков, беседуя с родителями и их чадами. Увы, не всегда усилия приводили к успеху. Часто руки опускались от бессилия. Трудно дойти до души каждого ребенка, когда ведешь несколько классов по сорок с лишним человек в каждом.
       Увы, школа 60-х годов находилась в глубоком кризисе. Впрочем, в последующие годы этот кризис только усугубился. Одно время все сотрудники нашей школы очень надеялись, что предстоящий вскоре всесоюзный съезд учителей выявит этот кризис, и будут приняты какие-то кардинальные меры. Нашему седовласому, всеми уважаемому директору, собирающемуся на этот съезд делегатом, дали множество наказов и пожеланий по улучшению организации народного образования. Но он приехал разочарованным. С трибун звучали трескучие победные реляции, а проблемы высокие чиновники предпочли не выставлять на всеобщее обсуждение.
       Однажды мне поручили выявить неграмотных взрослых людей в районе нашей школы. Я очень удивилась, но таковые нашлись, и даже довольно молодые люди. И это в стране поголовной грамотности!
       На личную жизнь времени совсем не было. Однако какое - какие романтические встречи у меня все же случились. Еще в последнюю институтскую весну я ездила в гости к тете в Свердловск, и на обратной дороге познакомилась в электричке с молодым человеком по имени Анатолий. Он был невысокого роста и довольно невзрачен, но говорить с ним было интересно. Мы болтали всю дорогу, пока он не вышел на станции Верх-Нейвинск, успев узнать мой адрес. На станции этой располагался некий таинственный закрытый город, где работали, как мне тогда казалось, какие-то особенные люди. Даже одежда на них была не такая – модные импортные вещи, предел мечтаний замученных советским ширпотребом обитателей окрестных территорий. Анатолий был одним из этих почти что небожителей, выпускник престижного Московского ВУЗа и, по его словам, начальник некоего отдела.
       Каково же было мое удивление, когда осенью я получила от него письмо. Завязалась переписка, продолжавшаяся в общей сложности три года. Вскоре он приехал к нам. Отношения наши были чисто платоническими, но все же кое-какие нежные чувства не могли не вспыхнуть с обеих сторон.
       Зимой он сделал мне предложение, и на правах невесты с женихом мы обошли несколько его друзей. Когда вышли от последнего его приятеля, он был уже изрядно пьян, не удержался на ногах и свалился в сугроб. Недавно выпавший снег был настолько рыхлым, что он провалился почти с головой, и я с трудом его там нашла. Он уехал домой, пообещав скоро вернуться, но как в воду канул – не писал, не звонил, не приезжал. Я была обескуражена – после предложения руки и сердца его молчание выглядело, по меньшей мере, странным. Месяца через два пришло какое-то невразумительное письмо, и переписка снова, хоть и вяло, возобновилась.
       Летом он подкатил к нашему крыльцу на новеньком мотоцикле и снова заговорил о женитьбе. Мы поехали с ним кататься по трассе в сторону Свердловска, но пошел дождь, и пришлось вернуться. Одежда была вся в грязи, и я стала ее чистить. Вдруг из кармана его куртки выпал паспорт. Я чисто автоматически раскрыла его и увидела штамп о женитьбе. Свет потемнел в глазах. Я не могла ни кричать, ни ругаться, я онемела. Он вошел и все понял.
- Уезжай, - сказала я едва слышно.
- Если бы ты любила меня, ты бы не прогоняла.
- Считай, что не люблю.
       Большой любви к Анатолию у меня действительно не было, но была привязанность, и страстное желание завести семью. Я долго переживала, до сих пор у меня щемит сердце, вспоминая тот ужасный день.
       Интересно, что еще несколько раз наша переписка возобновлялась и плавно затухала. Одна знакомая рассказала мне как-то, что видела идущего за мной на некотором отдалении молодого человека, по описаниям похожего на Толю, который неотрывно смотрел на меня, пожирая глазами. Мама тоже не раз видела, как он подъезжал к нашему дому сначала на мотоцикле, затем, на новенькой автомашине и подолгу смотрел на окна. Меня в то время не было в городе.
       Была и ещё одна романтическая история. Как-то зимой я отправилась в родной институт на вечер встречи выпускников. На танцах я почти всегда стояла у стенки, но тут меня пригласил танцевать высокий интересный парень. Завязалось знакомство, и мы стали встречаться. Он оказался рабочим одного из многочисленных местных заводов, а на институтский вечер пошел специально, чтобы с кем-нибудь познакомиться.
       Он был простодушным и добрым, но что-то в нем меня настораживало. Увы, предчувствия не обманули. Он оказался женатым, имел маленькую дочь, правда, с женой уже давно не жил. Она уехала от него в другой город, однако развод был не оформлен. На этот развод он занял 100 рублей у моих родителей, но так и не отдал долг. В то время такие деньги были сопоставимы с месячной зарплатой. К тому же Юра был малообразован и очень не равнодушен к спиртному. Я была тогда достаточно молода и не настолько его любила, чтобы связывать с ним свою жизнь. После бурных объяснений мы расстались. От огорчения он уехал в Киев к родному дяде, якобы большому начальнику, пообещав мне, что сделает там карьеру, и тогда я пожалею, что оставила его. Я совершенно искренне пожелала ему удачи. В дальнейшем он совсем спился.
       Однажды весной мы с мамой гуляли по городу и встретили молодую пару, бывших соседей по “сорокашке”, знаменитому дому на Вые, где мы жили когда-то. Узнав, что я все еще не замужем, хотя мне уже 24 года, супруги заявили, что это положение надо немедленно исправить. В ближайшее воскресенье они явились к нам вместе со своим другом Левой, высоким умопомрачительным красавцем. Не влюбиться в него с первого взгляда было решительно не возможно. К тому же он был инженером местного индустриального гиганта, не пил, не курил и никогда не был женат. О таком женихе можно было только мечтать. Я совсем потеряла голову, но вела себя сдержанно, стараясь не выдать свой восторг.
       Однако за этим знакомством ничего не последовало. Он не позвонил мне, как было условлено. Я вынуждена была еще раз убедиться, что, увы, не отношусь к числу секс-бомб. Погрустив какое-то время, я уже было начала забывать Леву, как вдруг в конце июня столкнулась с ним носом к носу в переполненной электричке по дороге в сад. Он искренне обрадовался и предложил поехать вместе на пляж. Я вмиг сменила планы и отправилась с ним на берег пруда, где мы до вечера загорали на поляне, до отказа наполненной купальщиками.
       С того дня мы стали встречаться, но встречи эти совсем не приносили радости. Он не был грубым, относился ко мне уважительно, но и в словах, и в поведении его сквозило стойкое равнодушие, и я тщетно пыталась что-либо изменить. Промаявшись какое-то время, я вынуждена была уже в августе расстаться с мечтой выйти замуж за этого закоренелого холостяка и вечного жениха. К тому же у меня намечались большие перемены в трудовой деятельности.
       Три года я послушно тянула школьную лямку, и, наверное, тянула бы дальше, но неприятное происшествие побудило меня распрощаться с этой работой. Однажды зимой школу посетила важная дама, инспекторша РайОНО. Не говоря никому ни слова, она уткнулась в классные журналы, что-то из них выписывая. Через некоторое время меня пригласили в райисполком на заседание какой-то комиссии. Не ведая, что меня ждет, я явилась туда и попала на судилище. На сцене за столами, покрытыми красным сукном, сидела высокая комиссия, а в зале – несчастные провинившиеся учителя. Вина их, в том числе и моя, заключалась в том, что они осмелились ставить двойки второгодникам. Каждого поименно вызывали к сцене и строго допрашивали. Многие плакали, насколько это было обидно и, часто, несправедливо. Одной девушке стало плохо.
       До меня очередь дошла не сразу. Я, почувствовав, что не выдержу, встала и громко заявила, что не признаю своей вины и ни за что не выйду к сцене на всеобщий позор. Мои слова были встречены гробовым молчанием, а потом раздались аплодисменты и крики, что пора прекратить издевательство над тяжким трудом учителя, и что вместо этой экзекуции инспектору надо было бы дать учителям методические рекомендации.
       Дня через два на педсовете директор, пряча глаза, рассказал коллегам о моем возмутительном поведении, предложив его осудить. Осуждение было вялым, и вопрос быстро замяли. Я же сказала себе, что ни за что больше не останусь в школе, тем более истекал обязательный трехлетний срок.
       Говорят, что когда директор умирал, он просил позвать меня, чтобы попросить прощение за то, что не сумел защитить от самодура - инспектора. А мог бы. Он был заслуженным учителем, орденоносцем, и имел большой авторитет в педагогических кругах. За мной послали, но я в то время уже переехала в Свердловск.