Гусь перелетный

       
       Дед Ерошка еще в молодости женился на городской девушке, и увезла она его из деревни в город. Много лет минуло с той поры, но каждую весну он приезжает, как перелётная птица, к своему родному, уже разрушающемуся гнезду. В этом году лёд с речки сошёл рано, и к концу апреля от него не осталось и следа.
 
       Попив чайку, Ерофей пошел к речке подышать свежим, воздухом. На мостках расположилась молодая женщина, Любаша, как она представилась Ерофею. Увидев её, он замер и смотрел, не отрывая взгляда, будто, нашёл в ней что-то давно забытое, и боялся потерять из вида.

       Любаша полоскала в речке белье, а по берегу гуляла её собака Чарли. Ерофей поинтересовался породой собаки, а, узнав, что Чарли относится к породе колли, он поведал ей о своей собаке, которая живёт в их "малогарбитной" городской квартире: "А у меня пёс породы - "рохвеллер" - все говорят, что он должон быть злой, но он у нас даже трусливый. Его все бьют. Я бью его ремнём, Алёнка, внучка моя - поводком, а моя бабка - стерва, пинает его ногой, и поэтому, он всегда прячется от нас под кроватью". Любаша поинтересовалась, за что же они так обижают бедное животное? На что Ерошка ответил, что пёс всё время есть, просит, как голодный. "Так он же когда - нибудь вас всех перекусает"- сказала она. "Нет, меня не укусит, я его хоть и бью, но кормлю иногда хлебом или картошкой, а вот, мою бабку - стерву, он точно загрызёт, так ей и надо". Любаша осторожно поинтересовалась, за что же так дед Ерошка не любит свою жену и называет её стервой. "Стерва, она и есть стерва, уж я то знаю, и знаю наверняка, что наш рохвеллер её загрызет, будь она неладна", сердито ответствовал дед.

       Слово за слово и между ними завязался разговор. Дед Ерошка рассказал Любаше, что восемьдесят четыре года назад он родился здесь в деревне. А в молодости у него была любовь со здешней красавицей Акулиной, но эта бабка стерва приехала тогда погостить к своей родне и увезла его в город, и вот теперь он, как перелетный гусь, осенью уезжает в свою малогарбитную квартиру, а весной, опять-таки вместе с птицами возвращается в свои родные пенаты.

       Любаша, прикрывшись рукой от солнышка, с интересом разглядывала деда Ерошку, представляя его молодым. "А что за Акулина была вашей невестой, уж не Елагина ли?" - улыбаясь, спросила она. "Да как же, она, конечно, она. Красивая была девка, - кровь с молоком. Как пройдет по деревне, как глянет, так аж, сердце зайдется. Ну, и я тоже, самым красивым парнем в деревне был, разоткровенничался Ерошка. Заметив хитрую улыбку собеседницы, он спросил: "А что, часом, не знаешь ли ты её?" "Как не знать, она моя бабушка", засмеялась Любаша. "Так вот какой ядрена корень, а я все гляжу на тебя и думаю, кого это ты мне, девка, напомнила. А ты, глянь-ка, тоже Елагина будешь. Ну, ну, чистая порода, вся в Акулинушку пошла. Она тоже, ох, как хороша была, не то, что моя бабка стерва",- проворчал он. Любашу разбирало любопытство, за что же так называет дед Ерошка свою жену, чем же она так ему насолила. Не выдержав, она опять спросила его об этом. Дед, как-то нерешительно замялся: "Молодая ещё, всё равно не поймешь". " А если бы вы женились на моей бабушке Акулине, то тоже звали бы её стервой?" спросила она. "А ты, девка, замужем, али как?" - настороженно спросил он. "Да сходила замуж разок и что-то больше туда не хочется. А ты, дедушка, не сватать ли меня решил?" - засмеялась она. "Тьфу ты, дура! На кой ты мне такая молодая. А вот Акулину, хоть сейчас сосватал бы, да знаю, вся деревня нас на смех подымет. Уж её-то, голубушку, я любил бы, ни словом бы не обидел. А вот моя бабка стерва, и съест её рохвеллер на первомайские праздники, точно знаю".
 
 Любаша, уже было, решила отступиться от него, всё равно не скажет, почему он свою жену "бабкой стервой" зовёт. Вроде, как и хочет сказать, да не решается. Но дед, все-таки решился: "Стерва моя бабка потому, что не хочет спать со мной, а мне ещё только восемьдесят четыре. У нас уже четыре года, как кровати даже разные. Ну, разве не стерва? Вот сожрет её рохвеллер, попомни мое слово". Махнув рукой, он направился к своему дому, что-то бормоча.
       На худых длинных ногах, с тонкой шеей и маленькой головой, с острым носом, он и впрямь напоминал какую - то птицу, наверное, перелетного гуся, после долгого и трудного пути на родину.