Крестник или Сказ о том, как преступника ловили

«Старый друг лучше новых двух»
Пословица

«Крестник» – пойманный тобою преступник»
 Милицейский жаргон


У каждого сыщика, работающего «на земле», имеется один, два, а то и несколько, «любимчиков» или «постоянных клиентов». Это те, кто рос и матерел на территории отделения милиции под неусыпным контролем сыщиков и участковых. Сотрудники уходили на пенсию или на повышение, передавая молодым борцам с преступностью своих «крестников», как семейную реликвию.
Люди из категории «любимчиков» воровали и бандитствовали преимущественно там, где жили, и не скрывали этого, нарушая тем самым один из неписаных законов – «не гадь там, где живешь». Периодически их сажали в тюрьму. Отсидев, они возвращались в родные пенаты и уже новые сыщики ловили их и снова сажали. Это стало своего рода традицией. Причины постоянной тяги определенного круга лиц к совершению преступлений на протяжении многих лет изучаются различными инстанциями. Может быть родители пили беспробудно и внимания воспитанию ребенка не уделяли, может быть школа чего-то не углядела, а может улица тлетворно повлияла. Начиналось обычно с кражи рубля из кошелька матери или ластика у соседа по парте. В определенный момент человек понимал, что воровать гораздо проще, нежели работать. Ему бы в этот момент по заднице ремнем или подзатыльник хороший от тех, кто Макаренко и Сухомлинского не читал, ан нет… У нас законы не позволяют. Детей надо любить и терпеливо разъяснять - что можно, а что нельзя. Хорошо, если отборные семена попадают в чернозем, а если в суглинок… И вот оболтусу уже 14 лет. Инспектор по делам несовершеннолетних, у которой собственные дети без присмотра, пытается ему объяснить, что воровать грешно, что еще одно тридцать восьмое китайское предупреждение и она его, наконец-то, посадит, а он сидит напротив нее, усмехается и думает: «А пошла ты!»


Одним из таких постоянных клиентов отделения милиции, где заместителем начальника по Уголовному розыску был Саня Феларов, являлся его тезка - Саша Ветрянский. Клиент был долговяз, нескладен, нагл и придурковат. В его глазах навсегда застыло выражение: «Чё надо?!». Саша был сыном кладбищенского землекопа по имени Анемподист Феофанович. Ветрянский-старший за всю свою жизнь нарыл слишком мало. Этого явно не хватало на то, чтобы обеспечить сыну красивую жизнь. Опять же – особенность выбранной профессии – Анемподист Феофанович был не дурак выпить. Александр Анемподистович все это видел и стал задумываться о том, где брать деньги на жизнь. Почему-то мысль о работе так и не посетила его маленькую голову.
Как у многих других карьера Ветрянского началась с «рывков» сумок у запоздалых или пьяненьких прохожих. Заявители повалили в отделение милиции табунами. Сыщики устали записывать показания и составлять фотороботы. Даже ночные рейды не помогали. Все это происходило до тех пор, пока убеленный сединами старший оперуполномоченный Уголовного розыска Александр Тимофеевич Стасов, по кличке «Пенсия», сидя в кабинете не наморщил лоб и не опознал в фотороботе, лежащем на его столе под стеклом уже три месяца, своего любимчика – Сашу Ветрянского. Редкий случай посещения светлой мыслью головы Стасова произошел потому, что Александр Тимофеевич крепко пил накануне с Анемподистом Феофановичем и последний жаловался на постоянное отсутствие сына по ночам.
Доложив, как положено, руководству («Ясное дело – он, нахлять!»), Тимофеич стал проводить в отношении Ветрянского весь необходимый комплекс оперативно-розыскных мероприятий, который выразился в доставлении Ветрянского в тот же вечер в контору и обещании, что его сейчас будут долго и больно бить. Видимо обещание непохмеленного Тимофеича было убедительным, поскольку Ветрянский заплакал и начал каяться. Руководству отделения, и Сане Феларову в частности, раскаянье Ветрянского показалось неискренним, ввиду малого количества взятых на себя эпизодов, а поскольку руководство всегда отличалось завидной дальновидностью, Тимофеич продолжил топорщить усы и обещать Ветрянскому сладкую жизнь на зоне. Во время этого сложного психологического процесса к нему, время от времени, подключались другие сыщики, которые со знанием дела раздували щеки и подтверждали в красках слова Стасова. При этом, почему-то, часто упоминалась мать Александра Анемподистовича.
Вечером Тимофеич принес руководству «чистуху», в которой Ветрянский взял на себя двенадцать эпизодов. Руководство доложило начальству РУВД, а оно, предвидя раздачу медалей и внеочередных званий, доложило на Петровку. Спустя час с Ветрянским уже бились доблестные представители Главка. Беседа протекала по вышеописанной схеме. Тюремная камера показалась Саше Ветрянскому раем, в сравнении с кабинетами следователей и сыщиков. Из повседневной жизни отделения милиции он исчез на три года.
Тимофеич засобирался на пенсию с чувством выполненного долга.
В один прекрасный день в кабинет Сани Феларова влетел взъерошенный Толик Романов и сообщил, что Ветрянский откинулся условно досрочно с формулировкой «за прилежное поведение». Саня побагровел и сначала хотел крикнуть: «Как допустили!», но одумался и велел Толику заняться Ветрянским, произнеся:
 - Чтобы больше недели он на свободе не гулял!
Саня погорячился. Ветрянский «пил кровь» у сыщиков еще три месяца. За это время смекалистый Толик успел понять, чего хочет от него Феларов и в результате сложного биохимического процесса, произошедшего в черепной коробке Романова, клиент был задержан на квартире у очередной невесты с обрезом охотничьего ружья.
Толик доложил Феларову о совершенном подвиге. В контору вызвали эксперта и случилось страшное – осмотрев обрез, эксперт сообщил:
- Обрезан-то он, конечно же, обрезан, но обрезан не достаточно коротко. Не посадите вы клиента своего.
Но не тут то было. Если Саня Феларов сказал посадить, значит надо посадить! Некоторое время сыщики слышали в коридоре сильный скрип. Это две мозговые извилины Толика терлись одна об другую. Толик, в те времена не совсем испорченный комплексом неполноценности пополам с манией величия, глядя в окно на строящийся магазин, осенился какой-то идеей и, схватив обрез, убежал, крича эксперту, чтобы тот никуда не уходил.
 Саня подумал, что он убежал стреляться в сортир, но это осталось мечтой. Толик вернулся ровно через пять минут и протянул Сане ружье со свежеобрезанным «болгаркой» стволом.
- Теперь сядет! – гордо выпалил Толик.
Как выяснилось позже, у Ветрянского был не только обрез, но и пакетик с героином, который нашли на обыске. Были подозрения, что он совершил с изъятым ружьем ряд разбойных нападений, но доказательств не было. Короче, уехал Ветрянский в очередной раз «на нары». Личный состав отделения милиции облегченно вздохнул.
Второй вздох облегчения раздался в тот момент, когда Толик Романов перевелся в Главк на Петровку.
Ветрянский отсидел от звонка до звонка. Однако радости освобождение не принесло. В контору пришел работать оперуполномоченный Федор Кузьминский. Вместе с другими делами ему в наследство достался и Ветрянский. Федор сразу полюбил своего будущего крестника, потому как не сомневался, что рано или поздно его посадит. Ветрянский, чувствуя это, исчез из поля зрения сыщиков. У Федора в память о нем оставалась только копия справки об освобождении, где на фотографии красовался Александр Анемподистович с наглой, как казалось Кузьминскому, рожей.
 Федор был человек упорный и всегда добивался своего. Он стал копать. Копал долго и нудно. Федор даже прибегнул к давно забытым методам Стасова – скорешился с Анемподистом Феофановичем и стал с ним вместе выпивать, но, увы, папа ничего о сыне не знал. Про Ветрянского могли бы забыть, но кто-то продолжал «гадить» на территории. Постоянно «трещали» киоски, у народа отнимали сумочки.
       - Это он! – кричал ежедневно Феларов, – Федор! Когда ты его посадишь? Мне надоел этот беспредел! Ты все водку с его отцом пьешь, а он все ворует!
Кузьминский озадачился. Он позвал в помощь Максима Одинцова и они стали «окружать» Ветрянского. Узнали, что жил тот все время в соседнем доме у «кошелки», которая раньше была невестой Толика Романова (Толика часто тянуло на подучетный элемент). Установили, что Ветрянский давно и плотно «сел на геру». Ко всему прочему он решил, что раз у него были две «ходки», то он теперь «авторитет» и пора сколотить банду. Банда у него получилась не очень большая – три человека. Ветрянский руководил ими, учил «работать».
Когда Федор рассказал Феларову все, что узнал, он сразу же об этом пожалел. Крику было много. Саня почему-то постоянно поминал родственников Кузьминского и Одинцова, а также мать Ветрянского. Федор и Макс, преисполненные благородного порыва, решили победить преступника раз и навсегда.
Некоторые из сыщиков видели, как в тот день Кузьминский завел свою старенькую «шестерку», а Одинцов сел к нему в машину, захватив предварительно в соседнем магазине бутылку водки. «Шестерка» взревела и уехала из отделения милиции на четыре дня. Все сыщики были в полной уверенности, что «сладкая парочка» где-то пьет и о работе не помышляет, но это мнение было ошибочным. Они, как выяснилось позже, не только беспробудно пили у Макса на квартире, а еще и привели каких-то баб. Федор конечно, как человек женатый, позволить «этого» с посторонними женщинами себе не мог. Ввиду того, что Кузьминский после второго стакана моментально переходил на тренерскую работу, он занимался исключительно теоретическими изысканиями в области половых отношений, чего нельзя было сказать о Максе. К телефону конспираторы не подходили. По истечении четвертых суток, когда уже «достала» супруга Федора и Феларов устал врать, что Кузьминский в засаде в Красногорске, заместитель начальника собрался сам ехать к Максу домой. Но вдруг случилось то, чего вообще никто не ожидал.
Прекрасным хмурым утром дверь Саниного кабинета с грохотом распахнулась и на пороге, заслонив собой весь дверной проем, покачиваясь, с глупой улыбкой на мятой роже, нарисовался Федор. К его левой руке наручниками был пристегнут Макс, стоявший чуть сзади, а к свободной руке Одинцова другими наручниками был прикован Александр Анемподистович Ветрянский, лицо которого несло печать скорби всех несправедливо преследуемых. У Ветрянского под глазом был «бланш», а из-за пазухи торчала дамская сумочка.
- Вот! – с видом Суворова, перешедшего через Альпы, пробубнил Федор, - Мы тут это… Вот!
       - Поймали, типа того, - пролепетал Макс, - ну, отстегиваемся, а то мне за понятыми надо.
За понятыми Одинцов пошел в туалет.
До Феларова долго доходила суть произошедшего. Минут пять он сидел с открытым ртом, соображая - ругаться или нет.
Позже выяснилось, что Федор с Максом после четырех дней возлияний, решили все-таки вернуться на работу и по дороге заехали поправить здоровье на рынок. И как же не повезло в этот день Саше Ветрянскому, когда он решил «рвануть» сумочку у женщины на этом самом рынке, да еще, убегая, споткнуться о завязывающего шнурки Федора.
Вечером на внеплановом селекторном совещании Феларов докладывал начальнику РУВД:
       - Да, товарищ полковник… Так точно! Мы эту операцию неделю назад спланировали… Так точно, план у меня, схема оперативных подходов, расстановка сил и средств, все как положено… Сыщики четверо суток в засаде сидели… Сам я лично контролировал… Клиент известный, на него компрматериалов у Кузьминского полный сейф… Так точно, при непосредственном участии Одинцова, группы немедленного реагирования и приданных сил… Железная «палка», товарищ полковник!… Да Вы что, мы ни грамма… Рапорт на поощрение у меня готов… Нет, себя не включал, у меня же строгий выговор еще не снят… Есть, товарищ полковник, спасибо!… Рады стараться!… Есть!
Саня положил трубку и сказал сидящему напротив Федору:
- Ложь во спасение, твою мать!
- Победителей не судят! – произнес хмурый Федор.
В кабинет влетел не менее хмурый Макс:
       - Слышали? На прошлой неделе Петька Шершавый откинулся! Сегодня в паспортный стол приходил за пропиской. Ты, Сань, его сажал, когда сам еще опером был. Ну, помнишь, гнусный такой, кореша своего порезал и бабу его изнасиловал по пьяни? Надо бы заняться козлом.
Феларов взглянул сначала на Кузьминского, потом на Одинцова. Подойдя к шкафчику, он достал початую бутылку водки и стаканы. Разлив, произнес:
       - Никуда не денется. Сейчас опохмелитесь и домой. Спать. Шершавым завтра займемся.
Выпили. Саня отхлебнул из пакета с томатным соком и, глядя в разглаживающиеся лица подчиненных, выдал историческую фразу:
- И чтоб больше недели он на свободе не гулял!!!