Три сестры! не по Чехову

       – Господи! Иди сюда, малыш! Ну и чучелко же ты! Головастенький, худющий, не то, что твоя матушка! Хорошо, что пока разговаривать не умеешь. Ты – Людвиг?
Малыш закивал головкой, с улыбкой глядя на тётю.
       – Это надо же дать такое имя ребёнку! Дай мне руку!
Мальчик протянул ручку.
       – А пальчики, пальчики, длинненькие, может, и в самом деле будешь музыкантом. Где твоя мама? Молчишь…
       «А что ему говорить? У меня тоже непростое имечко! Как и у всех нас. Ариэтта, придумают же такое! Не ария или романс, например, а именно – Ариэтта. А его мамаша, моя сестрица – Виолета, спасибо, что не Травиата – «падшая женщина», ну, а младшая наша – Розита. Любители опер наши родители. Наши родители – опер любители! – смеётся…
       –Ну, пошли, я тебе дам поесть, а то ты встал, а мамочка ушла.
       Ариэтта повела мальчика в ванную комнату, умыла ему личико, потом разогрела кашку, стоящую на столе в небольшой кастрюльке. «Мать оставила, побеспокоилась». Пока маленький Люди наворачивал кашку с завидным аппетитом, Ариэтта думала о средней сестре. «Она, кажется, опять беременна! Это что-то! Господи, что ты себе думаешь? Легко ли растить детей без мужа? А, может, и легче, в наше-то время?»
       – Поел, милый, ну, пошли мыть ручки.
       В прихожей хлопнула дверь, появилась Виолета с пакетами в руках. Ариэтта тотчас же оставила Людвига и прошла в свою спальню.
       –Люди, мой милый, – заворковала Виолета. Ты уже встал, ты уже пописал? Ты уже поел? – восклицала она, – ну, молодец, мой маленький.
       –Заворковала, корова, – пробурчала из-за двери сестра да так, чтоб слышно было.
       Но на этот раз Виолка, как её называли дома, хоть и слышала реплику, даже не отреагировала. «Что с неё взять! Старая дева несчастная! Накормила Люди, и, слава Богу! Завидует мне, а на Люди засматривается. Он и вправду славный малыш получился».
       –Пошли, пошли, Людвичек, надо переодеться, гулять пойдём. Нет, нет, кошку не трогай! Она тебя поцарапает, понял? У неё когти острые.
       Виолета, напевая, одевала ребёнка, потом она вспомнила, что не успела выложить свои покупки.
       – Чёрт! Запарится ребёнок, а раздевать неохота. Ладно, потом разберу всё. Пошли, пошли. Чего ты хочешь? Санки, ах вот что, санки увидел. Ладно, берём.
       По крутой лестнице, ведущей с четвёртого этажа во двор, спускаться с ребёнком и санками без лифта было нелегко, но тут появилась младшая сестра, она подхватила санки, прикрутила к ним свой школьный ранец, и легко сбежала вниз.
       «Хорошо ей», – подумала Виолета, – «лёгонькая, худенькая, а я так растолстела, просто ужас!»
       –Людвиг, мальчишечка, покатать тебя?
       –Брось, Розка, я сама справлюсь, тебе переодеться после школы надо, поесть. Да, там, на столе продукты, я не успела разобрать пакеты. Посмотришь?
       –Ага.
       Розита взбежала наверх, но дома Ариэтта уже всё выгрузила из кульков. Стала вкладывать в холодильник овощи, молоко, пластиковые баночки со сметаной.
       – Привет, что в школе сегодня заработала?
       – А тебе что?
       – Не груби, сама знаешь, что я старшая сестра.
       – Подумаешь! Командир! Лучше за собой смотри или за Виолкой, она скоро в двери не влезет со своей сметанкой. Правда, тебе теперь легче стало, она не трогает твоих тряпок. А то каждый день только и слышно было: «Поставь на место мои босоножки! Не трогай мою кофту! Ты опять лазила в мою косметичку?!»
       –Ух, змеюшка! А не меня ли будут песочить на собрании в школе за твои неуды?!
       – Нет у меня неудов. Всё в порядке. Поесть дашь?
       – Иди, садись. Нет, носом не крути, без супа ничего не выйдет! Суп хороший на бульоне сварила с рисом. Нельзя тебе всухомятку. Поняла?
       Розита присела к столу, съела пару ложечек супа, потом намазала хлеб маслом, приложила кусок колбасы, поставила на плиту чайник.
       –Кто-то в дверь звонит… Иду, иду! Господи, корова несчастная! Что ты сделала с ребёнком?!
       Подскочила и Розита, у Людвига разбита губа, кровоточит. Малыш плачет.
–Я предлагала покатать его, а ты…
       –Подожди! Я перекись принесу, ну, не плачь, Люди! – Ариэтта принесла тампон с перекисью,– всё, всё, не плачь, уже не болит. Пошли, я дам тебе мороженое, сразу станет легче!
       –Ну, Виолка, ты даёшь, только вышли, так и не погулял ребёнок!
       –Молчи, Розитка, мне не до тебя!
       –Что, новый хахаль бросил?
       –Змея!
«Суп остыл, так всё надоело! Если бы не школа, уйти бы, куда подальше из этого дома!»– Розита выливает остаток супа в ковшик, чтобы разогреть, между тем Ариэтта выходит из своей комнаты с улыбающимся Людвигом.
       –Лучше всего в таких случаях на ранку класть холод. А что может быть вкуснее и холоднее мороженого? Правда, Люди?
       Мальчик кивает... Ариэтта теперь раздевает ребёнка, отряхивает его пальтишко от снега, целует малыша в румяную щёчку. Розита ест подогретый суп, а Виолета сидит у себя в комнате тихо-тихо.
       –Плачет, что ли?– кивнула Ариэтта в сторону комнаты Виолы.
       –Не знаю.
 –Ты сможешь завтра пойти с нами на кладбище, Розита?
       –Постараюсь, хотя, я на кладбище охотнее хожу одна, мне для этого компания не нужна. Притом, должен же кто-то с Людвигом сидеть, не нести же его с собой?!
       –Ты, что ли, останешься с ним дома?
 –Могу, он меня любит. А Виолка пусть пойдёт с тобой.
       –Спроси у неё, не могу на неё смотреть, она опять рожать собралась, кажется, толстуха.
 –Да ты что?!
       –О, Господи! Умрёшь с вами, – вслух сказала Розита, а сама подумала: «Бежать отсюда! И чем скорее, тем лучше. Лёшка зовёт замуж. Конечно, в 16 лет – рановато… А вообще-то он неплохой парень». – Розита пошла к себе в спальню.– Будет день, будет пища, – думала она, выкладывая учебники из ранца.
       Вскоре стемнело. Зимой всегда рано наступает вечер. Розита смотрела в окно, в густую черноту за стеклом; там внизу нежно оранжево светился квадрат снега под фонарём возле парадного входа… «Куда я уйду, пока школу не закончу? А потом – куда?»
       Утром Ариэтта с Виолой, наскоро позавтракав, поехали не кладбище, а Розита осталась с малышом. Киска тёрлась о ноги, мешая перемещаться по кухне.
       –Сейчас накормлю! И тебя, Людвиг!
       Она налила киске вчерашнего супа в мисочку, а Люди приготовила мяконькое картофельное пюре, растоптала вилкой половинку котлеты. «Он у меня не будет есть эти вечные кашки!» Люди охотно поднялся, дал умыть себя и с аппетитом стал есть. Он действительно любил младшую тётю, тем более что Розита ела то же самое, что дала и ему, сидела с ним за одним столом, только подложила ему на стул плотную подушку, чтобы ему легче было тянуться к тарелке.
       Между тем, Ариэтта с Виолой купили еловые лапы (зима всё-таки). «Зачем в снег цветы бросать!»
       – Два года прошло. Быстро время идёт. А ведь мать из-за тебя умерла! Увидела твой живот…
       – Дура! Она не пережила того, что папа погиб под машиной. Ему же 62года было, не старый ещё.
       –А маме – только шестьдесят исполнилось летом. И тоже здесь лежит… Какие мы уже старые сами…
       – О себе говори!
       – У тебя хоть Люди есть!
       – А тебе кто мешал? Был же ухажёр, этот недоделанный Олежек в вязаной шапочке!
       –Заткнись! Положи ветки. Помолчим… Неужели ты опять беременна? Сука, сука ты, для сучки в супе сварены паУчки!
       – Ага! Вспомнила Тувима! Это о тебе он написал: «Злюка, злюка ты, для злючки в супе сварены колючки. Будешь жить на чердаке, будешь с палкою в руке…»
       –Хватит! Может быть, тут на кладбище поругаться хочешь?!
       – Может…
       –Ладно, пошли. Купить бы Розитке что-то вкусное. Рынок сегодня открыт. Воскресенье.
       – А деньги?
       –Да есть у меня!
       – Очередной любовник дал?
       – И дал. А тебе завидно? Кончай шипеть. Пошли. Рынок рядом.
       Сёстры купили любимый Розитой арахис, полкило изюма и десяток поздних жёлтых яблок.
       –Какой у тебя срок?
       –Ещё три месяца, если не раньше. Что-то сильно давит вниз. А мне нужно срочно уехать, пока не рожу.
       –Куда ещё ехать?
       – Пока не скажу, но подальше от вас, мои дорогие сестрички.
       –А УЗИ ты делала? Кто там у тебя?
       –Мальчишечка.
       – Опять!
       –Он хочет сына. Распишемся скоро! Буквально через два дня.
       –Кто хоть он?
       – Музыкант, клавишник.
       – Это кормит?
       –Как иногда.
       –Нашла себе мужа, дурочка.
       –Музыка нужна везде – на свадьбах, на крестинах.
       – На похоронах…
       –Ну и что? Смени пластинку, ущербная!
Молча взошли на свой четвёртый этаж.
       –Сейчас начнёшь кудахтать. «Людвичек, маленький, крошка моя, ты пописал, ты поел?»
       Розита передала Людвига матери со словами:
       –Сдаю смену! – Она надела поверх брючного костюма свою короткую серую кроличью шубку и, хлопнув дверью, торопливо застучала по ступенькам сапожками. Из автомата невдалеке от остановки троллейбуса Розита позвонила верному Лёше.
       –Конечно, конечно, я жду тебя. Через 20 минут? Ура! магазин рядом. Что тебе купить?
       –Всё,– ответила Розита и вскоре вскочила в подъехавший троллейбус.
       Покупая в магазине конфеты, печенье и шипучее вино, Лёша думал: «Всё равно, эта девочка будет моей!»
       Он живо представил себе розовенькую девочку в короткой шубке, её улыбку, большущие серые глаза... У неё бывают такие серьёзные глаза, ну, до смешного доходит. Он часто говорил ей: «О чём задумалась так серьёзно, какие твои проблемы, ты такая юная, прекрасная, тебе радоваться надо!» Взлетали её брови, напоминающие крылышки ласточки: «А чего радоваться?» «А так – от жизни».
       Вместе с тем Лёша понимал, как непросто сложилась жизнь у трёх сестёр после смерти родителей, хотя и при родителях, когда он приходил к Розите в гости, ему казалось, что постоянно слышится какое-то шипение из углов. И на Розиту сёстры вечно покрикивали, даже при нём. А это: «Вытирай ноги, Лёша!» Чёрт знает что!
       Кассирша грубовато вмешалась в Лёшины мысли:
       – Молодой человек, не спите! Платить будете?
Уже довольно поздно, после десяти вечера, Розита возвратилась домой, тут же к ней подступила старшая сестра:
       –Ты забыла, что завтра понедельник?! Тебе в школу идти. Или ты решила пойти по стопам Виолки! Тебе дня мало? Господи, видели б вас родители!
       –Мне хватает и вас с Виолкой, начальницы! Спать хочу, пусти меня!
       –Чёртовы шлюхи…
       – А ну, тихо. Разошлась. Я еле приспала Людвига. Чего ты её грызёшь? Успеет дома насидеться. Пусть гуляет, пока молодая.
       –А если нагуляет? Что тогда? Защитница нашлась брюхатая… Скажи хоть, сколько лет твоему женишку?
       – Тридцать семь.
       –Ого! А как звать?
       –Леонидом звать.
       –А отчество?
       – Аркадьевич.
       –Акакиевич?
Обе рассмеялись.
       –А Людвига он признает, твой Акакиевич?
       – Дай срок.
       –Да ты хоть сказала ему, что у тебя уже есть один сын?
       –Ну, сказала. Но нам ехать надо… Пока устроимся. Не хотела бы Люди тащить туда.
       –Подожди, подожди… Какая поездка, скажи в конце концов!
       – Хочу уехать, наконец, из этого дома, хочу уехать от вас, хочу уехать из этого города, из страны! – Виола сорвалась на крик.
       –Чего орёшь? Сама говорила, еле ребёнка приспала…
       – Да теперь ему всё равно, раз спит, так хоть из пушки пали!
       –Так куда ехать собрались?
       –Куда, куда, закудахтала! В Израиль! Нужно успеть расписаться, а рожать буду там, иначе ни у меня, ни у ребёнка не будет прав в той стране.
       – Это ещё почему?
       – По качану. Я не имею права на репатриацию.
       –Что-что?
       –Ну, я же русская! Поняла? Удовлетворила любопытство?
       –Дура ты, дура! Там же вечная война, а ты беременна…
       –Ну вот, стихами заговорила. Дай поесть спокойно.
       – Ты бы хоть привела его сюда, посмотреть на него, Акакиевича твоего!
       –Всё может быть!
       Но сёстры увидели Леонида один только раз, в ЗАГСе, когда молодых расписывали «по срочному» с учётом положения невесты – «немножко беременной». Мгновенно пролетели дни до отъезда, и вот уже Людвиг остаётся с сёстрами, а Виола с мужем улетают…
       Лихорадочная спешка, нервы, слёзы. Людвиг, слава Богу, ничего не понимает, он жмётся к ногам Ариэтты, даже помахать на прощанье матери не хочет…
       В тот же день Виола позвонила из Израиля. Она могла говорить бесплатно только три минуты, сказала, что очень жарко, что они почти устроились, чтобы не волновались – и всё.
       В доме стало тихо… Ариэтта готовила обеды, она уже года два получала какое-то минимальное пособие, так как не могла устроиться на работу, а трудовой стаж набрала, а теперь и Людвиг на руках – какая работа!
       Розита успешно заканчивала школу. Она по-прежнему встречалась со своим Лёшей, а он почти закончил институт, последняя сессия – и распределение. Куда направят на работу, он понятия не имел, но надеялся на то, что Розита поедет с ним…
       Лёша привык к ней, он давно уже жил самостоятельно, так как его мать вышла замуж вторично, а с отчимом найти общий язык не удалось, хотя Лёша был фактически взрослым человеком, умел подрабатывать, не был иждивенцем, никогда не просил у матери денег…
       Он бывал в доме сестёр много раз, но всегда ему хотелось побыстрее выйти на воздух… Как-то душно там было, и Розиту жаль, она умненькая милая девочка, а там вечная грызня, какие-то шпильки друг другу, подколки. Отец девочек, когда он ещё был жив, тоже не молчал. Увидит Лёшу и жалуется: «Ты понимаешь, что это за дом, где четыре бабы?! Нет, ты не можешь этого понять! Это надо испытать!»…
       Время шло…Людвиг стал хорошо говорить, но о матери он не вспоминал, а Ариэтта всё больше к нему привязывалась. Иногда ворчала по привычке:
       –Кукушка, а не мать, – не звонит, не пишет, её совсем не интересует сын.– А сама с тревогой думала, что же будет, когда Виолка всё-таки заберёт мальчика…
       Виола позвонила спустя четыре месяца, сказала, что благополучно родила, маленькому уже три с половиной месяца, что назвала его Вольфгангом. Ариэтта только руками всплеснула. «Что же это творится?! Виола! Как же его дома будут звать или в школе?» «Волькой! Поняла? Как Розитка? Замуж ещё не вышла за своего Лёшеньку?» «Нет, но собирается…» «Как там Люди? Ты говоришь, что не вспоминает меня, изменник…» «Ты что, уже заканчиваешь разговор?» «Конечно, мы за это дорого платим, а съём квартиры – ещё дороже! Я перезвоню в другой раз! Пока!»
       Так и жили… Розите пришлось подрабатывать, денег не хватало даже на оплату квартиры. Времена в России настали тяжёлые. Иногда Ариэтта предлагала взять квартиранта в Виолкину спальню, но Розита категорически возражала.
       – Самое ценное, что нам оставили родители, – это квартира. Какие квартиранты! Ещё чего – жить в коммуналке в наше время! В конце концов, Виолка присылает ребёнку тряпочки, а пожрать – заработаем. Я вот договорилась об уроках. Мне нашли «болвана» – ученика восьмого класса. Его нужно дотянуть до конца учебного года, платить будут неплохо, родители у него состоятельные, только помочь ему не могут – нет времени заниматься сыном…
       – Как же ты справишься, тебе ведь готовиться к выпускным экзаменам нужно, где ты время брать будешь?!
       – Не дрейфь, моя забота!
       Розита в последнее время пристрастилась к прослушиванию пластинок на стареньком проигрывателе…
       Когда-то мама заставляла её играть на пианино, после смерти родителей Розита не притрагивалась к инструменту. Пришлось продать пианино соседке, у которой подрастала девочка. Совсем недорого продали. Теперь никому настоящие инструменты не нужны, все покупают «органиты» – эти ужасно звучащие ящики с клавишами. Дорогих ведь не докупишься, а простенькие «Кассио» так и звучат – простенько.
       И вдруг Розита почувствовала, что ей чего-то не хватает. Она стала покупать пластинки, запираться у себя в спальне и часами слушать. Чаще всего – одно и то же. «Времена года» Вивальди, Баха – Бранденбургские концерты, Рахманинова – фортепианные концерты, а совсем недавно купила себе «Реквием» Моцарта, записанный на двух больших пластинках.
       Розита не могла понять, что с ней. Когда она училась или репетиторствовала, всё было хорошо. Стоило только остаться дома одной в своей спальне, ей хотелось слушать и слушать музыку… Часто она плакала тихо-тихо, чтобы сестра не слышала. Это близкое замужество и предстоящий отъезд с Лёшей туда, куда его направят на работу… всё это пугало и настораживало. Она всё время помнила об этом, когда оставалась одна. Иногда возня с Людвигом отодвигала мысли на время, а потом – снова…
       «Как печальна эта музыка – «Зима» – неужели же так грустно бывает зимой?» Розита любила зиму. Она помнила каждую лыжную прогулку с друзьями, свою усталость после этих вылазок и ощущение счастья и лёгкости… А Лёше некогда. Но это можно понять – последняя сессия подходит к концу…
       Когда через полтора года в очередной раз позвонила Виола, трубку сняла Розита. Она удивилась тому, что Виолка так долго говорит.
       –Ты откуда звонишь? –наконец-то не выдержала она.
       –Да из аэропорта, милочка! Вернулась я, вернулась домой! Спальню мою не заняли? Тихо, Волька, сейчас поедем домой!
       –Ты серьёзно? – сердце Розиты застучало, заныло. А что случилось? Ты же не собиралась?
       – Приеду, всё расскажу, моя очередь на такси подходит. Звоню с мобильника. Вы меня кто-нибудь встречайте внизу, во дворе, сумок много…
       – Ариэтта, скорее сюда! Она только что положила трубку…
       –Да кто это – она?
       – Виолка вернулась!
       –Как? Откуда? С ребёнком? Совсем?
       – Едет в такси! Господи, вот фокус…
       –Неужели развелась, гадина?
       – Не знаю, не спросила я, пока догадалась, что она где-то близко. Давай сюда Людвига, оденем его поприличнее, интересно, узнает ли он мать?
       Сёстры прилипли к окну. Когда внизу появилось такси, Розита побежала встречать. Она протянула руки к ребёнку:
       –Дай-ка его сюда! Ой, какой смешной, кудрявенький, черноглазый! Давай и сумку какую-нибудь, я донесу…Ну, чего ты, развелась что ли?
       –Дай отдышаться. Не лети так. Как тут у вас? Как Людвиг?
       –Порядок у нас, Людвиг большой, разговаривает.
       Ариэтта уже открыла двери, стала втаскивать поклажу. Расцеловались, старшая сестра смахнула слёзы.
       –Покажи, покажи это чадо! Ну, надо же, не похож на Люди! Иди сюда, Людвиг! Скорее! Мама приехала.
       Но мальчик спрятался в Виолкиной спальне и ни за что не хотел выходить. Виола сама его вытащила, стала тискать. Людвиг норовил вырваться от нежной мамаши.
       – Ага! Забыл он тебя совсем…
       –Ничего! Скоро вспомнит! Иди сюда, посмотри, вон твой маленький братик. Иди!
       Волька сам охотно направился к Людвигу, а Ариэтта с расспросами:
       –Как тебя зовут, малыш?
       – Эйх корим лэха?– «перевела» ребёнку вопрос Виола.
       –Вольга! – ответил мальчик.
       –Волга! Вот так нас и зовут.
       – Батюшки! Как ты его спросила?
       –А на иврите, он же там посещал детский сад, ну, по-нашему, ясли. А там говорят только на иврите, вот я его и спросила: «Как тебя зовут?» Я же работала, сил не было говорить с ним по-русски, но он всё понимает.
       Тут и Людвиг приблизился, взял малыша за ручку.
       – Идём, я тебе игрушки мои покажу.
Но Волька уже увидел кошку.
       – Хатуля, хатуля, – потянулся он к киске.
       – Он по-русски не разговаривает? Что это за хатуля?
       – Кошка. А хатуль – кот. Я же сказала, что он всё понимает, но говорить ему легче на иврите.
       Пока дети охотились за ускользавшей хатулёй, Виола распаковывала большую сумку.
       – Это тебе, – она протянула Ариэтте пакет, а там – роскошный халат, расшитый золотыми драконами.
       – Ты сошла с ума! – разворачивая пакет, вскрикнула Ариэтта. – Где же я носить такую красоту буду? На кухне что ли?
       –А это тебе, – Виолета протянула Розите какую-то упаковку.– Давай, давай, разворачивай!
       В упаковке лежал летний костюм необыкновенной расцветки – какие-то жёлтые и золотистые разводы на фиолетовом фоне, а брюки к тому же отделаны понизу золотой тесьмой.
       –Ух ты! – только и сказала Розита и пошла было к себе, примерять обновки.
       –Подожди! Тут тебе и Ариэтке ещё кое-что есть.– Виолета выкладывала чашечки с блюдцами в красивой коробочке, потом вручила Розите самое настоящее свадебное платье – кремово-белое, с расшитыми кремовыми же узорами с проблескивающей ниткой.– Это тебе на свадьбу, ты ведь уже собралась…
       –Ну, спасибо, угодила. Иду примерять. Обалдеть можно, – скрылась в спальне.
А Виолета раскладывала детские вещички.
       – Так, пока хватит подарков, иди поесть, темнеет, нам же двоих теперь укладывать нужно. Постели устроить и всё такое. Потом посидим, расскажешь, как тебе там жилось, и почему уехала, короче – обо всём.
       –Чего там особо стелить, Людвиг ляжет туда, где всегда спал, его кроватку внесём ко мне в спальню, а с малым я пока в одной постели посплю. Он устал, меньше брыкаться будет.
       Когда Виола поела, покормила своего Вольку, уложили детей, Розита с Ариэттой присели к столу, и потянулся рассказ.
       –Ну, что вам сказать. Жить там можно, да ещё как. Еды вдоволь – ешь – не хочу! Люди как люди – разные. Иной тебя приветит, готов всё отдать, соседи с первого же дня стали приносить нам на съёмную квартиру мебель, постельное бельё, угощение. Пожалуй, наши, «русские», ну, из бывшего Союза, они довольно противные. Всё нос кверху, не подходи! Ну, ещё религиозные мне не нравятся. Дети у них вечно ходят в чулках или колготах, не знаю в чём точно, но в любую жару. Мальчишки с пейсами, болтаются эти кудрявые висюльки, падают с головок кипы. Ну, как тюбитеечка маленькая на макушке.
       –Это ермолка что ли?
       –Ну, вроде того. А матери не снимают с головы платков или шляп, даже дома им не разрешается ходить без головного убора. Вообще, эти верующие почти всегда очень плохо выглядят. На улицу выходят в чём попало, на ногах тапки стоптанные, женщин или молодых девушек на каблуках никогда не видела. Детей выведут на площадку, сами на лавках сидят, лясы точат, а дети друг другу в глаза песок сыплют, лезут прямо под качели. У меня душа замирает, а им – хоть бы что! Никто внимания не обращает. Дети там делают, что хотят. Им всё можно. У меня одна знакомая женщина там, у религиозных метапелила детей, так первое, что сделала, вывела у малышей насекомых из головок.
       –Что делала? Ме…
       –Ну, нянчила. Так она долго объясняла матери, что это очень плохо, если в волосах вши…
       Да что я о них! Там много интересного. Этих, усиленно верующих, не так уж и много. Там женщины почти все – за рулём, а мужчины за детьми смотрят. Да ещё как! Просто чудо. Если папа уходит куда-то, ребёнок остался дома, то свешивается из окна, руки просовывает через решётку и кричит: «Аба, Аба!», ну, значит – папа, папа – и плачет, а если мать уходит, даже ухом не поведёт. Бывает, идёт папаша, один малыш за руку держится, другой на руках, третий сзади за брюки хватается, а мамаша несёт поклажу. Там папы даже самых маленьких кормят, ходят с бутылочками, с сосками…
       –Подожди, обо всём этом потом. Ты почему уехала? В гости к нам или навсегда?
       –Скорее всего, уехала я совсем.
       –Что, поссорилась с Акакиевичем?
       –Почти.
       –Он хочет только по своей специальности работать, а на пособие не очень-то разживёшься. А где ему взять работу по специальности, знаешь, как там говорят: «Если сошёл с самолёта без скрипки, значит – пианист!» Короче, я больше не могу. Я ведь работала, а это та ещё работа!
       А вообще-то я соскучилась по нашему змеиному гнезду, по вашему, сестрички, шипению. Да и работа у меня была – не сахар.
       – Так какая же работа?
       –Пока Волька был в яслях, а там держат только до часу дня, я должна была вымыть парадное в девятиэтажном доме. Два раза в неделю в одном доме, два раза – в другом. Воду таскаешь снизу, в лифте, правда, но вода в ведре быстро становится чёрной. Нужно менять, выливаешь грязную, набираешь чистую из шланга, едешь вверх, а там, наверху, совсем нечем дышать, парадное не проветривается. Все же лифтом ездят. Только уборщица по ступенькам с тряпками ползает. Половички вытрусить нужно под каждой дверью, всё протереть, в лифте зеркала, внизу – тоже зеркала, растения в больших горшках. Красиво. Но платят немного.
       Да, что обо мне говорить, там наши люди с высшим образованием или метапелят или убирают в домах, в магазинах. Другого для нас нет. Эфиопы вообще чёрную работу делают. Мусор выгребают. Там же каждый день мусорники чистят, вывозят куда-то, а привозят контейнер чистым.
       Зато и в мусорниках – не пусто. Бывает, выйдешь вечером, всегда имей при себе кулёк. Хлеба столько выбрасывают, что и покупать не нужно. Хлеб аккуратно в кулёчках кладут на бортик ограды, он полежит на солнышке, свежий, как из печки. Бери!
       А одежды! Море! Самой лучшей, самой модной, чисто выстиранное всё стоит в пакетах возле мусорки, а наши, «русские», всё переворошат, чтобы домой не тащить то, что не нужно, разбросают. Бессовестные! Ну, взяла, что-то, сложи остальное, как было. Так нет, есть такие, что специально с лезвием ходят, пуговицы срезают. Идиотки! Конечно, грех жаловаться, у них не принято, видно, отдавать кому-либо вещи, вот и выносят. А мне что! Я и сама с мусорки одевалась, и Вольке приносила совсем новенькие вещи, с этикетками, даже на вешалочках, на таких маленьких детских… Много детских вещичек.
       Точно, что страна течёт молоком и мёдом, только вот жара… Я совсем от неё извелась. Дышать нечем. Устала я, спать хочу, пойду, а завтра ещё расскажу вам… Там хамсины бывают, и шараф.
       –А это что ещё?
       –Это такая замечательная погода, когда пыль в воздухе висит, а жара – за тридцать! Потом, потом… Пошла спать, девки, до завтра.
       –Подожди! Что делать будешь? Я ведь не работаю, а Розитка уже лыжи навострила, уходить к Лёшеньке собралась.
       –Правильно сделает, не всем же быть старыми девами!
       –Дура, ты дура несчастная, а с детишками без мужа лучше?
       – А я с мужем! Только врозь! Ариэтта, Ариэтта, я люблю тебя за это, и за это, и за то…
       –Иди, иди, толстуха!
       –Не тушуйся, на первое время я денежки привезла. Недаром ползала с тряпкой!
       Утром Виола, оставив малышей на старшую сестру, пошла искать работу, да и по городу побродить. Но не тут-то было в смысле работы! Разве только в магазин – учеником продавца. Вечером Виола снова присела к столу, а Розита с Ариэттой пристроились слушать её.
       –Ты говорила, что эфиопы делают чёрную работу. А откуда они там?
       –Откуда? Они – одно из колен Израилевых. Это фалаши, им всякие льготы предоставляются, у них свои праздники, свой язык, даже свои синагоги. Это называется Бейт кнесет. Когда-нибудь расскажу, как они празднуют.
       –Так кнесет – это же правительство!
       – Правительство – просто кнесет, а бейт – это дом –Дом собраний. Короче, там этих кнесетов – море, на каждой улочке – свой, даже частные синагоги есть, прямо при доме или коттедже. Вокруг этого молельного дома – мусор, отбросы, бумажки, кульки, кучи одежды валяются, а нищие сидят на пластмассовых креслицах, ладошка вперёд или разовый стаканчик в руках с мелочью. Сидят, тарахтят монетками, мол, брось сюда. А верующие думают, что делают доброе дело – мицву – бросают. Но у тех бездельников уже ладошки просто блестят от монет, а потом, сама видела, одна тётка посылала в Россию большой денежный перевод. Нет, чтобы заставить их хотя бы мусор собрать! Но на весь этот балаган никто внимания не обращает. Бросил монетку, вот и сделал доброе дело. А кому ты бросил, почему они тут как штатные работники?! Никого не интересует…
       Зато вот сегодня утром я походила по нашему городу, дети у нас совсем не такие, как там. Какие-то серые, бледные и печальные.
       –Придумала. Дети, как дети.
       – Нет, разве можно сравнить тех детей и этих? Там такие красивые малыши! Упругие, черноглазые, яркие, есть и рыжие с голубыми глазами, и чёрные, как смоль. Но, знаете, целый день едят. Там ни один праздник не обходится без постоянной еды. Какие-то печенюшки, бублички, хрусты. Пьют воду и напитки вёдрами. В школах дают детям воду в бутылочках, в детсадах – тоже. У детей в ранцах есть специальные карманы для этих бутылочек. Едят, едят, грызут что-то на улицах, а если выронят, никогда не поднимают… Видели б вы полянки после праздника. Уголь из жаровен рассыпан, валяются кульки из-под бамбы.
       – Чего, чего?
       – Это такие кукурузные палочки, вкусные…Что ещё? Много зелени, птицы поют, кусты какие-то цветут, на них ягоды, мне сказали, что их можно есть, а никто не срывает. Вкусные, кисловатые, крупные ягоды с небольшими косточками–пластинками. Короче, завтра что-то вспомню, опять рассказывать буду.
       Розита ушла в спальню, и всё думала, думала: «Как же дальше будет? Как Виолке спать в одной комнатке с ребятишками? А ведь они растут. Уйди я, будет у них своя детская комната. Надо решаться, Лёша уже извёлся весь, поехал по распределению, а оттуда возвратился. Там ждут, а я не решусь никак. За мной остановка. Ну, что я теряю? Пока всё мирно, а ведь скоро начнётся: нет денег, платить за квартиру нечем. Пойдёт грызня, как всегда. Я же в своей библиотеке просила, чтобы взяли Виолку вместо меня. Увольняюсь фактически без предупреждения, как положено за два месяца. Вот и замена вам – моя сестра…
       Да, да. Теперь и музыку не поставишь, боюсь детей разбудить… Только бы не возвращаться сюда никогда. Порвать навсегда – и всё».
       Розита плохо спала, заснула часа в четыре ночи или утра. А разбудил её голубь. Он топтался на площадочке за окном и гулил, гудел, взлетал, хлопая крыльями, а потом снова садился и гудел, гудел.
       –А, чтоб тебе, козёл! – Розита махнула рукой в сторону окна и рассмеялась. – С ума сойти! Голубя назвала козлом!–Она смеялась, потом на глазах появились слёзы. – «Да, у меня же просто истерика. Ладно, решила. – Розита выскользнула за дверь, втащила в свою спальню самую большую Виолкину сумку и стала складывать в неё свои пожитки. Уже к семи часам утра она была готова. Присела к столу, написала записку: «Умоляю вас, сестрички, не ищите меня. Я уезжаю. Теперь моя очередь. Когда нужно будет, я сама объявлюсь. Занимайте мою спальню. Детям нужна комната. Виола! Зайди в мою библиотеку. Я оставляю тебе заявление о моём увольнении, попроси их всё оформить, по моей доверенности получи расчёт. А ещё попроси взять тебя на моё место, я уже им говорила… всё же лучше, чем в магазине. Ариэтта! Не обижайся! Когда увидимся, не знаю. Ни звонить, ни писать пока не буду. Целуйте детей.
       Ваша Розитка.

       В такое время Лёша всегда дома, Розита без предупреждения позвонила в его дверь, Алёша, увидев большую сумку в её руках, сразу же всё понял. Он втянул девушку в комнату и сжал её в объятиях. «Моя, моя! Навсегда!»
       –Я тебя прошу, уедем, как можно скорее, я не хочу никого видеть. Начнём с чистого листа! Я хочу, чтобы никто не вмешивался в нашу жизнь, чтобы никто не учил нас с тобой, как и что нужно делать… Ты понимаешь?
       –Конечно, конечно. Я прямо сейчас, с утра оформлю увольнение, оставлю доверенность. Поедем туда, где я был на практике и на работе после окончания ВУЗа. Там меня ждут, ты знаешь! Там рай для реставратора! Розитка! Я так счастлив!


       Эпилог

       Сёстры больше не видели Розиту. Только спустя десять лет после её исчезновения, Ариэтта обнаружила на кладбище огромный букет роз – это был день рождения их матери. Ариэтта проплакала весь день. «Почему она нас не хочет видеть? Почему? Кто же, кроме неё, мог принести цветы на кладбище в этот день?! Подожди, Розитка, я тебя именно там и подкараулю…».
       Виолета окончательно порвала со своим бывшим мужем, хотя иногда ей хотелось возвратиться в Израиль. Пусть война, пусть жара, но нет хамства, от которого за два года уже отвыкла, нет тёмных парадных, нет страха за детей… Только как оставить одинокую сестру, которая любит твоих малышей, как родных!?
       Мальчики росли, а с ними и заботы. Прокормить, одеть–обуть, выучить… Уроки музыки, потом компьютеры, гитары, девочки.
       Иногда Виолете казалось, что два года, прожитые в Израиле, – какай-то яркий, солнечный, золотой сон. Она забыла о тяжёлой работе, обо всём плохом. Вспоминала в определённые дни сезона, что вот сейчас там строят шалаши, которые по вечерам светятся изнутри, видно, что там висят гирлянды, похожие на ёлочные, портреты цадиков – мудрецов и святых. А иногда Виола говорила: «А там сейчас на Песах – настоящий маскарад. Каких только костюмов не увидишь на детях. Целые колонны ярких, нарядных ребятишек – тут и царицы Эстер, и злые персонажи древней еврейской истории, и какие-то розовые гипюровые пачки на смуглых эфиопских девчушках. А ещё есть дни, когда весь город разжигает костры на пустырях, до поздней ночи горят огни, веселятся дети, дым стелется над городами. Традиция… Или праздник Шавуот, когда все обливают друг друга водой. Смешной «День пижамы», когда школьники младших классов и дети в детском саду – все приходят в пижамах и тапочках».
       Виола уже не вспоминала о бывшем муже, который упрямо искал и не находил работы по специальности… В её памяти шумит море, звенят птицы, опадает кора с эвкалиптов… Это было наяву или во сне?
       Ариэтта стала настоящей бабушкой, носила очки с толстыми линзами, зубы никак не могла вставить. Дорого. А в поликлинике – очередь на четыре года вперёд расписана. Так она и осталась одинокой, всегда при Виолкиных детях, при кастрюлях, при капризах.
       О Розите часто думала, никак не могла понять, зачем она исчезла, почему даже не позвонит никогда… «Наверное, у неё уже свои дети есть, ведь Алёшка исчез вместе с ней! Ох, дурочка, дурочка. Как я хочу её видеть! Хоть на денёк приехала бы, хоть на минуточку…»