Глава 3. Спас Нерукотворный
– Какой же это грех? Мы же ведь любим друг друга! – так же тихо, едва переводя дыхание и волнуясь, ответил Владимир.
– Так-то оно, так, но до венца так поступать грешно! – продолжала она.
– А ты что, мамки боишься?
– Да нет, мамки я не боюсь, а вот Христа боюсь!
– А мы ведь вместе можем сказать нашему Христу хоть прямо сейчас, что любим друг друга и потому обнимаемся этой звёздною ночью не для того, чтобы просто утолить свою греховную похоть или страсть, а потому что мы с тобой две родные половинки, друг без друга совсем не можем, теперь вот, наконец, соединились, и нас никто не сможет больше разъединить!
– И ты ничуть не боишься Христа?
– Нет, я Его совсем не боюсь, потому что стараюсь всегда быть честным перед Ним во всём.
– Это хорошо! А ты любишь Христа?
– Если прямо сказать, – ответил Владимир – то я Его уважаю, а вот какой-то особой любви я к Нему пока не чувствую, не испытываю.
– Но ведь это же нехорошо! Это же грешно! – всё так же шёпотом продолжала Александра.
– А как же можно любить того, с кем ты никогда не был знаком, с кем никогда не ходил вместе в атаку, чей настоящий лик никогда не видел! Любить же Христа только из-за того, что это для чего-то нужно, тем более из-за страха перед Ним, перед Его всемогуществом – это недостойно современного человека, тем более мужчины, прошедшего войну. То ли дело наш батяня комбат. Вот его можно любить! С ним можно идти хоть куда, даже в разведку!
– Но ведь лик Спаса Нерукотворного изображён на многих иконах!
– А мне хотелось бы увидеть в глазах моего Спаса интересную для меня личность, достойного мужчину, но до сих пор, глядя на многочисленные иконы разных авторов, пытавшихся изобразить Его лик уж очень прилизанными и слащавыми мазками, я не находил образа достойного моей солдатской любви.
– Неужели так и не находил? Ведь их было великое множество!
– Множество великое, но все они разные. Каждый иконописец видел лик Спаса по-своему, а их видение совсем не совпадает с моим, потому что чаще всего он похож у них на какое-то бесполое существо. А такое существо, даже в образе человека, я любить не умею.
– А что ты можешь сказать, например, о ликах кисти Феофана Грека, Андрея Рублёва?
– При всём моём уважении к этим иконописцам, мне больше нравится лик, исполненный совсем другим автором. Я видел этот лик только однажды, совсем недавно, когда несколько дней был в Москве и посещал Третьяковскую галерею.
– И кто был его автором?
– Экскурсовод говорил о том, что, к великому сожалению, имя автора этого лика до сих пор никому неизвестно. Известно только то, что он жил в Новгороде на несколько веков раньше Феофана Грека и Андрея Рублёва. Из всех ликов Спаса Нерукотворного, хранящихся в Третьяковской картинной галерее, он самый древний.
– Ты, наверное, имеешь в виду тот лик Спаса, который был исполнен в Новгороде в двенадцатом веке?
– Да, именно его!
– Ну что ж, я тоже видела этот лик. Он, действительно, очень своеобразный и сильно отличается от всех других особой строгостью своего взгляда, взгляда очень серьёзного мужа.
– Именно так! Большие выразительные чёрные глаза, смотрящие куда-то немного в сторону и, тем не менее, пронизывающие любого человека насквозь; тонкие чёрные брови, круто изогнутые дугой, подчёркивающие решимость всего лика и его непоколебимость даже перед лицом страшных испытаний; высокий нахмуренный лоб, осуждающий всякий, даже самый малозначительный грех; длинный прямой тонкий нос, свидетельствующий о благородстве и самых тонких мыслях и чувствах; густые ниспадающие аккуратно расчёсанные чёрные с проседью волосы, подчёркивающие то же самое благородство. И несмотря на всю строгость взгляда, стремление говорить людям правду, суровую правду, видно, что этот решительный муж полон любви к людям и хорошо понимает жизнь, какой они живут. Я думаю, что вовсе не случайно именно этот Спас нравится мне больше других.
– Это почему же?
– Потому что древний автор в сравнении с другими иконописцами был ближе всего к истине.
– Как же ты можешь утверждать такое?
– Могу, потому что и по времени этот автор был ближе других к Христу, а, значит, и его лик был меньше других искажён временем, прошедшим после распятия Христа.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверен!
– Ну, что ж, может быть, ты и прав. Такому Спасу, действительно, можно было бы открыть свою душу, доверить ему все свои сомнения. Такой Спас больше соответствует тому, что написано о нём в Евангелиях, например, когда он с возмущением и гневом переворачивал столы торгашей в храме Бога.
– Вот именно! А, глядя на другие иконы с ликом Христа, этого сказать никак нельзя, такого ощущения не возникает. Разве это случайно?
– Выходит, что не случайно. Что касается имени неизвестного автора, то я думаю, что, скорее всего, автором этого самого древнего на Руси Спаса Нерукотворного был или преподобный Алипий, иконописец Киево-Печерской лавры, или один из его учеников.
– И всё-то ты знаешь!
– А я читала об этом иконописце в одной книге, которую недавно приносили к нам в художественную студию. Алипий Печерский первым среди русичей учился иконописи у греческих мастеров, которые приезжали в Киев из Константинополя. А они, действительно, могли видеть настоящий Нерукотворный лик Христа, который несколько веков с разными приключениями хранился вначале в сирийской Эдессе, а во времена княгини Ольги был торжественно и с большими почестями перенесён в Константинополь. Впоследствии в 1204 году во время захвата Константинополя крестоносцами этот лик исчез.
– Твой рассказ всё и объясняет. Теперь мне понятно, почему лик времён Алипия вызывает во мне наибольшее удовлетворение. Его могли списывать с настоящего Нерукотворного лика Христа! А только настоящий Христос и мог возыметь на меня подобающее действие.
– Что ж, по-твоему, теперь надо все иконы с другими ликами в наших церквях заменить?
– Не знаю! Это не мне решать! Но если мы хотим настоящего Христианства, то начинать надо с достоверного изображения самого Христа! Это же очень важно! Ни в коем случае нельзя подсовывать нам вместо него лик какого-нибудь бесполого идиота. Не случайно, ведь, княгиня Ольга, едва только взглянула в Константинополе на настоящий, мужской лик Христа, так сразу же поверила всем словам, услышанным о нём, и крестилась. То же самое получилось и с теми послами, которых позднее посылал в Константинополь её внук, князь Владимир. Не было бы этого настоящего лика, вряд ли бы вся Русь тысячу лет тому назад тоже поверила Христу и крестилась в водах Днепра!
– Может быть, ты и прав – сказала Александра, смутно вспоминая школьные уроки истории, – Вот и я гляжу на твоё повзрослевшее лицо, лицо уже не того юноши, которого я знала до призыва в армию, но мужа, очень похожего своим лицом на лик того новгородского Христа, и невольно, как только что народившаяся женщина, чувствую в себе неотвратимое сильное желание вновь безоглядно довериться тебе и прямо хоть сейчас зачать от тебя ребёнка. Ведь ты мой кумир, мой Бог! Ты пронзаешь меня своим взглядом насквозь, – сказала она, снова прижимаясь к Владимиру, – и я ничего не могу с собой поделать! Мне совсем не хочется покидать твои объятья! Мне опять, Володечка, хочется быть в твоей власти!
– Тоже мне, сравнила! – сказал он немного грубовато в ответ, но, почувствовав после произнесённых слов возлюбленной молодой женщины необычный прилив духовных и физических сил, снова крепко обнял её молодое, гибкое, необычайно жаркое и податливое тело, которое, словно воск, так и таяло в его руках, и забыл обо всём на свете.
А звёзды, будто всевидящие очи самого Всевышнего, так и продолжали ярко светить над их головами, осторожно перемигиваться и скромно молчать. По всему было видно, что они очень радовались происходящему этой ночью на полянке у реки. А если ночные звёзды радуются – значит жди чего-то доброго и знаменательного.
(продолжение см. глава 4. Пророчество архангела Гавриила http://www.proza.ru/2008/01/07/44)
(Другие произведения см. http://www.proza.ru/author/bipopof)
Свидетельство о публикации №208010700040