Шок-а-ладно

Ровно семнадцать лет назад я пережила шок моей жизни.

Конечно, когда узнаешь о какой-нибудь катастрофе, это всегда потрясает. Но катастрофы, хотя и необъяснимы, привычны. Нас осыпАют катастрофами с экрана телевизора как осадками – у природы нет, мол, плохой погоды, а смакование катастроф – в природе журнализма, так что это, мол, тоже благодать. Одевайте нервы по погоде. Страшно сказать, но мы привыкли к этому.

Самый настоящий шок получаешь от чего-то абсолютно неожиданного. И не обязательно от чего-то страшного. Ну, представьте себе, что выходите вы утречком из квартиры, хорошо позавтракав и в деловом настроении, спускаетесь на лифте, открываете дверь подъезда и заносите ногу на тротуар. А тротуара нет. Вы цепляетесь за дверь и повисаете на ней, болтая одной ногой над пустотой, другая – все еще на пороге, а вокруг нет ничего – ни улицы, ни домов, только странное, шевелящееся молоко. Ваша нога цепляет вдруг носком туфли за асфальт. «Господи!» или «Черт!», или что там еще мелькает у вас в голове, а то и вырывается вслух. Спешно собираясь на работу, вы не удосужились посмотреть в серое, полутемное окно, и не знали, что за дверью вас поджидает туман. Всего-навсего густой туман, но миг, когда вам показалось, что вы шагнули прямо в небо, потряс вас до сердцевины костного мозга.

Семнадцать лет назад я была моложе, легкомысленней, и забот у меня было гораздо больше, чем сейчас. Главная моя озабоченность в тот момент проистекала из того обстоятельства, что мужу не дали отгулы даже по поводу рождения третьего ребенка, и двое старшеньких болтались то дома, то у бабушки, пока он был на работе, а я – в роддоме. Все это было бы не страшно, если бы не одно но – бабушка тоже работала. После нескольких дней пребывания в роддоме, удостоверившись, что жизнь младшего началась без особых происшествий, что с ним все в порядке, я позвонила мужу, а потом сообщила соседкам по палате, что ухожу домой. Мы успели подружиться, рассказали друг другу о себе, и попрощаться со всеми было естественным жестом.

Мое сообщение вызвало неожиданный интерес.

- Как уходишь? – спросили подружки, оживляясь. – Тебя не выписали!

- Все равно ухожу. Ребенок здоров, что еще? Муж приедет, заберет нас.

Кажется, мои слова имели магическую силу. Уже и те женщины, которые занимались чем-то своим, отвлеклись и подошли, с интересом слушая.

- Да тебя не выпустят! – воскликнула одна.

- Ха-ха, - ответила я, пока еще не теряя чувства юмора. – Как не выпустят? Мы не в закрытой психиатрии и не в инфекционной больнице.

- Здесь надо шесть дней находиться! – возразили мне живо.

- Что значит – надо? – ответила я. – Нас, что, на шесть суток посадили? Мы не в тюрьме, можем выйти, как зашли.

- А тебе одежду не дадут! – выкрикнула другая, сверкая глазами.

- Как не дадут? – возразила я, уже несколько теряя хорошее настроение. – Это моя одежда. Личная. Собственность.

- А они не отдадут тебе ребенка!

- Куда, кого не отдадут? – сказала я нервно. – Меня, что, родительских прав лишили? Мой ребенок, когда хочу, тогда и заберу.

Я вышла в коридор и отправилась в детское отделение, чтобы попросить сестру подготовить ребенка. Тут меня и настигла нервная встряска. Я разрыдалась. С сестричкой я говорила, давясь слезами и мелко дрожа, чем страшно ее напугала. Она подумала, что дома у меня что-то случилось.

Дома у меня все было нормально. Муж появился с точностью зимнего солнцестояния и попросил сообщить мне, что он здесь.

- Что вы ее раньше забираете-то? – поинтересовался дежурный врач.

- Почему бы и нет? – ответил муж. – Третьи роды, ничего особенного. Мы же в городе. Врач рядом, если что.

Я оделась, взяла сына и вышла. Ничего страшного не случилось, право, но нервная дрожь все еще дергала за какую-то маленькую мышцу на лице, в уголке левого глаза.

Мы ходили в одни и те же школы и читали одни и те же книги на уроках литературы. Мы смотрели одни и те же фильмы. Почему же оказалось вдруг, что мы такие разные?

Может, зря я поддалась испугу тогда, семнадцать золотых лет назад? Может, это было простой случайностью, глупым стечением обстоятельств, капризом настроений. Может, давешние мои соседки по палате забыли теперь свои страхи и детские привычки. Может, все у них теперь хорошо, все в шоколаде, все ладушки...

Все может быть.