За окном горело дерево

Я привык к тому, что всю жизнь мне везло,
Но я поставил на «двойку», а вышел зеро…
       М. Науменко «Старые раны»

- И ты что, хочешь сказать, если бы я осталась у тебя на ночь, ты бы не «приставал»?
Веселые глаза Светланы с интересом смотрели исподлобья. Она была ниже Бориса сантиметров на десять и сейчас нарочно не поднимала головы.
Вчера тот неоднократно приглашал ее к себе. Вначале на чай, затем – когда чай пить уже было поздно – на ночь. Светлана категорически отказывалась. Он приглашал снова, и она снова отказывалась. Борис знал, что она не поедет. И все же, заранее навел в квартире порядок.
- Да-а-а, - протянул он, не снимая ладони с ее талии, спрятанной под курткой. – Не стал бы. Хотел бы, но не стал.
У него было правило: отвечать на вопрос повышенной важности, глядя прямо в глаза, не учитывая то, правду он говорит или лжет. И это правило никогда не нарушалось.
- А тебе бы хотелось, чтобы я «приставал»?
Светлана уткнулась лицом ему в плечо. «Скромная и стеснительная», вспомнил он ее слова. Он дышал ей в волосы и смотрел на далекие огни автотрассы.
Им нравилось гулять по этим местам. Тихая аллея, заключенная меж древних елей. Без киосков и скамеек, без скачущих детишек и удолбанных компаний. Лишь одинокий фонарь и редкий шум мотора напоминал о существовании цивилизации. Тихая теплая аллея. Они всегда здесь целовались. Они никуда не ходили. У них не хватало времени. И они не знали лучшего места для уединения, чем под ветвями голубой ели в объятиях друг друга.
И они не знали лучшего времяпрепровождения, чем друг у друга в объятиях.
- Я слушаю тебя? – прошептал Борис, пожимая ее пальцы. Ему совершенно не был безразличен ответ. Он желал услышать его из ее уст, хоть и предполагал его содержание.
Заиграла мелодия телефона. Светлане звонили родители, которым она обещала уже вернуться.
- Да, мама?... Я дома… Ужин готовим…
Глаза Бориса потускнели. Вот как. Значит, дома. Ужин… Он не слышал дальнейших слов, у него не было привычки слушать чьи-то разговоры. Слух отключился рефлекторно.
Значит, дома. Значит, врем.
Он никогда никому не верил. Ни матери, ни друзьям. Он боялся кому-либо довериться, ошибиться, быть обманутым. Светлане же он верил. Он не знал, почему, не знал, зачем. Он лишь хотел ей верить и верил ей. Впервые в жизни он поверил не только одному себе. Она никогда не была ему чужим человеком. С самой первой их встречи он почувствовал к ней влечение. Мало того, что она была самой красивой девушкой, с которой он когда-либо виделся: с ней было безумно приятно и небезынтересно общаться.

«Я запал на нее, - признался Борис товарищу, невольно ставшему их сводником. – По-серьезному, запал».

Виделись они не каждый день, но часто. Он не уставал от нее, как уставал от остальных в свое время. Он отпускал ее домой, и мысли о ней не уходили из головы до следующей их встречи. И каждый раз ему снилась ночь их первого поцелуя.

- Да я ни с кем раньше не встречалась, - ответила Светлана на его вопрос о том, часто ли ей дарили цветы.
- У кого же ты целоваться научилась? – спросил он, почему-то не удивившись ее словам, словно знал их наперед. Их поцелуи последних дней были не просто сказочно-сладкими, как прежде, а еще и безумно-страстными! Губы ее всегда притягивали его к себе. Они манили его своею чистотою, своею нежностью, своим теплом, и он всегда спешил прильнуть к ним. Теперь же… С тех пор, как он узнал вкус ее губ, он и не думал, что поцелуи их могут быть еще прекраснее. Однако это оказалось не так.
- У тебя.
«Спасибо», - мысленно поблагодарил он ее. – «Спасибо!»
Он был счастлив это услышать.
Практически невероятно. Девушке двадцать лет…
Невероятно, но Борис ей верил.

Светлана сложила телефон и застегнула куртку.
- И как часто ты врешь? – спросил он.
- Я не вру! – ответила она тоном задетой особы. – Не могла же я сказать, что в столь позднее время еще гуляю! Расстраивать ее… - мгновение помолчав, она громко добавила, хорошо понимая, что именно эти слова ему было важно услышать:
- Тебя я не обманывала никогда.
Борис молчал.
- Не веришь?
Что было ответить. Он оказался в полной растерянности.
- Ты оставила без внимания мой вопрос, а уже задаешь свои, - осуждающе произнес он. Тон его изменился. Ему было страшно разговаривать со Светланой этим тоном, но ничего не мог с собой поделать. Он ощущал себя наивным ребенком, которому лгали в то время, когда он и знать не знал, что существует ложь. Единственный человек, которому он поверил, обманывал?!
- Какой вопрос? – просто спросила она.
- Ты действительно не помнишь? – Тон его не изменился, правда, в нем появилась капелька издевки.
- Не помню.
- Ты бы хотела, чтобы я к тебе «приставал»? Вслед за тобой – отвечу я.
Они шли по направлению к дому. И в самом деле, они затянули сегодня с прогулкой. Впрочем, как всегда. Не было дня, чтобы они завершили свидание раньше одиннадцати.
Погода была явно не весенняя. Лужи, слякоть, моросящий третий день дождь. Но им было все равно. Они любили друг друга, и ни какая стихия не имела ни малейшей возможности сорвать им вечер.

- Завтра ты ни на какое собрание после работы не идешь?
- Нет, собрания завтра нет. А вот ты завтра будешь сидеть дома и лечиться!
- Не-а! Не хочу!
- Будешь лечиться – ты простужена. Сопливая, - произнеся ласково последнее слово, он поцеловал ее в носик. – Тебе нельзя болеть, ясно?
- Я тебя хочу увидеть!!! – Светлана чуть ли не хныкала.
- Я тебя тоже хочу увидеть. Но мне дорого твое здоровье. Поэтому давай договоримся: завтра ты пьешь горячий чай с вареньем, а послезавтра мы идем гулять (если выздоровеешь, конечно!).
Однако уже на следующий день, хоть Светлану и не покинула болезнь, они встретились.

Они шли, прибавляя шаг. Через четыре минуты общежитие, где временно проживала девочка, закрывало двери на ночь, и в нелучшем случае ей предстояло просидеть до утра на крылечке. Домой бы, к маме, она поехать не решилась, ибо это означало бы, что она отнюдь не готовила ужин…
Светлана тянула с ответом.
- Молчишь? – подгонял ее Борис.
- Да.
- Что «да»? Подтверждаешь тот факт, что молчишь?
- Нет. Да.
Ответ был ясен. Впрочем, он был ясен сразу. И он Бориса расстроил.
- Я верю тебе, - произнес он тихим и мягким голосом и грустно улыбнулся. – Я не могу тебе не верить.
У дверей они остановились. Отпускать ее? Или подождать, пока не начнет скрипеть закрывающийся замок? Парень выбрал второй вариант.
- Как тебе ужин? – спросил он, гладя ее волосы.
- Какой ужин? - удивилась она.
- Тот, который ты готовила? - прошептал он ей на ушко.
Девочка состроила негодующую гримасу и легонько ударила по плечу. Она любила его, и он это видел.
Она любила его.
А он любил ее. Больше жизни.
Эта та истина, единственная в своем роде, которая его радовала.
Впрочем, «радовала» - слово неподходящее. Приносила счастье. Счастье, от которого он задыхался и не боялся отравиться, как травятся пищей после продолжительного голода.
В тот день, возвращаясь домой, он ощутил некую настороженность. Подобно дикому зверю, обнаружившему нацеленное на него ружейное дуло. Чувствовал что-то нехорошее. Словно чья-то дьявольская рука мастерски нависла над их со Светланой отношениями. Он ничего не мог понять.
Странно, проносилось у него в голове. Совсем странно.
«Может, оттого, что меня расстроил ее ответ? Но почему он должен меня расстраивать! Да, я против интимной близости до узаконивания отношений. Тем более: она девственница! Она не «бэушная». Для меня ее девственность священна! И я могу разрушить ее лишь в брачную ночь. Для меня ее девственность священна. И считаю, что для Светланы она должна быть также священна, как и для меня, если не больше. Почему же ей хочется, чтобы я «приставал» к ней?.. Но постой! Я ведь тоже хочу! Я хочу приставать к ней! Я хочу ее! Другое дело, что я стараюсь не допустить «постели» между нами, но я ведь тоже хочу… И это вполне нормально, что она желает этого. Ведь это ничуть не унижает наши отношения! Я хочу владеть и душой ее и телом. И она тоже. И это правильно! Это единственно правильное, что может быть между нами!!!»
Странно, проносилось в его голове. Отчего же неведомое беспокойство?
«Я посмел на короткий, безумно короткий, миг усомниться в ее словах! Или не успел усомниться?!» «Нет, не тешь себя надеждой, успел. Пусть сейчас ты веришь – но было неуловимое мгновение, когда ты не знал, верить ли ей.
Вот почему у тебя эти странные ощущения. Она заметила, твое недолгое колебание! Твое колебание! Колебание того, кто верил ей, как себе, и она знала это! Неужели конец идиллии?!»
Отсюда ли настороженность? Или нет?
Одно не вызывало сомнений: настороженность его не бывала напрасна.
Сон не шел. Всю ночь под закрытые веки лез какой-то бред.
Будто из иного мира. Нельзя, чтобы девочку посещали мысли о том, чтобы оказаться в одной постели с ним. Нельзя, чтобы гуляла – просто как с другом – с кем-то другим. Чтобы говорила о нем с лучшей подругой, ибо это оскорбительно для их чувств (по крайней мере, для ЕГО чувств, ведь то, что чувствует она – лишь одна она знает, - и, возможно, то чувство гораздо мельче, чем его; и чувство, которое испытывает ОНА, невозможно оскорбить подобным способом). Чтобы совершала поступки, не приходящиеся ему по душе.
Будто из иного мира. Сам словно отщепенец. Создал себя чуть ли не полубогом, что практически ни одного упрека нельзя было найти в его отношении к Светлане. Да, он допускал мысль о том, что оказался бы с ней вчера под одним одеялом. Однако единственное, что бы он позволил себе, так это погладить ее ноги и поцеловать на ночь в плечо или грудь. С другими девушками он встречался и теперь, но лишь по делам, не разрешал взять себя под руку и – уж тем более – приобнять, (пусть даже по-дружески! – он не понимал дружеских объятий). Он относился к тем остальным бесстрастно. Есть он, и есть она. И лишь они могут (или обязаны) прикасаться друг к дружке.
Он не удивлялся тому, как за столько лет вращения в разных кругах общества не изменил своим принципам.

Никто не сломит душу мою, говорил иногда он.

Светало.
Он открыл глаза. Шторы, как обычно, были задернуты.
Борис потянулся за мобильником – посмотреть, который час, – но вернул руку в прежнее положение, прошептав: «Какая разница!»
Да, он всегда мечтал играть трагические роли в театре. Ему нравилось показывать страдание, нравилось чувствовать мир героя. Он переиграл бы все трагические роли мира. Но теперь он понял, что не хотел бы пережить трагедию на своем личном примере.
Ему всегда и во всем везло. И в игре, и с девушками.
А теперь…
Он встал с кровати и раздвинул шторы.
За окном горело дерево.


6 апреля 2007 г. – 3 января 2008 г