Проклятье одиночества

Одинокая фигура в темном плаще и старомодном цилиндре бесшумно пересекла главную аллею парка. На минуту остановившись, она прислушалась к тихому шелесту опавшей листвы.

В эту ночь светила полная луна, ее огромный желтый диск окружал серовато-серебристый туман облаков. В этом матовом свете все линии сглаживались и округлялись.
- Прекрасная перспектива, - вздохнула тень, - жаль такой пейзаж...

От нескончаемой линии деревьев, отделяющих одну аллею от другой, отделилась неприметная тень. Человек в плаще молча кивнул, и они продолжили свой бесшумный путь. Миновав парк, они все больше и больше удалялись от центра города.

Опрятные улицы центра города сменились старыми зданиями. Все чаще мелькали кабаки и другие увеселительные притоны. Этот район имел весьма дурную славу, порядочные господа и дамы никогда бы не опустились до его посещения.

Две тени уверенно шли вперед, не обращая внимания на девок, зазывающих их в свои заведения.
- Эй, паренек, не хочешь немного развеяться? Мои девочки знают свое дело, - хозяйка, полная напудренная дама в высоком парике, схватила его за руку.
Он повернулся, лунный свет полоснул по стеклу очков. От резкого движения цилиндр съехал немного набок, аккуратно причесанные пепельно-серые волосы растрепались, попав на лицо.
Он поправил цилиндр, аккуратно распрямил потрепанный старый плащ и хотел, было, уходить, как хозяйка воскликнула:
- Я тебя знаю! – она попятилась к двери, - ты! Тот самый художник! Совсем не изменился! Уходи прочь, дьявол!

Ее крики начали привлекать ненужное внимание. Вторая тень, быстро завернула в один из грязных переулков.
- Поторапливайся, Аксель!

Он поправил очки и с некоторой грустью посмотрел на визжащую женщину. Через мгновение он уже поравнялся со своим спутником, оставив суматоху и шум позади.

- Не думал, что я настолько популярен, - вздохнул Аксель.
- Я тоже, - из-под тени капюшона сверкнули глаза его спутника, - ты узнал ее?
- Нет, а кто это был?
- Она жила в комнате напротив, у нее дочь была, которая собиралась замуж...
- Не продолжай, вспомнил, - отрезал Аксель.

Финалом их путешествия оказалось небольшое старое общежитие. В нем давно уже никто не живет. Даже местные бродяги и бандиты обходили его за милю – о нем сложилась весьма дурная слава.

***
В соседнем кабачке двое бродяг сидели за грязным обшарпанным столом и задумчиво смотрели в окно.
- Ну и пойло же сегодня подсунула нам мадам Лулу, - сплюнул один, - а, старик?
- Не жалуйся, Курт, ты и так платишь через раз, - усмехнулся его собеседник, - будь доволен хоть тем, что она вообще позволяет тебе сидеть на ее шее.
- А, - махнул рукой тот, - подумаешь... лучше расскажи еще про старое общежитие.
- Про то, что ли? – старик махнул рукой в сторону заброшенного здания.
- Да, да, - закивал Курт.
- Что же тебя все тянет к этой дьявольщине? – вздохнул старик, осушив свой стакан, - небось, облюбовал местечко-то? Сидишь все присматриваешься, а?
- Кто знает, - задумчиво протянул он, - рассказывай.

Старый бродяга приготовился в который раз повторить свою любимую историю.

Давно, еще во времена Войны, а было это лет десять назад, власти решили построить на пустыре военный госпиталь. Положение было удачное, да и не приходилось бы тащить раненых через весь город в главный корпус. Проект был одобрен, постройку завершили в кратчайшие сроки.

Исправно это здание служило местом спасения человеческих жизней до самого окончания войны. Потом же надобность в нем отпала, решили обосновать там жилье для семей, потерявших кров в результате вражеских нападений. Ты тогда тут не обретался, а я... я все помню. Как эти дьяволы сновали по улицам, убивали невинных жителей, тащили из домов все ценное, а затем предавали все огню. Веришь, раньше этот район был не таким. Он был одним из самых процветающих в этом городишке... Все теперь изменилось.

Так вот, после окончания этого ужаса, это здание стало общежитием, как это называют в большом свете. Казалось бы, о нем должны были забыть, но не тут-то было. Через несколько месяцев там стала твориться какая-то дьявольщина – люди будто сходили с ума. Одни вешались, другие пили яд, третьи из окна прыгали. Был даже там один плотник, который всю свою семью изрубил, а потом и сам того... ну, ты понял. Что только не делали – и полицейские псины там все углы перенюхали, и церковные прихвостни свои фокусы показывали детям на потеху. Один приехал, знатный весь из себя, с пузом как пивная бочка, постоял у входа, из книжицы своей почитал что-то на другом языке да и ушел. Сказал, мол, проклятое место, сам Сатана на него права имеет. Вот и не может здесь никто жить.

А потом пришли они. Странные люди в длинных черных балахонах. Никто не знал, откуда они и что здесь ищут, но они поселились в старом общежитии. Сначала ничего особенного не происходило. Раз только нашли неподалеку обезглавленный труп собаки, тогда наш Тим – он в то время присматривал за всем этим сбродом, честный был малый, таких в полиции надо поискать – пошел проверить, чем они там занимаются. Ничего подозрительного не нашел, пришлось оставить их в покое. Ну а через несколько месяцев началось. Начали пропадать местные, в общежитии по ночам слышались крики, какой-то адский свет горел ночами напролет. А еще эта жуткая вонь... Это было воистину ужасно, будто там пасть адская разверзлась.

В общем, все заволновались. Тим решил наведаться туда еще раз. И что ты думаешь? Его с тех пор никто не видел. Было жаль его жену, Марту, славная женщина была. Она-то и вызвала отряд с центрального штаба. Когда они проникли в здание, они нашли всех убитых. И Тима нашли, как же Марта плакала тогда... Жаль ее было до слез, а помочь ничем не могли.

Оказалось, что эти люди не были простыми странниками, как они представились сначала. Эти были эти, как их... дьяволопоклонники! Это их так один церковник окрестил, тот, с пузом, который все бесов пытался изгнать из общежития.

Всех их приговорили к смертной казни, но за день до ее исполнения стала твориться какая-то чертовщина – по всему городу вспыхивали пожары, а скотина была будто дьяволом одержима. Никто не сомневался чьих это рук дело. Разъяренные горожане толпой пошли на Главную тюрьму, требуя немедленной казни сынов Дьявола. Их пожелание было исполнено без повторного приглашения – тюремщики с радостью избавились от них.

С тех пор все бедствия прекратились, но все же в общежитии никто не живет вот уже восемь лет. За ним прочно укрепилось прозвище – Старый Кошмар. Говорят, там все еще слышатся крики убитых людей и жуткие стоны убитых дьяволопоклонников.

Старик довольно улыбнулся и прищурился.

- Так их же убили в тюрьме, - насмешливо заметил Курт, - как же они? Сменили место жительства и стонут теперь в старом общежитии?
Его собеседник досадливо стукнул кулаком по столу.
- Да я сам слышал! Голову даю на отсечение!
- Да не кипятись, старик, - отмахнулся бродяга, - но ты ведь не все рассказал. Знаешь о художнике?
Глаза старика удивленно округлились.
- Каком таком художнике?
- Неужели ни разу не слышал? – усмехнулся Курт, - странно, ведь он тоже там жил. В старом общежитии.
- Расскажи, - глаза старого бродяги засветились неподдельным интересом.
- Я смотрю, ты любитель таких историй. Ладно, слушай.

Ты правильно говорил об истории старого общежития, но ты, видно, забыл – когда там стала твориться вся эта чертовщина с самоубийствами, было там дельце поинтересней плотника, вырезавшего свою семейку.

Вместе со всеми, кто потерял крышу над головой после войны, в общежитие заселился один молодой художник со своей сестрой. Они так же приютили одного мальца, которого подобрали на улице. Жили просто прекрасно, хоть и небогато, но им многого и не требовалось. Художник продавал свои картины, его сестра подрабатывала в цветочной лавке, а тот парнишка, который жил с ними, помогал, как мог. Правда, сестренка-то была больна какой-то странной болезнью, - вроде и не валялась в кровати, а ходила вся бледная. И кашляла очень много. Художник говорил, мол, нормально все будет - накопят деньги и поедут в большое город лечить ее, а она ему так грустно-грустно отвечала, что бесполезно, все равно умрет через пять-шесть лет. Пареньку-то маленькому ее так жалко было, аж слезы на глаза наворачивались.

Но, знаешь, старик, этот художник был немного странный. Периодически у него случалось то ли помутнение рассудка, то ли еще что-то. Тогда он на несколько часов запирался в своей мастерской и без конца что-то рисовал. Но это было бы еще ничего, но он никогда и никому не показывал эти работы, он их сразу же сжигал на пустыре. Однажды малец, живший с ними, решил подглядеть, что же он там рисует. Старик, не поверишь, что он увидел – художник сидел и рисовал повесившуюся девушку. А на следующее утро нашли их соседку – молоденькую девушку, собравшуюся выходить замуж, - повесившейся. И никто ничего не понял, она не оставила даже записки. С тех пор пошло-поехало – все эти самоубийства...

- И что, этот художник рисовал картины смертей всех жителей старого общежития? – с ужасом спросил старик.
- А ты как думал? – усмехнулся Курт, - все до единой. А потом он еще и пожар нарисовал и казнь дьяволопоклонников тоже.
- И что же с ним стало? – заикаясь, спросил бродяга.
- А вот этого никто не знает, он просто исчез, - Курт сделал страшное лицо, - испарился в неизвестном направлении. Но поговаривают, что при полной луне можно увидеть его потрепанный плащ, развевающийся на крыше старого общежития.
Старик, дрожа всем телом, вжался в стенку.
- Но мне кажется, что это просто забытая тряпка, которая поднимается из-за сильного ветра, - Курт поднялся и кинул монету на стол, - я пошел. Бывай, старик.
Он уже собрался выходить, как повернулся и еще раз посмотрел на него.
- И еще, - заговорщицки улыбнулся бродяга, - не верь ты этим бредням, старик.

С этими словами он вышел в ночную прохладу улицы. Сладко потянувшись, он неспеша пошел вдоль обшарпанных домов.
- Эй, постой! – за ним выбежал и старик.
Курт недовольно развернулся.
- Чего тебе?
- Откуда ты знаешь эту историю? – запыхавшийся бродяга подбежал к нему, - тебя ведь тут не было в то время!
- Откуда ты знаешь? – хитро прищурился Курт, - я такого не говорил.
Глаза старика округлились, он попятился назад.
- Так ты, - он споткнулся обо что-то и теперь полз по земле, - так ты тот мальчишка! Который жил с ним! Святой Владыка на Небесах! Это он!
Старик вскочил и с безумными воплями побежал по улице. Редкие прохожие лениво провожали взглядом пьяную фигуру в лохмотьях.
- Жаль старика, - вздохнул Курт, - как он все эти истории любил...

***
Аксель и его странный спутник сидели на крыше старого общежития и смотрели на огни города.
- Отсюда открывается довольно живописный вид, особенно в это время суток, - спустя некоторое время тихий голос Акселя разорвал тишину ночи.
- Ты забыл? Твои картины теперь никому не нужны, - ответ был довольно резким, но Аксель лишь улыбнулся.
- Не будь так строга ко мне, Мария, я ведь не собираюсь ничего делать. У меня нет ни красок, ни кистей. Ничего у меня теперь нет.
- Прости, но это необходимо, - вздохнула она, - это проклятие не дает мне покоя. Я так люблю тебя, Аксель, больше жизни. Но не знаю, что и делать.
- Все, что мы можем сейчас – это жить вот так, - спокойная улыбка играла на его лице, - никому не мешать и не доставлять хлопот.
- Ты можешь заболеть, - Мария поднялась, - пойдем внутрь.
- Мари, я проклят! – в его безумных глазах было столько боли, что у нее навернулись слезы, - как я могу заболеть?! Я даже умереть не могу! Ах, черт...
- Прости, - она пошла в двери, ведущей в помещение, оглянувшись, она увидела одинокую фигуру, обхватившую голову руками, - прости... прости меня за все.
Она медленно вышла. Он так и сидел, схватившись за голову. Цилиндр откатился в сторону, волосы разметались по плечам и развевались на ветру пепельно-серым флагом отчаяния.

Вдруг, он дернулся, по телу прошла судорога. Протяжный стон был подхвачен стремительным вихрем, носившимся по крыше подобно обезумевшему зверю.
- Нет, только не снова...
Он согнулся от нового приступа. Судорожно глотая воздух, он присел, нащупал в кармане небольшой раскладной ножик.

Вскоре тишину пустыря пронзил отчаянный крик. Издалека невозможно было разобрать слов, слышалось лишь неясное окончание. Двое пьяниц, решивших заночевать неподалеку, начали спорить.
- Нет же! Я точно слышал, - в приступе пьяного гнева доказывал один, - он так и сказал: «И я». Видно, душа того сына Дьявола, которого казнили, проснулась и теперь жалеет о грехах своих. Говорит, мол, и я виновен.
Он перекрестился дрожащей рукой.
- Глупости, - заплетающимся языком выдавил второй, - это просто, ик, ветер шумит. А ты тут панику разводишь, ик.
- Болван, ты ничего не слышал, - он стукнул икающего по голове, - Я-то больше тебя знаю, говорю же, это демон воет в старом общежитии. Я сам видел, как он на крыше мечется. Сидит так каждое полнолуние и воет.
- Что-то меня, ик, тошнит, - держась, за голову он встал.
- Иди, хоть отойди, - недовольно пробурчал его сосед, - нам тут еще спать придется.

Курт с сожалением и некоторой долей отвращения посмотрел на согнувшуюся фигуру пьяного бродяги. Пройдя мимо, он пошел прямиком на старый пустырь.
- Эй, ты что, в старое общежитие пошел? – окликнул его второй бродяга, - не слышал что ли, как там демон воет? Жизнь своя не дорога?
- Это не твое дело, - бросил Курт, - иди лучше о своем приятеле позаботься, ему сейчас не до демонов.

Пьяный с удивлением провожал удаляющуюся фигуру взглядом, но, как будто очнувшись, он побежал к своему товарищу, громко крича и размахивая руками:
- Я понял! Понял! Он кричал Мария! Точно!
Курт улыбнулся и пошел быстрее.

Чем ближе он подходил к старому общежитию, тем безлюдней становилось вокруг. Наконец, ступив на мертвую и давно бесплодную землю пустыря, он остался совсем один. Курт подошел вплотную в входным дверям. Лестница крыльца почти развалилась, бродяга аккуратно проверял ступеньки, прежде чем подниматься дальше. Пройдя, наконец, крыльцо, он осторожно зашел внутрь.

Окна были забиты, даже и полоски лунного света не пробивалось сквозь них. Он стал на ощупь продвигаться вперед. Во всех комнатах стояла удушливая затхлость и этот ужасный запах забытой старины. Всю мебель покрывал толстый слой пыли. Курт аккуратно продвигался вперед – к лестнице наверх. Он знал, куда хочет попасть.

Вскоре он уже стоял на чердаке - перед дверью на крышу. Было даже как-то странно, непривычно возвращаться сюда спустя столько времени. Он взялся за ручку, дернул. Раздался протяжный скрип, от которого сердце забилось быстрее.
- Все так же скрипит, - улыбнулся Курт.
Затаив дыхание, он распахнул ее настежь. Волна свежего воздуха мощным порывом ворвалась в затхлый мрак чердака, где стоял бродяга.

Он сделал несколько неуверенных шагов вперед. Все вокруг было завалено старым хламом. Он помнил, как в те далекие времена это было просторным местом для прогулок – крыша изначально была обустроена как открытый этаж, где больные должны были дышать свежим воздухом. Позднее, когда этот дом стал общежитием, это место также использовалось как место для отдыха. Теперь же это служило кладбищем для старой мебели – столов, шкафов и прочей рухляди, негодной и ненужной.

Курт решил обойти чердак, несимметрично делящий крышу на две половины. Протиснувшись между ветхими завалами, он заметил одинокую фигуру, облокотившуюся на парапет.
- Так и знал, что найду здесь тебя, - крикнул бродяга.

Человек вздрогнул и обернулся.
- Курт... – выдохнул он, - это действительно ты...
- Видишь, Аксель, все было напрасным, - бродяга медленно приближался, - я такой, какой я есть. Это судьба. Ее невозможно изменить.
- Курт... - он не мог двинуться.
- Не ждал меня в гости? – его тон становился жестче и холоднее, - думал, что если бросишь меня, то я остепенюсь. Стану добропорядочным гражданином, а не бродячей собакой. Но вот он я! Такой же как тогда, двенадцать лет назад!
Он истерично захохотал.
- Помнишь, как подобрал меня на улице? – Курт остановился, его глаза пылали сумасшедшей радостью, - я подыхал от голода. Валялся около сточной канавы! Как же мне было тогда плохо. Я хотел сдохнуть! Но мимо шел Его благородное Величество Аксель! Как же он, такой добрый и отзывчивый, мог пройти мимо умирающей бродяжки?!
Курта вновь охватил истерический хохот. Успокоившись, он внимательно посмотрел на отвернувшегося Акселя.
- Зачем ты подобрал меня тогда? – тихо продолжил он, - я ведь привык к теплу родного дома. Привык к тебе, к Марии. Вы заботились обо мне, любили меня, оберегали. Вы были моей семьей.
Он резко чеканил каждую фразу, в упор глядя на Акселя.
- А ты ведь ни капельки не изменился, - бродяга всматривался в его лицо, - не постарел ни на денек. Вот, значит, какая у тебя сила.
- Это не сила, - прошептал Аксель.
- Что?
- Это не сила, - он смотрел прямо в глаза Курта, - это проклятие. Тебе не понять.
- Да, конечно, - разозлился тот, - мне никогда не понять тебя, Аксель! А ты понимаешь меня?! Понимаешь, как тяжело терять что-то дорогое?! Нет! Я проклял тот день, когда увидел эту чертову записку! «Милый Курт, мы вынуждены покинуть это место. Я желаю тебе только счастья, нам нужно расстаться. Забудь меня и никогда не вспоминай. Аксель и Мария»
Он вынул из кармана посеревший истрепавшийся клочок бумаги, скомкал и бросил к ногам Акселя.
- Я оббегал весь город, но так и не нашел тебя, - в глазах Курта стояли слезы, - ты оставил меня одного.
- Курт, пойми, - Аксель схватился за голову, - я несу смерть всем, кто находится рядом со мной. Я проклят. Ты... ты же видел! Видел мои рисунки! Неужели тебе тогда не было понятно?!
- Но почему? Почему?! Я хочу, чтобы все было как раньше! – Курт упал на колени, - я больше не хочу оставаться один...
- Уходи, - голос Акселя стал неожиданно резким, - уходи сейчас же.
- Нет...
- Я сказал, уходи! – он закричал нечеловеческим голосом.

Аксель достал ножик. Бродяга испуганно попятился назад, вскочил и побежал на другую сторону мансарды – к двери. Напуганный до полусмерти, Курт кубарем слетел с лестницы и, спотыкаясь и поднимая огромные облака пыли, моментально вылетел из старого общежития.

Он продолжал бежать и задыхаться, горячий пот застилал ему глаза, но он просто не мог остановиться. Он никак не мог забыть этот взгляд. Взгляд убийцы, холодный и жестокий. Эти глаза не принадлежали Акселю, добродушному художнику, спасшему его жизнь. Это был взгляд демона; взгляд, заставляющий цепенеть от ужаса или бежать без оглядки. Что бродяга и делал. Он несся, не разбирая дороги.

Изредка, ему вдогонку доносились пьяные возгласы, но он ничего не замечал вокруг. Он уже давно покинул пределы города, углубляясь все дальше в непроглядную чащу леса. Со всех сторон ему мерещились неясные тени. Он выбежал на небольшую поляну.

Лунный свет серебрил высокую траву. Запыхавшийся Курт огляделся, его глаза расширились от ужаса. Со всех сторон его окружали мерцающие огоньки глаз.
- Нет... – как в бреду шептал бродяга, дико озираясь, - нет, это не звери. Этот взгляд... Это демоны! Они пришли забрать мою душу!

Он закружился в безумном танце, хохоча и всхлипывая одновременно. Сотни, тысячи глаз, не шевелясь, наблюдали за этой дикой картиной. Наконец, бродяга выдохся и в изнеможении привалился к старому пню, одиноко стоящему посреди поляны.

- Что же вы медлите, дьяволы?! – он охрип, по лицу текли частые крупные слезы, - Давайте! Забирайте мою душу! Что?! Что вы смотрите?!

Он мгновенно затих, теперь тишину нарушали лишь ночные шорохи. Все демоны бродяги Курта исчезли вместе с его дыханием, а он так и остался сидеть около старого пня с лицом, которое исказила улыбка безумия.

***
Он вытер руки о какую-то старую тряпку, поправил очки и немного отошел. Сильный ветер растрепал волосы. А он только стоял и смотрел на стену.
- Ты хотел остаться, Курт, - его тихий голос был едва слышен из-за диких завываний ветра, - все вы хотели остаться со мной. Надеюсь, что когда-нибудь вы простите меня. Мария, ты была для меня и вправду как сестра. Прости, что именно я встретился тебе на твоей дороге жизни.

Он уже хотел уходить, как внезапно что-то вспомнил.
- Художник обязан подписываться под каждым своим произведением, - он достал ножик и третий раз полоснул по запястью. Подставив руку под струю вяло текущей крови, он написал что-то в нижнем углу стены.
- Теперь точно все, - он отшвырнул ножик в сторону, развернулся и вышел с крыши.

А на стене чердака так и остались алеть в мягком свете луны два лица – спокойной девушки, закрывшей глаза и парня, с навеки застывшей безумной улыбкой.