Эксперимент

       В одной из верхних комнат необитаемого дома, расположенного в мало известной части небольшого городка Мирдая, лежал покрытый саваном труп. Было около одиннадцати часов вечера, комнату слабо освещала единственная свеча. Хотя погода стояла теплая, оба окна, вопреки обычаю представлять покойнику как можно больше воздуха, были закрыты и шторы опущены.
       Обстановка комнаты состояла всего из трех предметов: кресла, пюпитра, на котором горела свеча, и кухонного стола, на котором лежало тело. Окажись здесь человек наблюдательный, он бы заметил, что эти предметы, в том числе и труп, внесены сюда совершенно недавно, ибо на них не было пыли, тогда как все остальное в комнате было покрыто толстым слоем ее, а в углах висела паутина.
       Под простыней отчетливо вырисовывались контуры тела и даже угадывались черты лица, отличавшиеся той неестественной заостренностью, которая, как полагают, свойственна всем мертвецам, но на самом деле присуща лишь тем, кто перед смертью был изнурен тяжелой болезнью.
       Судя по тишине, стоявшей в комнате, можно было заключить, что окна выходят не на улицу. Они и в самом деле выходили на скалу, в которую был встроен дом. В тот момент, когда часы на колокольне били одиннадцать, так лениво и с таким безразличием к бегу времени, что нельзя было не удивиться, зачем они вообще брали на себя этот труд, единственная дверь в этом помещение отворилась, и в комнату вошла женщина. Дверь тут же захлопнулась, как бы сама собой, раздался скрежет с трудом поворачиваемого ключа и щелканье замка, за дверью послышались шаги удаляющегося человека, и вошедшая, по-видимому, оказалась в заключении. Подойдя к столу, она постояла с пару минут, глядя на тело, затем, слегка пожав плечами, отошла к одному из окон и, приподняв штору, прижалась к ней лбом. Стекло было холодным, а в комнате – душно. Снаружи было совершенно темно; протерев пыльное стекло, она обнаружила: окно было защищено прочной железной решеткой, местами проржавевшей и вделанной в кладку на расстоянии нескольких дюймов, сквозь тепло отдаваемое прогретой за день землей облачному холодному небу просматривалась скала. Осмотрев второе окно и обнаружив то же самое, она нисколько не удивилась и даже не подняла створку.
       Если она и была арестантом, то, видимо, арестантом покладистым. Покончив с осмотром, женщина уселась в кресло, вынула брошюрку из кармана и, придвинув пюпитр со свечой, начала читать.
       Она была молода – около двадцати – смуглая, с огненно рыжими волосами. Лицо ее было худощавое, аккуратный тонкий носик, выдававший в ней потомственную аристократку, гармонично сочетался с узким высоким лбом и чутким, нежным подбородком. Миндалевидные глаза были карие с каким-то внутренним зеленым отливом, широко открытые обрамленные очень густыми, словно бархатными ресницами, взгляд серьезный, пристальный. Сейчас ее глаза главным образом были прикованы к книге, но время от времени молодая женщина отрывалась от чтения и устремляла взгляд на мертвое тело, очевидно не под влиянием какой-то притягательной зловещей силы, которая могла бы одолеть при подобных обстоятельствах и смельчака, и не из сознательного притяжения страху, заставляющему отворачивать голову человека робкого. Она глядела на труп так, словно что-то в книге напоминало ей о том, где она находится.
       В полночь она, казалось, закончила главу и спокойно отложила книгу в сторону. Посидев немного, встала и, подняв пюпитр, перенесла его в угол к окну, взяла свечу и вернулась к пустому камину, перед которым до этого сидела. Некоторое время спустя, она подошла к покойнику, приподняв край простыни, откинула ее, показалась копна медных волос и темный платок, сквозь который проявлялись еще резче чем прежде. Заслонив глаза от света свободной рукой, она смотрела на своего неподвижного компаньона, который вскоре оказался женщиной, спокойно, серьезно и почтительно. Удовлетворенная осмотром, она снова натянула простыню на лицо, возвратившись на прежнее место и взяв несколько спичек с подсвечника, положила их в боковой карман своего черного кожаного пальто и села в кресло. Затем, вынув свечу из подсвечника, посмотрела на нее критическим взглядом, как бы подсчитывая, на сколько ее хватит: от нее осталось не больше двух с половиной дюймов, то есть через максимум полтора часа она окажется в полной темноте! Она вставила свечу обратно в подсвечник и задула ее.
       

       * * *
       В кабинете врача за столом сидело трое женщин и один мужчина, по-видимому чей-то сын. Они пили пунш, а мужчина еще и курил. Приближалась полночь, пунша было выпито много. Старшей из женщин, доктору Хелберсон, было около сорока лет, другим намного меньше. Все четверо были медики.
- Суеверный страх, с которым живые относятся к мертвым, - сказала доктор Хелберсон, - страх наследственный и неизлечимый. Стыдится его следует не больше, чем стыдятся, например, наследственной неспособности к математике или иностранному языку или склонности ко лжи.
Гости засмеялись.
- Разве человек не должен стыдиться того, что он лжет? – спросил молодой человек, пока еще студент.
- Милый мой мальчик, об этом я ничего не сказала. Одно дело склонности ко лжи, и совсем другое – сама ложь.
- Но вы ведь думаете, - сказала самая молодая из женщин, - что это суеверное чувство, этот явно выраженный страх перед покойником свойственен абсолютно всем? Я, например, его не ощущаю…
- И все же он в вас заложен, - возразила Хелберсон. – Требуются только подходящие условия – «удобный миг», как говорит Шекспир, - что бы этот страх проявился самым неприятным образом. Разумеется, врачи и военные не так подвержены этому чувству, как прочие.
- Врачи и военные… Почему вы не прибавите: и палачи? Давайте уж вспомним все категории убийц.
- О нет, дорогая Манчесторс, суды присяжных не дают палачам свыкнуться со смертью настолько, чтобы она перестала внушать им страх.
Молодой человек, взяв со столика сигарету, снова сел на место.
- Какими, по-вашему, должны быть условия, чтобы любой человек, рожденный женщиной, неминуемо осознал бы, что и он причастен нашей слабости? – спросил он довольно замысловато.
- Ну, скажем, если бы человека заперли на всю ночь наедине с трупом – в темной комнате – в пустом доме, - где нет даже одеяла, чтобы укутаться в него с головой и не видеть страшного зрелища, и он пережил бы ночь, не сойдя с ума, он был бы вправе похвалиться, что не рожден женщиной и даже не является продуктом кесарева сечения, как Макдуф.
- Я уж думал, что вы никогда не кончите перечислять условия, - сказал молодой человек. – Ну что ж, я знаю человека, который, ни будучи ни врачом, ни военным, сделает это на пари и примет все условия, какую бы вы ставку не назначили.
- Кто он такой?
- Ее зовут Джейн, она приехала сюда из Тордж-Махалы, как и я. У меня нет денег, что бы поставить на нее, но сама она рискует любой суммой.
- Откуда вы знаете?
- Да ее хлебом не корми, дай только побиться об заклад, страстный игрок. Что же касается страха, то, насколько мне известно, Джейн считает его какой-то накожной болезнью или особого рода ересью…
- Как она выглядит? – Хелберсон начала понемногу проявлять интерес.
- Немного похожа на Манчесторс, - пожалуй даже могла б сойти за ее близнеца.
- Я принимаю вызов, - не раздумывая, проговорила Хелберсон.
- Чрезвычайно обязана вам за лестное сравнение, - медленно произнесла Манчесторс, которая уже начала подремывать. – А не могу ли я войти в пари?
- Только не против меня, - сказала Хелберсон, - ваши деньги мне не нужны.
- Ладно, - сказала Манчесторс, - я буду трупом.
       Все засмеялись.
       Последствия этого сумасбродного разговора мы уже видели.


       * * *
       Джейн задула свечу, вернее сказать огарок, для того, чтобы приберечь его на случай каких-нибудь непредвиденных обстоятельств. Может быть, она решила или хотя бы мельком подумала, что рано или поздно темнота все равно наступит, так уж лучше, если ей станет совсем невмоготу, иметь при себе в запасе эту возможность рассеяться или даже успокоиться. Во всяком случае разумно было сохранить огарок хот бы для того чтобы смотреть на часы.
       Погасив свечу и поставив ее радом с собой на пол, она удобно расположилась в кресле, откинулась назад и закрыла глаза, надеясь уснуть. Но ее постигло разочарование: никогда в своей жизни Джейн не была так далека от сна, и через несколько минут она от казалась от всяких попыток задремать. Их головы у нее не шел мертвец, что лежал на столе. Но чем же заняться?
       Не может же она бродить ощупью в темноте, рискуя расшибиться или, хуже того, налетев на стол, потревожить покойника. Мы всегда признаем за мертвым право на покой, тишину и свободу от всего грубого и насильственного. Джейн почти удалось убедить себя, что только такого рода соображения удержали ее от рискованных прогулок и приковали ее к креслу.
       В то время как она размышляла над этим, ей почудилось, что в той стороне, где стоял стол, раздался слабый звук, но что это был за звук, она так и не поняла. Джейн не повернула головы – стоит ли это делать в темноте? Но она слушала – почему бы и нет? И, прислушиваясь, она почувствовала головокружение и ухватилась за ручки кресла. В ушах у нее стоял странный звон, голова, казалось, вот-вот лопнет, одежда сдавливала грудь. Она недоумевала – что это? Неужели признаки страха? Внезапно, с долгим мучительным выдохом, грудь ее опустилась. Она судорожно вздохнула, легкие наполнились воздухом, головокружение прекратилось, и она поняла, что прислушивается так напряженно, что, затаив дыхание, едва не задохнулась. Открытие раздосадовало ее. Она поднялась, оттолкнула кресло ногой и шагнула на середину комнаты. Но в темноте далеко не уйдешь: она начала водить руками по воздуху и, нащупав стену, дошла по ней до угла, повернулась, прошла мимо окна и в следующем углу сильно стукнулась о пюпитр и опрокинула его. Раздался стук, и это напугала Джейн, она вздрогнула. Это вызвало чувство раздражения. «Что за черт! Как я могла забыть, где он стоит?» - пробормотала она, пробираясь вдоль третьей стены к камину. «Я должна привести все в порядок». И она начала шарить по полу руками в поисках свечи. Найдя ее, Джейн долго не решалась зажечь, но, как только зажгла, сразу посмотрела на стол, где, естественно, ничего не изменилось. Пюпитр так и остался лежать незамеченным, - Джейн просто забыла «привести в порядок». Она внимательно осмотрела комнату, разгоняя густые тени движением руки, державшей свечу, и наконец, подойдя к двери, попробовала ее открыть, поворачивая и дергая ручку изо всей силы. Она не поддавалась, и это, видимо, несколько успокоило ее. Она заперла дверь еще прочнее на засов, которого раньше не заметила. Снова усевшись в кресло, она посмотрела на часы? Всего половина двенадцатого. С изумлением поднесла часы к уху: они шли. Свеча была теперь еще короче. Она снова задула ее и поставила на пол рядом, как прежде.
       Джейн было не по себе; обстановка ей явно не нравилась, и она сердилась на себя за это. «Чего мне бояться? – думала она. – Это просто нелепо и постыдно. Да и не такая я дура». Но от того, что вы скажете: «Не поддамся я страху», смелости у вас не прибавится. Чем больше Джейн презирала себя, тем больше давала себе оснований для презрения; чем больше придумывала вариации на безобидную тему о безобидности мертвеца, тем сильнее становился разлад в ее чувствах.
- Как же так! – воскликнула Джейн вслух в душевном смятении. – Да ведь я ни капли не суеверна, не верю в бессмертие, знаю и сейчас лучше, чем когда-либо, что загробная жизнь это просто не осуществимая мечта, - неужели же я проиграю пари, потеряю честь, самоуважение и, возможно, рассудок только из-за того, что какие-то дикие предки, обитавшие в пещерах и норах, бессмысленно верили, будто мертвые встают по ночам, будто… - Ясно и отчетливо Джейн услышала позади себя звук легких, мягких шагов, неторопливо, равномерно и неуклонно приближающихся.


       * * *
       В предрассветном сумраке доктор Хелберсон медленно шла со своим молодым другом. Ночь почти заканчивалась, фонари в некоторых местах уже не горели и сумерек было достаточно чтобы видеть с кем идешь и разговариваешь.
- Ну как, юноша? Вы по-прежнему верите в то, что ваша подруга такой уж смелый или, скажем лучше, толстокожий человек? – спросила доктор. – Вы все еще думаете, что я проиграла?
- Уверен, что вы проиграли, - с подчеркнутой убежденностью ответил он.
- Клянусь, я буду рада, если это так.
       Эти слова доктор произнесла значительно, почти торжественно. Несколько минут молчали.
- Марти, - заговорила Хелберсон, лицо ее в тусклом свете редких фонарей казалось очень серьезным, - в этой истории меня многое беспокоит. Ваша приятельница так презрительно отнеслась к моему сомнению в ее выдержке, все же она женщина, - хотя это чисто физическое свойство и обижаться тут нечего и нечему, - и так задела меня за живое, иначе я не зашла бы так далеко. Если что-нибудь случится, мы погибли, и, боюсь заслужено.
- Но что может случиться? Даже если эта история примет дурной оборот – чего я нисколько не сомневаюсь, - Манчесторс достаточно будет воскреснуть и все объяснить Джейн. С настоящим трупом из прозекторской или с одним из ваших умерших пациентов дело обстояло бы сложнее.
       Итак, доктор Манчесторс сдержала свое обещание: она изображала труп.
       Доктор Хелберсон долго молчала, потом произнесла, после долгих и напряженных раздумий:
- Ну, будем надеяться, что Манчесторс, если ей пришлось восстать из мертвых, вела себя осторожно. В таком положении любая ошибка может все испортить, вместо того чтобы исправить.
- Да, - сказал молодой врач, - Джейн убила бы ее. Однако смотрите доктор, -прибавил он, взглянув на часы, когда проходили под еще не потухнувшим фонарем, - наконец-то скоро шесть.
       Спустя мгновение они вышли к трехэтажному серому зданию, что было давно необитаемым домом, принадлежавшему доктору, где согласно условиям безумного пари, была заперта Джейн. Недалеко от дома они увидели человека, бегущего им навстречу.
- Вы не знаете, - закричал тот, приостановившись,- где найти врача?
- А что такое? – уклончиво спросила Хелберсон.
- Идите и посмотрите, - ответил человек и побежал дальше.
       Они ускорили шаги. Подойдя к дому, они увидели, что туда один за другим поспешно входят взволнованные люди. В домах рядом и напротив окна спален были распахнуты, и из них торчали головы. Все на перебой задавали вопросы, но никто на них не отвечал. Те немногие окна, где шторы оставались опущенными, были освещены: по-видимому, обитатели этих комнат одевались, намереваясь спуститься вниз. Как раз напротив того дома, куда шли Хелберсон и Марти, стоял фонарь, бросавший неяркий желтый свет на происходившее, казалось намекая, что многое мог бы рассказать, если бы только захотел и смог бы. /Ведь жалко: фонари не говорят./ Марти, мертвенно-бледный, помедлил у двери и дотронулся до руки доктора Хелберсон.
- Нам, кажется, крышка, доктор, - сказал он взволнованным тоном, странно противоречившим шутливому оттенку его слов. – Игра обернулась против нас. Лучше не входить, я за то, чтобы остаться в тени.
- Я врач, - сказала спокойно Хелберсон, - моя помощь может понадобиться.
       Они поднялись по ступенькам и остановились. Дверь была открыта. Уличный фонарь освещал вестибюль дома, набитый людьми. Некоторые уже поднялись на верхнюю площадку лестницы и, так дальше не смогли протолкаться, стояли, ожидая, когда им повезет. Все говорили враз, никто не слушал друг друга. Внезапно наверху началась какая-то свалка: из двери выбежал человек, отбиваясь на ходу от тех, кто пытался задержать его. По-видимому, это была женщина. Но станет ли так вести себя безумная? Может быть, ведь она ринулась вниз сквозь толпу напуганных зевак, расталкивая их, отбрасывая к стене одних, других вынуждая вцепиться в перила, хватая людей за горло, нанося им удары, скидывая их с лестницы и наступая на упавших. Она была в растерзанной, растрепанной одежде. В бегающих, безумных глазах было нечто наводившие еще больший ужас, чем нечеловеческая сила.
       Толпа у подножия лестницы отхлынула, чтобы дать ей дорогу, и в ту же секунду Марти бросился вперед.
- Джейн! Джейн! – закричал он.
       Доктор Хелберсон схватила его за руку и потащила назад в толпу. Женщина посмотрела друзьям прямо в лицо невидящим взглядом, выскочила за дверь и исчезла. Толстый полицейский, которому не удалось с такой же легкостью проложить себе путь, выбежала на улицу мгновение спустя и кинулся за ней, а из окон высовывались женщины и дети и вопили, направляя по следам беглянки.
       Лестница почти опустела, так как толпа бросилась на улицу, следить за погоней; а доктор Хелберсон и ее молодой коллега поднялись на площадку. Наверху в дверях полицейский преградил им путь.
- Мы врачи, - сказала доктор, и их пропустили.
Комната была полна людей, столпившихся в темноте вокруг стола. Вновь вошедшие протолкались вперед и заглянули через плечи стоявших в первом ряду. На столе лежало тело, по грудь прикрытое простыней и ярко освещенное лучами фонаря, который держал один из полицейских, стоявших в ногах мертвеца. За исключением тех, кто сбился у изголовья, все – в том числе и сам полицейский – тонули во мраке. Желтое лицо трупа было отвратительно, ужасно! Приоткрытые глаза закатились, челюсть отвисла, на губах, подбородке, щеках засохла пена, волосы были растрепаны, местами перепачканы пылью и сажей, а кое-где вырваны. Какой-то высокий человек, по-видимому врач, стоял, наклонившись над телом, положив ему руку на сердце; затем он сунул два пальца в открытый рот мертвеца.
- Уже шесть часов, как этот человек умер, - сказал он. - Нужно передать тело следователю.
       Он вынул карточку из кармана, протянул ее полицейскому и направился к двери.
- Всем покинуть комнату! – резко приказал полицейский и поднял фонарь; труп, очутившись в темноте, резко исчез, как будто его сбросили со стола. Полицейский направил фонарь на толпу, и луч света, обегая комнату, выхватил из мрака отдельные лица. Эффект был поразительный! Люди, ослепленные, смятенные, испуганные, шумно кинулись к выходу, теснясь, толкаясь, натыкаясь друг на друга, спасаясь бегством, как призраки Ночи от лучей Аполлона. Полицейский безжалостно направлял свет фонаря на эту барахтающуюся, топочущую массу. Подхваченные общим потоком, Хелберсон и Марти мгновенно оказались на улице.
- Боже мой, доктор, ведь я говорил вам, что Джейн убьет ее, - сказал Марти, как только они выбрались из толпы.
- Кажется говорил, - рассеянно ответила доктор, не выказывая особого волнения.
       Они молча шли квартал за кварталом. На сером фоне востока вырисовывались силуэты домов на холмах. По улице двигалась привычная тележка с молоком. Скоро должен был появиться посыльный из булочной; разносчик газет уже отправился в свой путь.
- Я думаю, юноша, - сказала Хелберсон, - что мы с вами слишком долго дышали утренним воздухом. А это вредно для здоровья, необходимо переменить обстановку. Что вы думаете о поездке Альбардан?
- Куда?
- Ну, это безразлично. Полагаю, если мы выедем сегодня часа в три, будет еще не поздно.
- Встретимся у поезда, - ответил Марти.


       * * *
       Восемь лет спустя, в Мирдае, эти же двое сидели, беседуя, на скамейке в Пантерском парке. Какая-то женщина, некоторое время незаметно наблюдала за ними, подошла, и сказала:
- Прошу простить меня, но тому, кто убил человека, тем что воскрес, лучше всего обменяться с убитым одеждой и при первом удобном случае бежать.
       Хелберсон и Марти обменялись многозначительными взглядами, - эти слова показались забавными. Хелберсон добродушно посмотрела в глаза незнакомке и ответила:
- Я всегда думала точно так же. Я полностью с вами согласна относительно преим…
       Она вдруг запнулась и побледнела как смерть. Приоткрыв рот, она глянула на женщину. Ее охватила дрожь.
- Ого! – сказала незнакомка. – Я вижу, вы нездоровы, доктор. Если вы не можете вылечить себя сами, я уверена, доктор Марти поможет вам.
- Кто вы такая? – грубо спросил Марти.
Незнакомка подошла поближе и, запахнувшись в пальто, сказала шепотом:
- Иногда я называю себя Джейн, но вам ради старинной дружбы, скажу правду: я доктор Элеонора Манчесторс.
       Эти слова заставили Марти вскочить.
- Манчесторс! – воскликнул он, а Хелберсон добавила:
- Клянусь так оно и есть!
- Да, - неопределенно улыбаясь, сказала незнакомка, - несомненно, так оно и есть.
       Она запнулась, как будто пытаясь что-то вспомнить, затем стала напевать модную мелодию песенки. Она, по-видимому, забыла об их присутствии.
- Послушайте, Манчесторс, - сказала доктор, - расскажите же, что случилось той ночью – с Джейн, помните?
- Ах да, с Джейн, - ответила та. – Странно, что я вам не рассказала – я так часто рассказываю это. Видите ли, я подслушала, когда она говорила сама с собой, и поняла, что она здорово напугана. И я не смогла справиться с искушением воскреснуть и подурачиться, право, не могла. Вот я и воскресла, но я никак не думала, что она примет это всерьез – никак не думала. А потом –поменяться с ней местами было нелегким делом, и после – вы меня не выпускали, черт вас возьми!
Последние слова были произнесены с непередаваемой свирепостью. Друзья в испуге втянули головы, так будто спасались от жестокого холодного ветра.
- Мы? Но… но… - Хелберсон заикалась, совершенно потеряв самообладание. – При чем тут мы?
- Разве вы не доктора Хелберсон и Марти? – спросила женщина, посмеиваясь.
- Действительно, моя фамилия Хелберсон, а этого джентльмена зовут Марти, - ответила доктор, немного успокоенная смехом Манчесторс. - Но мы уже не врачи, мы… мы… а, черт, мы игроки.
       И это была правда.
- Прекрасная профессия, прекрасная. Кстати, надеюсь, Марти, как честный игрок, заплатил за Джейн? Очень хорошая, почтенная профессия, - задумчиво повторила она, с рассеянным видом отходя от них, - но я держусь прежней. Я – главный врач мирданского сумасшедшего дома. Мне поручено наблюдать за надзирателем.