На пороге жизни

На пороге жизни

рассказ


       Мы договорились встретиться у небольшого павильончика возле школы. В шесть часов вечера я вышел из дома, а уже в половине седьмого был на автобусной остановке в центре города.
       Стояла зима – середина декабря, темнело рано. Я шел по широкому тротуару и рассматривал тающие в вечернем сумраке здания, плавно переходящие из одного в другое. Здесь странным образом уживались и старинные особняки, украшенные замысловатой лепниной, и куцые прямоугольнички новехоньких баров, ресторанов, супермаркетов.
       Нередко попадались на глаза рекламные щиты, разноцветные неоны. Но – не особенно яркие и кричащие, а этакие скромные, трогательно – провинциальные. За это я и люблю свой город, - за золотую середину. Где есть равновесие, там начинается вкус.
       Я вообще люблю свой город до немоты. Я не прочь увидеть когда-нибудь Нью-Йорк или Париж, поплавать на гондоле по темным водам Венеции. Но мой город – это навсегда. Сердце мое приковано к этим местам сибирскими морозами, душа моя очарована неповторимым великолепием теплых летних ночей.
       Я обожаю ночной город. Не важно – летом ли, зимой ли. Хотя летняя ночь пронизана тем торжественно-восторженным чувством свободы, постепенно преобразующимся в холодную тоску и ощущение заброшенности. Все, кому доводилось бродить по пыльным улицам и заглядывать в спящие глаза окон, я думаю, поймут меня.
       Зима – совсем иное дело. В это время года город не замирает ни на миг. Он бурлит даже ночью – по-своему, конечно, - переливаясь огнями и рекламами, многократно отраженными в кристаллических зеркальцах снега. И кажется, что эти же самые кристаллики в сотни тысяч раз умножают всю ту радость, то трепетное ожидание праздников, что незримо витают над городом и наполняют его чем-то столь же приятным для души, как свежий аромат мандаринов – для вашего носа.
       Морозный воздух пьянит, кружит голову. Снежные пылинки танцуют в свете фонарей и радужных витрин, и весь город с головой залезает в коробки с елочными игрушками, и шуршит блестящей мишурой, и звенит детским смехом, похожим на рождественский колокольчик…
       Все это я чувствую и улавливаю точно так же, как транзисторный приемник – радиоволны. И в такое время мне мил и понятен каждый житель моего немаленького города, и со всеми я нахожусь в неких телепатически – коммунальных любви и согласии. Я люблю решительно всех – и сутулых прохожих, спешащих домой, и крутых мажориков на дорогущих джипах, и бабок-торговок на углах тротуаров, торопливо собирающих свои нехитрые пожитки…
       …Я перехожу улицу и направляюсь к павильону, маячащему где-то вдали. Слева от меня по мокрому и скользкому, как каток, асфальту с хлюпающими звуками медленно продвигается бесконечная вереница автомобилей. Фонари еще не включены, и все машины кажутся серыми. Резко пахнет бензиновыми выхлопами и отсыревшей резиной.
       Мои друзья, Егор и Коля, уже поджидают меня. Сидя на заснеженной скамейке рядом со сверкающим, как звезда, стеклянным павильоном, они пьют пиво из одной бутылки и перемежают глотки лошадиными затяжками сигаретного дыма.
       Я подхожу не здороваясь – сегодня мы уже виделись в школе. Меня трясет, я тяну вперед скрюченные пальцы:
       -Пацаны, курить!
       Коля протягивает мне сигарету, чиркает спичкой. Он курит дешевые сигареты, и за это мы с Егором его не уважаем (при условии, если у нас имеются свои).
       Егор смотрит на меня вопросительно:
       -По нулям?
       -По нулям, - отвечаю я и сажусь. – А у вас?
       -А у нас – водопровод. Вот! – Вставляет Коля не в тему.
       -А ты как думаешь? – Егор передает мне почти пустую бутылку, вздыхает и разражается матерной тирадой по адресу «этих гребаных денег, которых опять нет». Когда больше ничего не остается, мы всегда обращаемся к небесам с подобными риторическими вопросами.
       Я допиваю теплое пенистое пиво и швыряю бутылку в урну. Вспоминаю, как однажды летом, сорвав крупный джек-пот, мы сидели у ларька на автобусной остановке и «пировали на широкую ногу». Неподалеку примостилась какая-то старая алкоголичка, собиравшая стеклотару. Ждала, когда опустеют наши бутылки.
       Егор иногда хочет произвести впечатление сорванца, даже хулигана. Но я знаю его как облупленного. Да и остальные тоже знают не хуже – и Коля, и Дима, который был тогда с нами. Лицо Егора – утонченное, одухотворенное – в деталях отражает его широкую и сострадательную душу.
       Со смешанным выражением жалости и брезгливости он встал и протянул алкоголичке свою ополовиненную бутылку:
       -Возьмите.
       Добрый пример заразителен не менее, чем дурной. Все, включая меня, составили недопитые бутылки на асфальте и отошли в сторонку. И странное дело: удивленно-робкие слова благодарности, произнесенные чумазой нищенкой, показались нам гораздо важнее всех нотаций и сентенций, когда-либо слышанных нами от родителей или учителей.
       …Бутылка лязгнула о железное донышко урны. Я поднял голову и посмотрел на фиолетово-серое небо, опутанное сетью высоковольтных проводов. Похоже, сегодня будет снег.
       -Пошли, что ли…
       Каждый вечер, мы ходим на курсы информатики в Департамент образования. Мы любим это мероприятие по двум причинам: за доступ к компьютерам и за прогулки по ночному городу.
       Егор натягивает поглубже свою толстую шерстяную шапку. Ему не хочется расставаться с павильоном и его красивыми шкафами, полными пива.
       -А Коля – крыса-а-аа… - протягивает он.
       Я смотрю на Колю с тайной надеждой. Спрашиваю строго:
       -Николай! Крысишь?
       -Да вы че! – вскидывается Коля. Голос у него детски – пронзительный, такой же неопределенный, как и внешность. Хитрое Колино личико не поддается дешифровке. Оно и невинно, и порочно одновременно. Купидон-сутенер. Апостол Иуда.
       Коля двояк во всем. Например, он самый богатый из нас, но неряшлив до безобразия. По сути, он рассудительный и неглупый человек, и тем не менее предпочитает подвизаться в амплуа шута горохового.
       -Ладно, погнали, - говорю я и встаю.
       С Егором у меня особые отношения. Оставаясь наедине, мы говорим обо всем, что наболело, причем искренне и с полным пониманием. У нас много различий, но еще больше общего, и порой мне кажется, что мы могли бы быть одним человеком. Проблема в том, что наша дружба не терпит естественных недомолвок, возникающих в присутствии внешних раздражителей. Сейчас внешний раздражитель – это Коля.
       Идти до Департамента приходится долго. В полутьме кружатся редкие снежинки. Они тают, не долетая до асфальта. Но это на проезжей части. На тротуаре же – ровный, мерзлый наст. Мы хрустим ботинками, негромко переговариваемся и вглядываемся в темные размытые фигуры прохожих. Воздух скорее теплый, чем холодный.
       Час увлекательного изучения «окон» в помещении, напоминающем авиадиспетчерскую, проходит быстро. Возвращаемся мы уже по улицам, залитым желтым сиянием фонарей. Город полыхает огнями, и нас охватывает необузданное веселье. Не сговариваясь, мы с Егором измываемся над Колей,– устраиваем ему всякие злые шутки. Коля подыгрывает нам, прикидываясь пьяным до бесчувствия. Мы тащим его, как мешок с картошкой, и он даже не берет на себя труд перебирать ногами. Когда наплечные хлястики его джинсовой куртки отрываются, он валится ниц и замирает в позе столь живописной, что ее невольно хочется обвести мелом.
       Матерясь и дико хохоча, мы с трудом поднимаем Колю под руки. Он не сопротивляется, а только стариковски кряхтит и пытается затянуть какую-то песню.
       Если бросить его тут – он останется лежать до утра, это факт. Поэтому мы заставляем его подняться и пинками гоним вперед, придерживая за хлястики, болтающиеся, как хвосты. Чтоб не убег.
       Сперва он идет смирно, но подобное послушание обманчиво. Завидев под забором смятую зеленую бутылку из-под «спрайта», он неожиданно рвется из наших рук и ползет к ней на коленях. Мы перехватываем его в последний момент, дергаем за хлястики – Егор справа, я – слева. Колю отбрасывает назад, как тряпичную куклу на веревочке. Его алчущие пальцы жадно хватают воздух, тщась нащупать предмет Колиных вожделений.
       -Бутылочка… - кряхтит он. – Бу… Бутылочка…
       Кое-как мы оттаскиваем его подальше от забора. Несколько раз он кидается обратно, и сдержать эти порывы нелегко. В Колю будто вселился бес, для него ничего не осталось в мире, кроме «бутылочки».
       Мы усмиряем его пинками и гоним дальше, как буйного молодого бычка. Пот льет с нас градом, хочется пить. Мы орем и ржем на всю улицу. Редкие встречные прохожие в страхе обходят нас стороной.
       Коля успокаивается, но только до ближайшей мусорки. Наш город нельзя назвать особо чистоплотным, и скоро мы с Егором окончательно выбиваемся из сил. Когда Коля начинает ломиться за десятой по счету «бутылочкой», мы решаем, что неплохо бы его остудить, и подтаскиваем к большому рыхлому сугробу на обочине тротуара. Коля не сопротивляется, и мы суем его головой в снег. Он блаженно замирает в позе страуса. Да, что ни говори, а только Коля – прирожденный актер. А может, это луна на него так действует.
       Освободив Колю из ледяного плена, мы ложим его посреди тротуара и садимся сверху: перекур. Коля молчит. Однако едва мы встаем, как он срывается с места и хватает пластиковую бутылку, торчащую из сугроба.
       -Бутылочка…
       -Коля, брось каку, - ласково советую я.
       Но Коля уже далеко. Он получил свой трофей и улетает на крыльях ночи.
       Мы с Егором минуем темную улицу, выходим на центральный проспект. Идем мимо спортивных магазинов, видеосалонов, кафе, ночных баров. Глядя на нас, вполне справедливо предположить, что именно с этой парочки великий Эдгар По срисовал своих Дылду и Хью Смоленого. Пьяный апельсиново - хвойный лихоманец прет из нас наружу. Обнявшись и заплетаясь ногами, мы во всю силу прокопченных легких горланим забойный хит старого доброго «Кино».
…Солдат шел по улице домой
и увидел этих ребят.
«Кто ваша мама, ребята?»-
спросил у ребят солдат…
       
       Я беру октавой выше и срываюсь на визг:

…Мама – анархия, папа – стакан портвейна!…

       …Навстречу нам из белесоватой хмари выцеживаются трое. Наши голоса заметно слабеют и комкаются.

…Все они в кожаных куртках,
все – небольшого роста.
Хотел солдат пройти мимо,
Но это было не просто…

       -Пацаны! Слышь, да! Разговор есть…
       Лица и одеяния новых знакомых не внушают радости. В прошлом году такие вот товарищи сняли с меня шарф. Меня тогда выручила моя необщительность. Егор оказался разговорчивее, и с него сняли свитер и шапку.
       -Пацаны, тут такое дело… - Начинается избитая байка про Женю Быка и Васю Кабана. Я ощущаю на себе, точнее, на своем пуховике оценивающие взгляды и дергаю друга за рукав.
       -Втопили… Втопили отсюда… - Это чуть слышное шипение вырывается у меня из желудка.
       -Погоди ты… - Вяло шепчет Егор.
       Годить я не собираюсь. По асфальту катит какой-то запоздалый фургончик.
       -Втопили!!!
       Мы шныряем перед носом фургона. И ночные товарищи на секунду отрезаны от нас… Но секунды достаточно. Мы уже на другой стороне улицы и со всех ног бежим к автобусной остановке. Там люди. Люди!
       Сердце колотится о крышку черепной коробки. Мы несемся с такой скоростью, что, кажется, желудок болтается где-то за спиной.
       -Гоп…ни…ки… су…ки… -Выдыхает Егор. Ухитряется глянуть назад. – За… нами!… Бегут…бля…
       -Чего? – хриплю я голосом «Доцента» из «Джентльменов удачи», не в силах оглянуться.
       -Не…вро…де оторвались…
       Вровень с нами подходит автобус. Семнадцатый, - это Егоров. Мы торопливо жмем руки на прощание.
       -Ну пока…
       -До понедельника…
       -Давай…
       Он прыгает в автобус, а я мчусь дальше, - до перекрестка. Что за удача! Подходит двадцать восьмая «гармошка», - это мой.
       И вот я уже сижу в полупустом холодном салоне. Перевожу дух.
       Я люблю ездить на автобусах и трамваях по ночам. Знаете, - когда в салоне горит яркий свет, а за окнами снуют таинственные тени… Есть в этом ни с чем не сравнимое очарование.
       Подходит худенькая и усталая пожилая контролерша.
       -Ваш билет.
       Я лезу в карман. В другой… О ужас! Быстрый бег и кнопки на карманах китайских пуховиков – две вещи несовместные.
       Я растерянно смотрю на строгую тетку.
       -Блин… Потерял…
       И вдруг контролерша улыбается.
       -Вам далеко?
       -Мне-то?.. Далеко… Целая жизнь.
       Контролерша поворачивается и идет на свое место.
       Автобус поднимается на мост. Внизу перемигиваются разноцветные огоньки уличных фонарей и окон. Город живет. Город любит. Город дышит. Я смотрю в окно, и меня распирает…
       Как же я люблю свой город!
 
       …Разгар лета. Солнце. Зной. Мы сидим на бетонном парапете набережной и по очереди потягиваем пиво из большой пластиковой бутылки. Пьем и курим. Пиво кончается, сигареты тоже. А в карманах наших брюк лежат долгожданные «корочки»-аттестаты.
       Школа - в прошлом. Мы разбегаемся. И никто не знает, когда увидимся снова.
       По зеленовато-синей воде, от которой веет сыростью, плавно скользит многотонная ржавая баржа, груженая лесом. При виде этой махины я вздрагиваю.
       Коля допивает пиво, засыпает в бутылку мелких камешков и прицеливается. Всплеск. Тридцать метров, не меньше.
       Мы поднимаемся по насыпи и бредем к площади. В душе – странная опустошенность. Мы болтаем, шутим, смеемся, но все это – как-то фальшиво, неестественно. Мы все это чувствуем. Даже с Егором я сегодня не могу поймать связь. Может, это душевный транзистор вышел из строя. Или это действие Коли. Коля ведь – внешний раздражитель.
       А город цветет. Шелестят морским прибоем глянцевитые листочки деревьев, благоухают цветочные клумбы в роскошном саду новой церкви. Церковь, как и все православные храмы, - чудо архитектуры. На бирюзовых куполах золотом сверкают распятия; строение хрупко и прекрасно, как карамельный дворец.
       На розовой оштукатуренной стене у входа выведено красной аэрозолью: «Rap – это сила!»
       Егор замечает сие художество, и глаза его загораются задорным огоньком. Он начинает валять дурака.
       -Прикиньте, да… Выходит щас из церкви батюшка в рясе, все как надо, и говорит: «йоу, братья и сестры! Двигай попой в ритме хип-хопа»…
       Изображая батюшку - рэппера, Егор откидывается назад и прикрывает глаза. Выпячивает подбородок, оттопыривает нижнюю губу. Говорит нарочито гнусаво. Руки его с пальцами, согнутыми в «рогатки», кругло ныряют куда-то вниз в такт словам.
       Мы с Колей задыхаемся от хохота. Равновесие восстановлено. Мы идем на автобусную остановку, ржем и вопим, и высоко в безоблачном небе над нашими головами плавится горячее солнце.
       Мы идем навстречу новой жизни.


       КОНЕЦ III/03