Не время умирать

Дивное дело, но и сегодня он снова был там, на побережье. Все в той же худой рубахе и грязно-серых брюках, превратившихся в лохмотья ниже колен. Серое, как пепел, лицо и глаза — черные, будто сердце самой ночи… Он так редко поднимает взгляд, прикованный к волнам, что до вчерашнего дня я и понятия не имела, какие они, его глаза… Но теперь я знаю. Они обжигающе-печальные. Чистые. И такие красивые…
Мне кажется, он не понимает, кто он и где находится. Это страшно и притягательно в одно и то же время. Он приходит к морю на закате, согнувшись в три погибели, и стоит у самой воды, а слезы без конца текут по его щекам, и мне порой кажется, что он и есть море, что он сотворил его сам, миллионы лет оплакивая у берега лишь одному ему известное горе...
Сегодня я осмелилась подойти к нему чуть ближе, чем вчера, но он, как видно, не терпит чужого присутствия. Меня поразила быстрота, с которой он скрылся в пещерах: он выглядит тщедушным и малоподвижным, но видимость обманчива, и сегодня я убедилась в этом в очередной раз.
Завтра я попробую заговорить с ним, если сумею побороть страх… И восторженное благоговение, которое пробуждается во мне, как только он появляется поблизости… Как странно!..
Да, кстати. Я назвала его Монах. В конце концов, ведь его имя — загадка за семью печатями, и — кто знает! — быть может, он и в самом деле какой-нибудь отшельник, ушедший от мира в пещеры, скрытые в прибрежных скалах…
Девушка отложила блокнот и подперла щеку рукой. Задумчивый взгляд скользнул за занавески, погружаясь во мрак, повисший за окном. Море шумело прибоем, в саду звенели цикады, почуявшие ночную прохладу, а ее клонило в сон.
Заброшенная хижина, в которой остановилась девушка, выглядела полуразрушенной, но Анне это нравилось.
Так я смогу услышать каждый шорох за тоненькой перегородкой стен, так я буду ближе к морю и ветру, и пусть дождь протекает сквозь прогнившую крышу, барабаня по старому тазику на полу, мне все равно будет здесь уютно и хорошо… Потому что в этом домике пахнет тайной, — думала она, и журналистка, поселившаяся в глубине ее души, пыталась переубедить свою мечтательную и пугливую половинку, которая настырно твердила об осторожности.
Тихая, бархатная ночь пахла магнолией. Выцветшие занавески покачивались, танцуя вместе с бризом, а волны тихонько напевали им одну из своих любимых серебристых мелодий. Старое кресло скрипнуло, потревоженное движением, и девушка оперлась на сложенные в замок ладони.
Уже неделя, а я не приблизилась к разгадке даже на крохотный шажочек, — вздохнула Анна, всматриваясь в темноту, и вдруг карандаш выпал из ее руки.
По берегу двигалась тень.
Не помня себя от радости, Анна вскочила. Кресло ойкнуло, карандаш немедленно скатился со стола, но девушка и не подумала наклониться, чтобы его поднять: она во все глаза смотрела за окно, то и дело вздрагивая от волнения. В животе все сжалось, сон мгновенно улетучился, словно его и не было вовсе, и Анна попятилась к двери, стараясь не производить шума. Она по-прежнему не была уверена в том, что мужчина на берегу не заметил ее. И потому не хотела привлекать к себе внимания до той самой минуты, когда сумеет подкрасться так близко, что таинственный незнакомец не успеет убежать.
Тень на секунду задержалась у притихшей в ожидании хижины, словно размышляя о чем-то, и двинулась вдоль кромки воды. Анне показалось, будто мужчина оглядывается, но она не могла позволить себе преследовать человека втихую. Она вышла из тени деревьев, почти с сожалением напоминая себе о том, что там, на берегу, прятаться и вовсе негде.
Монах внезапно остановился и оборотился к воде. Море торопливо слизнуло с песка его следы, а девушка в растерянности сбавила скорость, не совсем представляя, что же ей теперь делать: осмелиться подойти, или все же благоразумно остаться в отдалении.
К черту благоразумие! — шепнул коварный голосок, толкая свою хозяйку вперед. — Чего ты ждешь? Подойди к нему!
Но Анна колебалась…
На несколько коротких минут луна показалась из-за бахромы облаков и нарисовала желтую дорожку к горизонту. В ее призрачном свете девушка смогла рассмотреть даже складочки на одежде незнакомца, но вот его лица ей было по-прежнему не видно.
Боже… Он снова плачет… — с тревогой подумала Анна, замечая, как поникли плечи Монаха. Складочки его разорванных одежд легли по-новому: он глубоко вздохнул или вздрогнул.
А вдруг он снова убежит от меня?.. – почему-то от этой мысли становилось грустно. Анна затаилась, боясь сделать очередной шелестящий ракушками шаг.
С другой стороны, почему он должен остаться и терпеть тебя рядом с собой? К тому же, он наверняка ненормальный. А эта братия не выносит навязчивых наблюдателей… Берегись, крошка! Влетит тебе по первое число за этот материальчик!
Да к черту материальчик! Я просто хочу поговорить с ним.
И узнать, отчего он плачет?
Да.
Нет! — усмехнулся голосок. — Вовсе не этого ты хочешь.
Правда?.. — почти с удивлением спросила Анна. — Ну-ка, поведай мне, чего я хочу! И почему я хожу за ним по пятам с тех самых пор, как увидела?
Потому что ты влюбилась, бестолковая! — рассмеялся голос и в тот же миг исчез безвозвратно.
Мужчина обернулся и замер — воплощенное ожидание пополам с немой осторожностью — ветер разметал его волосы, бросил в лицо кудрявую прядь и спрятался в лохмотьях одежд, стихая у самых ног, словно ручной зверек.
Ах. Вот как. Влюбилась. В грязного, нищего и, по всему видать, безумного человека, который, к тому же, только тем и занимается, что творит морские течения! — девушка заставила себя мысленно рассмеяться. Но смейся — не смейся, а от правды не убежишь, и легкий холодок заворочался где-то под самым сердцем.
— Добрый вечер!.. — крикнула Анна издалека. Ответа не последовало, но она на него и не рассчитывала: возможно, Монах вообще не понимает человеческой речи… И все же девушка немного расстроилась.
Мужчина стоял не шелохнувшись. Мгновения сливались в бесконечные минуты. Босые стопы Монаха все глубже погружались в песок, который приносил с собой прибой, но мужчина, казалось, не замечал течения времени. Облака сошлись рваными краями — и луна канула в их глубины, погружая побережье в почти кромешную темноту. Лицо незнакомца, до сего момента обращенное к Анне, растворилось во мраке, и девушка с сожалением вздохнула.
Как жаль, что он выходит только после заката… Должно быть, он невероятно красив, если даже в темноте его лицо кажется таким… необыкновенным, — прошептало сердце, но Анна не слышала его слов: ее поглотили размышления.
Подойти — или остаться на месте? Похоже, сегодня он не расположен убегать. Что если я сумею разговорить его и незаметно включить диктофон?..
Анна сделала короткий шаг навстречу.
— Я здесь недавно!.. А вы?.. Помните, мы вчера встречались тут, на побережье?.. Я посмотрела на вас и подумала… Что, может быть, вы сможете показать мне красивые места, знаете, я журналистка … И мне бы хотелось кинуть пару-тройку кадров на «цифру»… Вы читаете журналы?..
Молчание. Ветер — и тот утих, и даже плеск воды, смешавшийся с далеким стрекотом цикад и собственным замедлившимся до предела дыханием, показался Анне привидением, застывшим рядом с живыми людьми.
Стоило ли пытаться?.. Однако он не глухой — это точно: и пусть он не реагирует на слова, но наверняка слышит их. Вчера, когда я незаметно подкралась ближе, он не мог видеть меня, но убежал, стоило только споткнуться о камень. Значит — он не понимает слов… Или умело притворяется.
Анна привыкла штурмовать неприступные крепости. И, нужно отдать ей должное, это у нее хорошо получалось, по крайней мере, до сего момента… Вот почему, абсолютно уверенная в себе, она сделала еще один крохотный шажок вперед, оттесняя таинственного незнакомца к самой воде и с удовлетворением отмечая, что отступать ему стало некуда.


* * *


В который раз, стоило мне преодолеть невидимую черту, за которой кончается его дружелюбие и начинается паника, Монах попятился назад. Но и теперь, убежденная в том, что мне таки удастся подобраться ближе и завязать разговор, я не сбавила шаг. Мне казалось, что он побежит вдоль линии прибоя, туда, к горбатым спинам пещер, но я и предположить не могла, что он двинется назад, к морю…
Некоторое время он молча отступал по щиколотку в воде. Я попыталась остановить его, но с тем же успехом можно было попробовать уговорить муху остаться в паутине. Если Монах и слышал меня, то почти наверняка не разумел… И это лишь подогревало азарт.
Нас разделяли какие-нибудь пара-тройка метров, когда я вдруг с содроганием поняла: что-то не так. Догадаться, что именно было не так, мне удалось на удивление поздно, только когда мои ноги погрузились в воду по колено, а он не замочил и краешка разорванных в лоскутки брюк, будучи при этом гораздо дальше от берега.
Черный пластик волн сомкнулся вокруг моей талии — я растерялась и на миг остановилась, чтобы оглядеться. Сарафан намок и расправился под водой, проплывая у ног гигантской медузой. Море толкало к берегу, словно бы и оно не хотело подпустить меня к незнакомцу, а я пыталась отыскать на ощупь тот невидимый узенький мостик, который не давал Монаху погрузиться в воду глубже нескольких ничтожных сантиметров.
Мостика, похоже, не было. Я крепко зажмурилась и снова широко распахнула глаза. Разумеется, это ухищрение не помогло мне видеть зорче, чем позволяла почти кромешная темнота. Тогда я опустилась ниже и пошарила руками там, где, как мне казалось, должна была находиться опора. Но мостика действительно нигде не было, не было досок, камней или насыпи — словом, ничего, что позволило бы разгадать тайну загадочного передвижения Монаха. Но он по-прежнему шел прочь от берега, как будто бы желая получить небольшую фору за счет несвоевременных раздумий настигающего соперника.
 — Послушайте, а как вам удается держаться так высоко над водой? — выкрикнула я ему вслед, лишь бы только не молчать и не выказывать удивления, накрепко сплетенного с зарождающимся страхом.
Луна скрылась за облаками, и мне показалось, что Монах слегка покачал головой, словно бы говоря: «Этого я не могу тебе рассказать…»
— Что вы сказали?.. — я прищурилась, но и эта уловка не сработала: света звезд, повисших почти у самой воды, не хватало даже на то, чтобы как следует разглядеть силуэт на фоне абсолютной, гремучей черноты.
Прибой усилился.

* * *


— Что вы сказали?.. Простите, я отсюда не слышу! Может быть… Вы подождете меня там, я найду этот мостик — и поднимусь к вам поговорить?..
Молчание было ей ответом.
Анна настороженно всматривалась в расплывающиеся контуры человека, замершего поодаль, но глаза слезились от напряжения и отказывались замечать что-либо, кроме мелкого бисера звезд, рассыпанных от края до края почти бесконечного горизонта. Наконец охватившие ее сомнения исчезли — и она решилась на единственно верный шаг. По крайней мере, ей так показалось.
Анна бросилась грудью на волны — и поплыла вперед.
Море то поднимало, то снова опускало ее, обдавая солеными…
…как его слезы…
…брызгами, заливая глаза, затекая в уши и рот, широко раскрытый на выдохе.
Анна плыла, как дельфин. Никогда прежде ей еще не приходилось мчаться по волнам так быстро. Но все же она опоздала…
Или не успевала с самого начала.


* * *


Когда я проплыла метров двадцать до того самого места, где должен был возвышаться над морем мой молчаливый незнакомец, его там уже не было. Более того, его не было НИГДЕ.
 Я выбилась из сил и перевернулась на спину, предоставляя волнам заботиться об усталом теле. Мысли исчезли одна за другой, будто их смывала беспрестанно затекающая в уши вода.
Куда он мог деться? Не утонул же, в самом-то деле?.. Или это я — та единственная утонувшая персона, захлебнувшаяся водой пополам с ужасом и не способная различить истину и бред?..


* * *


Время словно остановилось. Звезды неторопливо покачивались, повторяя движения волн, а предгрозовой ветер выл в унисон с сердцем. Спина ощутила под собой твердую почву…
…Берег, — подсказал оставшийся поразительно спокойным внутренний голос…
…и Анна улеглась на песке, подтянув ноги и свернувшись калачиком.
Ей было обидно. Оттого, что от усталости у нее ноет каждая мышца, оттого, что она такая мокрая, облепленная водорослями и песком, лежит здесь в темноте, когда другие давно уже спят в уютных и теплых кроватях… И потому, что она так и не смогла догнать того, кто, вопреки доводам разума, стал для нее единственной целью, которую она желала достичь, единственной крепостью, которую она хотела захватить, единственным замком, который она мечтала взломать…


* * *


Теперь я уже не отступлюсь: не на ту напал! — карандаш дрожал в ее руке и летал по бумаге как одержимый. — И докопаюсь до правды!.. Ты скажешь мне, как тебя зовут и почему ты — такой молодой и красивый! — ушел в пещеры, отказавшись от родных и друзей — от всего мира, без которого не может прожить даже самый набожный отшельник! Ты объяснишь, как тебе удалось исчезнуть, ступая по воде, будто по суше, и куда ты направился, чтобы избежать моего навязчивого присутствия! И, наконец, ты выслушаешь все, что я хочу тебе сказать — а я хочу сказать очень многое! — даже если для этого мне придется привязать тебя к дереву!..
Анна отчаянно вцепилась в волосы свободной рукой и оперлась о стол. Но никакая, даже самая твердая на свете столешница, не могла возвратить ей утраченное равновесие. Часы отмеряли ее последние минуты на побережье, но она и сама не подозревала об этом, настолько была увлечена мыслями о безымянном незнакомце, перевернувшем всю ее жизнь — и подарившем столь сильные и противоречивые чувства.
В багряных облаках рождалась заря. Океан шумел и разбрасывал ракушки и водоросли, украшая пляж живыми драгоценностями. Анна захлопнула блокнот и, едва не падая от усталости, подаренной бессонной ночью, шагнула за порог.
Она направлялась к пещерам.


* * *


— Я знал, что ты все-таки придешь, — услышала девушка из глубины ущелья, и говоривший тяжело вздохнул. — Напрасно. Я ждал здесь вовсе не тебя… И как бы ты ни хотела — не позволю тебе остаться.
Темнота шевельнулась за поворотом — и тот, кого Анна назвала Монахом, с неторопливым достоинством вышел ей навстречу — невесомый и бесшумный, словно мгновения грядущего бытия.
Анна задохнулась от неожиданности, но задушила крик во внезапно пересохшем горле.
— Так ты… Все-таки можешь разговаривать?.. — пробормотала она, лишь бы сказать хоть что-нибудь, и тем не дать себе растерять ставшие такими непрочными связи с реальностью.
Мужчина промолчал. Бездонные, черные глаза смотрели внимательно и кротко, но Анна отчего-то съежилась, и каждое слово, так тщательно продуманное и взвешенное, теперь показалось ей бессмысленным и жалким. Девушка нехотя отвела взгляд, пытаясь собраться с мыслями.
— Ты ведь хотела о чем-то спросить?..
Анна испуганно кивнула.
 — Так спрашивай! — мужчина печально улыбнулся, и его улыбка показалась девушке еще более горькой, нежели его слезы.
Она снова кивнула, но язык будто прирос к небу и никак не хотел повернуться. Бездонные глаза незнакомца гипнотизировали и вытесняли страх. Наконец, девушка сумела произнести:
— Я… Хотела спросить у… Тебя… Почему ты здесь?.. То есть, что ты делаешь в пещерах, и почему… Я видела, ты плачешь… Вот я и хотела…
Окончательно растерявшись, Анна покраснела и нелепо рассмеялась, но мужчина остановил ее едва заметным движением тонкой, изящной руки.
— Об этом спрашивает каждый, кто приходит сюда… в назначенное время. Я здесь потому, что у каждого из нас есть свое место. Мое место — вот оно, перед тобой.
 Я здесь, потому что жду. Каждого, кто придет. Но не каждого я возьму с собой в пещеры. Думаю, чуть позже ты поймешь, о чем я говорю. И тогда бесчисленные вопросы уступят место абсолютному постижению…
А имя… Ты его знаешь. Порой люди называют меня Вселенной, но чаще я слышу, как они говорят мне: Господи, Иисусе, спаси и сохрани… - шепнул голос, и из глаз девушки отчего-то хлынули слезы.
Она торопливо протерла глаза непослушной рукой, но когда ее взгляд снова обрел фокус, незнакомца поблизости уже не было. Не было ни пляжа, позолоченного зарей, ни аромата магнолий, доносимого ветром со склонов холмов, ни шелеста волн, ни криков чаек…
…И лишь толстенная, шумная трубка, почему-то так глубоко вошедшая в самое горло девушки, мешала ей сделать вдох, мешала закричать и позвать кого-нибудь на помощь.
— О Боже, я так Тебя люблю! — попыталась закричать Анна, но в горле забулькало, словно в утробе голодного великана.
— Пришла в сознание! — немедленно послышалось в ответ. — Позовите врачей!
Голос звучал издалека, но лицо его полненькой обладательницы в белой шапочке отчего-то занимало все доступное взгляду пространство.
Анна старалась не слушать женщину, невесть откуда взявшуюся на пустынном берегу моря, и из последних сил оттолкнула ее прочь. Потому что она отчаянно пыталась уловить иной голос — тот, что всплывал из омута комы, тот, который она боготворила — и которому была обязана жизнью:
— Я тоже люблю тебя, — говорил этот голос, нежно, тихо, обнадеживающе. — Люблю — и жду. Но время еще не пришло.
Тебе еще не время умирать.


8 июля 2007