От смоковницы возьмите подобие

Я знаю, что этот звонок будет последним. Самый последний раз сыграет свою мелодию звонок входной двери, и в самый последний раз я открою дверь только для того, чтобы увидеть ночь, космический холод и звездную пыль вдали.

Два года раздавались эти таинственные звонки в мою дверь, с того самого дня, как мы с ней расстались. Иногда звонки звучали по несколько раз в день; они тревожились, предупреждали, радовались моим мимолетным успехам. Так было, когда на одном дыхании я сочинил историю про русского старика, доживавшего свой век в маленьком итальянском городишке на Адриатике. Городок этот был очень похож на Sotto-Marino, что совсем недалеко от Венеции, старик вечерами пил прохладное prosecco, и в те летние дни я тоже уходил пить холодное пиво в удивительное заведение около самого леса. Обычно там бывали автомеханики из расположенных неподалеку гаражей, и я даже знал кого-то из них. Там было совсем немного посетителей днём, некрашеные столы и скамейки из потемневшего от дождей дерева, соль на столах - и так ли много нужно человеку для счастья? После второй кружки пива было приятно сидеть под навесом, в тени жаркого летнего дня, глядя, как ветер раскачивает кроны высоких берез.

Иногда звонков не было подолгу, месяцами, и тогда я понимал, что живу не слишком достойной жизнью. Я мог жить очень трезво в это время, по правилам, нарабатывая идеи, которые потом превращались в отчеты, в научные статьи, в доклады на конференциях, во что-то еще, очень важное. Но звонков не было.

И я понимал, что где-то там, в самых высших инстанциях, в той канцелярии, где заведовали звонками, вся эта деятельность не шла в зачет. В этих инстанциях про меня знали всё, и именно оттуда изредка ниспосылалась высшее благословение за праведность в виде незатейливой мелодии входной двери. Было бесполезно молить эти праздные небеса о дополнительном благословении, рассказывая им, как я люблю ту, единственную, которую нашел так поздно, и которую так боялся потерять. Я мог сколь угодно говорить небесам, что река любви случается только однажды, и что второй раз в такую реку не войдешь - всё было впустую. По небу плыли скучные кучевые облака, иногда разражаясь коротким летним дождем, ветер раскачивал кроны дальних берёз, а звонок входной двери молчал.

Не раз и не два я проверил всю немудреную электронику этого непостижимого устройства. Пара операционных усилителей, простенькая кмоп-логика, ПЗУ. В общем, ломаться там было нечему. На всякий случай я отнес дивайс на работу, показал старому мудрому электронщику. Он всё проверил и безнадёжно пожал плечами, поскольку с мистикой никаких дел не имел и иметь не хотел. Впрочем, источник питания он заменил, но это были пустые хлопоты.

Иногда звонок играл свою мелодию в те дни, которые я ничем особым не выделял. Например, стирал постельное белье, запихнув его в старенькую круглую машину с облетевшей краской по бокам. Из тех самых, что появились в нашей стране сразу после Второй Мировой, и я не собирался менять эту старенькую машину на нечто такое, что всё может делать без меня. Греть воду, стирать, полоскать, сушить, и все по наперёд заданной программе. Мы, две одинокие обветшалые сущности, я и эта своенравная круглая машина  - мы доживали свой век вдвоем, и отдать её было бы чистейшей воды предательством. Так мне казалось тогда, во всяком случае, и я готов был ловить субботние новости, вслушиваясь в бормотание маленького чёрно-белого телевизора под рев и грохот этого допотопного чудовища, брызгавшего мыльной водой то в меня, то на линолеум прихожей; чудовища,  разве что из милости позволявшего таскать себя за замотанные синей изолентой ручки. Вот в такие вот, спокойные и мирные утренние часы, совершенно неожиданно, звучала мелодия звонка от входной двери. Двери, за которой никого и никогда не было.

Я не знаю, почему так произошло, но теперь уже ничего нельзя изменить. Не так много дел у меня осталось на свете: дел, которые меня задержали ненадолго в этом мире, не так много невыполненных обещаний. Иногда мне кажется, что я сделал всё, что мог сделать, в меру таланта, отпущенного мне богом и судьбой, и никому ничего больше не должен. Иногда мне так не кажется, но это уже неважно. Нельзя сказать дважды одни и те же слова, как не войти дважды в одну и ту же реку, а счастье заключается в том, что однажды всё на свете заканчивается.
 
Эти мелодии дверного звонка звучат все реже, и скоро, совсем скоро прозвучит последний, прощальный. Наверное, это будет поздно, часа в два ночи, и я открою дверь, лишь чуть помедлив. Открою ради того, чтобы увидеть, наконец, свой настоящий дом.

***
Мф.24,32; От смоковницы возьмите подобие: когда ветви её становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето; так, когда увидите всё сие, знайте, что близко, при дверях.


Artwork: Vincent van Gogh, The Starry Night, 1989