***

Валька
(Третий пляж-вторая встреча)

От Советской я шел через Мусину гору и поднялся уже на Большаковой. Эта улица всегда была зеленой, по травке ходило множество кур и гусей с гусятами. От оврага первым стоял коричневый низкий домик, во дворе слышался стук молотка по жести. Это лучший жестянщик города по кличке «Яман» колдовал над ведрами, лейками, совками для золы, дуршлагами и другой мелочью, которую по четвергам и воскресеньям продавал на базаре, и на вырученные деньги изрядно выпивал и гонял пацанов по улице.
Следующий дом был крыт щепой, повыше и намного длиннее, фундамент был из белого известняка, ворота подперты были двумя столбушками и у калитки огромный голыш, на котором сидел малый с опущенной головой в берете-бескозырке, матроске и штанишках с проймами.
Я узнал и осторожно спросил: «Валька?!»
Голова медленно поднялась, и я увидел прежние карие, но очень печальные глаза и остановился. «Что случилось?» – спросил я.
Валька, то ли от обиды, то ли от своего детского безрассудства или от простоты, начал рассказывать, что случилось.
Утром, как всегда в выходной день, баба Груня разрешала ребятам поспать до 9 часов утра. Корову Субботку она сама провожала в стадо. Оно тогда по Большаковой, Татарской и Илюшкиной составляло более 60 голов. Пас стадо Захарий, а подпаском (помощником) у него был Илья. Это были милые мужики, которые любили детвору и добросовестно пасли стадо на Бабинке.
Корзины уже стояли на крыльце и ждали своих хозяев – Петьку, Кольку и Вальку. Задание было известно заранее, но в честь воскресенья оно было особенным. Надо было набрать сухих щепок, так как будет баня в русской печке. Чтобы лучше и побыстрее горели крупные дрова и меньше коптили, надо было щепок.
Валька еще загодя знал, что у Кострова дома в заливчике набралось много щепок, а вода в Оке уже третий день, как спала после дождей, и щепки должны быть на берегу сухими. День стоял такой, их и сейчас-то бывает летом три или четыре, а иногда и больше недели. Солнце словно играло, глянешь на него и потом рядом ничего не видишь – все в глазах ярко и светло!
Валька взял корзинку и пошел вдоль Мусиной горы, мимо детдомовского огорода, за забором которого слышались голоса детдомовцев – они работали на огороде.
Спустившись вдоль Татарской горы и пройдя по ручью, Валька оказался около Кострова дома и спустился к заливчику. Остановившись у воды и полюбовавшись гладью Оки. Валька набрал щепок на берегу, затем снял штанишки с проймами, задрал матроску. Сделал три шага в воду, было по колено, затем сел на каменистое дно, вытянул блаженно ноги, держа у подмышек матроску двумя руками.
       Ходить на реку без старших и купаться категорически было запрещено.
       Валька и не знал, что за ним шел Колька и следил. Вальке уже попадало из-за ябедничества Кольки, когда пролили бидон с молоком, когда соврали, что хлеб в «дежурку» (так называли хлебный магазин) не привезли. И Валька прозвал его «Коляй ду-ду насорал в трубу, труба гудит – Коляй пердит!». Колька, увидев Вальку в реке, решил: «Я все скажу дяде Сане» и завистливо посмотрел на полную корзину щепок.
Дядя Саня был родной брат Груни и посвятил всю свою жизнь дочерям Груни, так и не женившись. Это был человек, увлеченный работой, воспитанием детей, и был большой любитель природы. Малые дети и охотничьи собаки были для него смыслом жизни. В доме на Черновской всегда были дети и охотничьи собаки, в основном ирландские сеттера. Это очень добрые и послушные собаки, которые легко уживаются с детьми и домашними животными, но на охоте они добытчики. Близость домашних животных и детей не дает этим собакам безрассудной страсти взять зверя или птицу.
       Найдя добычу, сеттер делает «стойку», приподнимает одну из передних лап, стоя на трех, и замирает в ожидании хозяина-охотника. Только дополнительная команда может заставить ее броситься на добычу.
Валька как ошпаренный вскочил и бросился на Кольку – тот начал отбиваться своей пустой корзиной и оцарапал живот. Увидев кровь, Валька изловчился и схватил зубами Колькину руку – тот неистово заорал. Валька разжал от испуга зубы, и Колька бросился бежать, бросив свою корзину.
Быстро оправившись и взяв обе корзины, часто останавливаясь и подбирая кое-где щепки в пустую корзину, Валька шел домой.
Баба Груня уже приготовила вознаграждение за работу. Оно заключалось в том, что отрезался ломтик черного хлеба толщиной со спичечный коробок и резался на четыре дольки (крест на крест), и каждая долька посыпалась солью. Мне порой думается, что это была некая хитрость старших. Съев такой соленый кусочек хлеба, через некоторое время хотелось пить; напившись воды, ребята ощущали полноту желудка и тяжесть в животе, что создавало в те голодные годы иллюзию сытости.
В этот день дядя Саня приехал с охоты не по обыкновению рано. Раньше он приезжал, когда на улице уже смеркалось. Сняв яловые охотничьи сапоги с ботфортами и надев сандалии, он вышел в огород, воткнул две лопаты в землю, надел на них сапоги вверх подметками. Затем распряг Ласточку, задал ей сена и стал вынимать из тарантаса (легкая телега) рюкзак с дичью и ружье. Кента лежала на сене в тарантасе, но, увидев, что хозяин уходит в дом, медленно пошла за ним.
Колька сидел на крыльце, рядом лежал несъеденный кусочек хлеба с солью. Парнишка хныкал, держа руку. Дядя спросил: «В чем дело?» Колька показал руку, где отчетливо были видны отпечатки зубов. «Кто?» - спросил дядя Саня. Колька все рассказал про Вальку, что тот купался, а за что укусил – не знает? Петька по команде дяди быстро разыскал Вальку и привел его к нему.
Дядя Саня пришел в такое негодование, а потом в восторг, что сказал: «А что, у нас еще появилась собака? Где она?»
Баба Груня топила русскую печь, и та уже была протоплена. Убрав мусор из-под шестка, она еще раз кочергой подгребла угли и приготовила для них ведро. Зная, что дядя никогда не бил ее дочерей и внуков, но наказывал строго, Груня поняла – что-то задумал. Чтобы сбить дядю от задуманного, она забрала всех внуков и усадила у русской печки.
Кто из вас когда-нибудь, хоть раз в жизни, мылся в русской печке или слышал об этом? А вот Валька испытал это и не раз.
Мытье в русской печке – это целый обряд, это такое блаженство и счастье! Это нужно ощутить, надо прочувствовать, испытать да побывать в натопленной русской печке.
 Натапливается печь сухими щепками осины, липы или ольховыми дровами, затем все внутри обдается теплой водой, слетевшую сажу и прочее сметают полынным веником с полка и шестка. Потом полок застилают ржаной замоченной в воде соломой, закрывают печь заслонкой и рогожей закрывается шесток. Все это некоторое время набирается тепла. А потом Вас, голенького, впускают в это благолепие – в печку, в кромешную тьму, на несколько минут, да не одного, а двоих, а то и троих. Прикрывают соломенной рогожей и ставят на шесток бадейку с водой, в которой вместо мыла (от бедности на нашей милой Руси) для мытья головы зола.
Волшебные ощущения Валька испытывал всегда, сидя в печи, в полном мраке, тепле и благовонии. И здесь ему виделись самые фантастические вещи и ощущения: он летал, скакал, прыгал, страшные звери нападали на него, были какие-то страсти и геройство, он прыгал с парашютом и еще делал много чего интересного.
Но в этот раз Валька почти ничего не видел, а если что-то и было, он просто забыл. И вдруг влажный, пахучий, туманный, сладостный рай осветился и вновь захлопнулся, но уже с небольшим просветом-щелочкой, и чьи-то волшебные руки начали творить чудеса! Ну, откуда они знают, что чешется голова, шея, а вот зачесалась спина, потом грудь, руки, живот, ноги , пятки и попка! Ну, как они все умеют? Как они в такой тьме находят то место, где чесалось?
Валька и потом, спустя много лет, вспоминал эти милые и нежные руки бабы Груни. В русской печке нет и не было на всем белом свете милее и нежнее их!
И вот рогожка снимается, кончается волшебство, и следует команда Груни: «Выходи по одному, становись в корыто, будем окупываться». Вальку баба Груня окупнула последним и с укоризной сказала: «Как же ты так сделал?»
После бани как всегда был чай, но на этот раз без смеха и рассказов. Все молчали. После чая дядя Саня позвал всех к себе. Он сидел на старинном узорчатом кресле, за ножку которого был привязан поводок из мелкой алюминиевой цепочки (которым чистили когда-то винтовки) и ошейник. Дядя строго спросил: «Кто из вас собака? Кто кусается?». Валька подошел к дяде, тот сказал: «Собаки ходят на четырех ногах». Валька встал на четвереньки. «Ко мне!» – Валька послушно подполз. Дядя надел на него ошейник и дал команду: «Лежать!» Валька послушно лег.
Распаренный баней, уставший от сбора щепок и переживаний Валька уснул на подстилке Кенты. Солнце, проникающее через оконную раму, падало на кресло и пригревало лежащего на поводке. И, то ли во сне, то ли думая перед тем, как заснуть, Валька начал вспоминать всю свою свободную жизнь до этого случая, когда он никого не кусал в драке. Он вспомнил то жаркое лето, когда с мамой и старшими братьями пошел купаться на третий пляж.
Третий пляж считался престижным местом для купания для детворы Касимова. Это был песчаный остров ниже Затона, напротив фабрики «Красный текстильщик»,омываемый с обеих сторон: с одной – рекой Окой, а с другой – протокой из Затона, которая периодически изменяла глубину русла между пляжем и берегом.
Чтобы пройти на правый берег Оки, надо было преодолеть плашкоутный мост. Это уникальное сооружение пользовалось большой популярностью у рыбаков, а особенно – у мальчишек. Сколько было там рыбаков и любопытной детворы!
Сооружение состояло из толстых бревен, связанных между собой в четыре этажа крест-накрест. Стояли эти понтоны через 3 – 4 метра друг от друга и за короткое время покрывались зеленой, как мочалки, тинистой травкой наподобие мха, в которой кишела мелкая и крупная рыба. Она кормилась в этих водорослях. Щели меж бревен постоянно менялись: они были то больше, то меньше от волн, от проходившего транспорта и от шагов людей. Задача рыбаков состояла в том, чтобы поймать зазевавшуюся рыбу, когда она оказывалась над водорослями, застревая в них.
Когда проходил транспорт, плашкоут уходил под воду на 20 – 40 сантиметров, водоросли под давлением воды всплывали вместе с рыбой, а затем плашкоут резко всплывал, и вся рыба оказывалась на траве – вот здесь-то ее и хватали!
Это было опасное занятие: осклизлые бревна и мокрые водоросли, постоянно меняющиеся щели приносили неопытным много травм – зажимало руки, а иногда калечило ноги.
Полюбовавшись этим зрелищем, мать Вальки сказала: «Пошли, а то мост разведут!» Случалось, что мост разводили, чтобы пропустить буксиры, пароходы, идущие вверх и вниз по Оке. Это было очень интересно!
Все старались попасть на разведенную часть моста, которая открывалась по течению, а в образовавшиеся ворота по реке проплывали суда. Они проплывали совсем рядом – в десяти, а то и меньше, шагах, и было слышно, как шипит вода у бортов судов, а буксиры и пароходы, пыхтя, как бы обдавали паром, молотя по воде плицами, т.к. были колесные. Если развод затягивался, то появлялся великий предприниматель касимовской Оки - Ширкин.
Это был мужичок небольшого роста, коренастый, с грубым голосом и коротенькими ручками. У него была большая лодка на две пары весел, и он сажал по 8 – 10 человек. Но иногда Ширкин , как и все мужики, позволял себе малость выпить. В эти дни он поднимал цену за перевоз с 20 копеек до 25 – 30, но тех, кто садился на весла, перевозил бесплатно, сам же всегда сидел на корме с веслом. А когда перебирал нашей «Касимовской», настоящей, с сургучной пробкой, то тут его было не узнать – он мог перевозить бесплатно, а то и просто спал на корме. Бывало, кто-то крикнет: «Ширкин! Лодку!» А он, не меняя позы, своим грубым голосом отвечал: «А хрен тебе в глотку!» Все стоящие на разводной части начинали громко смеяться и гоготать, чего Ширкин не любил, и начинал шевелиться.
       Пройдя первый пляж, который назывался «Детский», мать вела всех дальше. Солнце уже грело так крепко, что хотелось зайти в воду и хоть немного помочить голову, тело и ноги. Идти приходилось по горячему песку, а сойти в сторону не пускали везде растущие колючки.
Вот уже миновали второй пляж – «Женский» – и подошли к «Третьему». Мать взяла Вальку за руку, сумку отдала старшему брату, и все друг за другом вошли в протоку.
Вода обняла ноги и тело, песчаное дно было твердым и прочным, течения Валька не заметил. Перейдя на пляж, мать расстелила старое покрывало и все улеглись, наслаждаясь видом на город. Множество церквей, сосновая роща на Еврейском кладбище и зеленые деревья, пристань, музей-мечеть, Костров дом, шубзавод, Старый посад, Уланова гора, далее домик бакенщика и совсем далеко – Поповка.
Народ на пляже шевелился вовсю: кто купался, кто катался на шлюпках и лодочках, но особую зависть вызывали ребята на яликах. Валька подумал: «Вырасту, обязательно заимею ялик».
Несколько мячей взлетало над группами девчонок и ребят, стоящих по кругу. Река была шагах в десяти, и видны были плавающие. Валька считал, что они плавали именно касимовскими саженками.
Пловец, высоко вылетая из воды при каждом взмахе рукой, казалось, шагает по дну, а не плывет. Некоторые пловцы на каждый взмах рукой били ногой и создавали такой вал перед собой, что Валька этот стиль называл по-своему – плывет утюгом. Но особенно нравились те, кто умел плавать по-морскому или брассом, но Валька этого слова не знал и считал, что это бывалые пловцы, которые непременно бывали на море.
Ока была спокойна. Иногда по ней пробегала рябь, и появлялось множество «зайчиков», от которых слезились глаза.
 Ближе к берегу несколько девчонок плавали на наволочках. Было интересно, как они надувались. Это для Вальки было загадкой. А девчонки, намочив наволочку, расправляли ее, беря за углы и взмахнув, опускали в воду – получался квадратнопузатый полушар. Затем они завязывали углы, клали шею на навололчку и плыли вдоль берега, пока та не худела. Это было очень забавно, и Валька с интересом наблюдал за девчонками.
Все несколько раз искупались, строили замки из песка, закапывались по очереди в песок. Но настала пора уходить. Мать сказала: «Идем все вместе!» и стала собирать пляжные принадлежности. Старший брат взял среднего за руку, Валька шел с матерью.
Народ уже давно потянулся с пляжа в сторону города, чтобы перейти мост, т.к. предстоял длительный развод. Вдруг, когда до протоки оставалось 5 – 6 шагов, появился мяч. Валька рванулся за ним, не дав попасть в воду, ловко подбросил его и сильно ударил ногой в сторону пляжа.
Этот удар ногой по волейбольному мячу он запомнил на всю жизнь и часто вспоминал потом…
Братья перешли протоку, и Валька, потеряв ориентир, шагнул в воду. После первых двух шагов он почувствовал, что дно шевелится и ноги сносит влево к реке. Твердый песок под ногами вдруг стал сыпучим, и ноги не могут оттолкнуться от него. Вода уже была по глаза, Валька решил вернуться назад. Но что это?! Нет дна! Все еще надеясь оттолкнуться от песка на дне ногами, Валька задрыгал ими, забыв обо всем.
Течение протоки уже подхватило и начинало тащить ближе к реке. Хлебнув воды, Валька коснулся дна ногами, оттолкнулся и, вынырнув, крикнул: «Мама!» Опять уйдя под воду, он понял, что теперь ему может помочь только мать, остальные не поверят – подумают озорует. Захлебываясь, ныряя и выныривая, Валька беспорядочно орал: «Ма-ма! Ма-ма!» Уже теряя всякую надежду и рассудок, он почувствовал, что кто-то теплый приподнял его вверх. Схватив воздух, Валька по инерции еще раз крикнул: «Мама!».«Ты чего орешь?» - спросила та спокойно, прижимая Вальку к себе.
 Кента подошла к Вальке и лизнула в лицо. Он не понял, что это было, и опять продолжал вспоминать. Как его потом сильно рвало на берегу, как истошно орал, приговаривая сквозь слезы: «Мама, ты меня не любишь, и поэтому не спасала!»
Кента еще раз лизнула в лицо, и Валька услышал стук ложек и тарелок и уловил носом запах супа и свежих огурцов. Баба Груня сказала: «Пусть садится за стол обедать», на что дядя строго сказал: « Собак будем кормить после обеда». И Валька понял, что пока он не попросит прощения у Кольки, ему сидеть на привязи под креслом…
Миновав детский пляж, со стороны Поповки послышался гудок – два длинных, один короткий. Это буксир просил развод моста.
Все бросились бежать через мост и на мост, чтобы перебраться через развод на городскую сторону. Уже пробежали разводную часть моста и пошли шагом. Мост был закрыт с обеих сторон жердями, и транспорт стоял на берегу, так что все шли по проезжей части моста. Валька тянул мать ближе к поручням, чтобы посмотреть, как ловят рыбу с плашкоутов.
Буксир «Красногвардеец» тянул шесть барж, из них две «Гусяны» и четыре железные. Он пыхтел и молотил плицами по воде.
На берегу все остановились и стали смотреть, как баржи и буксир пройдут развод. Вдруг с воды раздался голос: «Си-Си-Сима! З-з-здравствуй!» Валька с изумлением угадал в плавающем около берега мужчине Аркашу – «Пехтеля». Так звали нищего-побирушку, которых в то время было очень много.
Аркаша был контужен, но когда-то он был крепким и, наверное, красивым мужчиной. В чем заключалась его болезнь от контузии Вальке было непонятно, но он заметил одно обстоятельство. Когда Аркаша встречался в теплое время года, его всегда потряхивало, он пыхтел и сильно заикался, а зимой его не трясло. Потом, встречая Аркашу во время купания в реке, это был почти обыкновенный человек.
Мать почему-то изо всех нищих только Аркашу всегда сажала за стол и кормила. Аркаша, приходя за милостыней, всегда стучался и спрашивал: «А Си-Си-Сима дома?» Если матери не было, Валька всегда подавал. Это длилось многие годы, потом как-то внезапно Аркаша исчез. Ходили разные слухи: что забрали в дом инвалидов, что нашлась родня и что просто умер.
Валька потом то ли сквозь сон, то ли сквозь воспоминания уловил вкусный запах фасолевого супа и огурцов, открыл глаза – перед ним стояли миска и тарелка без ложки.
Валька повернулся на другую сторону и погрузился опять в свои свободные воспоминания.
На улице слышались веселые голоса ребят, наверное, играют в лапту или футбол. И Валька опять вспомнил умелые руки бабы Груни.
Но Колькино нахальство не давало покоя. «Коляй ду-ду на…л в трубу, труба гудит, Коляй пер…т!» – подумал Валька.
Баба Груня делала мячи для игр сама. Она заставляла время от времени чесать корову Субботку железной щеткой, а шерсть собирать в мешочек. Затем она просила принести с реки несколько круглых голышей разного размера. Расстилала коровью шерсть на столе слоями, а затем помещала все это в круглый брезентовый мешочек и зашивала суровыми нитками. Получался относительно круглый плотный мяч, который даже немного прыгал. Но когда играли в лапту, то при осаливании с близкого расстояния ощущался сильный удар и были синяки. В футбол играли босыми ногами, и ноги побаливали. Но зато это было радостно и весело! Ведь это, свой мяч!
Дядя подошел к креслу с Кентой и Колькой. «Ну, что, просить прощения будем?» – спросил он Вальку. Сел на свое кресло, достал «Памир», ножницами разрезал сигарету пополам, вставил половину в коробку, а другую – в мундштук и прикурил. «Ну, что?»
Валька, стоя на четвереньках, т.к. поводок не давал встать, громко сказал:
- Коля, прости меня. Я больше не буду кусаться.
- Ну, что? Прощаешь? – спросил дядя Кольку.
- Прощаю, - нехотя буркнул тот.
Так Валька был освобожден от ошейника и про себя подумал: «Больше никого никогда не буду кусать!».
Я следовал дальше по своим делам и думал о Вальке.


24 01. 2002 год