***

ПРОГУЛ

Лямкин Пётр Степанович проснулся чуть раньше будильника. Сладко потянулся, широко зевнул. И только будильник заикнулся отчаянно протрезвонить, Лямкин тут же накрыл его шляпку широкой ладонью.
-Цыц, говорят! Народ уже не спит, - погрозил Лямкин указательным пальцем часовому механизму.
Пётр Степанович поднялся с кровати, нашарил на полу шлёпанцы и пошаркал в ванную. Рассматривая себя в зеркало, сначала он высунул язык, затем надул щёки, потом выпучил глаза и свёл их к переносице. После чего он внимательно изучал своё лицо ещё минуты две. Умылся холодной водой, шумно пыхтя и фыркая. Прошаркал на кухню. Набрал в чайник воды и поставил его на плиту. Вытащил из холодильника маслёнку, сыр. И пока мастерил увесистый бутерброд из половины вчерашнего батона, на плите весело засвистел чайник. Лямкин тоже засвистел, но лучше, мелодичнее. В кипятке растворимый кофе мгновенно превратился в жидкость коньячного цвета. Лямкин, немного подумав, добавил в кофе сгущёнки. Размешал витиеватой чайной ложкой. И, чуть отхлебнув с самого края солидной кружки, остался доволен сладковато-сливочным вкусом.
Завтрак продолжался ровно десять минут – ровно столько Лямкин завтракал по утрам перед выходом на работу вот уже двадцать два года. Работал он на комбинате бытового обслуживания мастером электро-бытовых приборов. Всякие сломанные пылесосы, утюги, кофеварки – всё это в руках Лямкина превращалось в необходимые населению вещи. К работе своей относился Лямкин с почтением, так как прекрасно понимал своё великое предназначение в обществе: всегда востребован, всегда необходим, всегда и в любую погоду, как говорится.
Семью Петра Степановича смело можно было приписать к огромному количеству рядовых, среднестатистических семей: жена и двое ребятишек, мальчик и девочка, итого четверо. Проживало семейство Лямкиных в обычной "трёшке" стандартной девятиэтажной свечки, на третьем, почти элитном, этаже. Жена Люба занимала не Бог весть какое, но всё же положение – бригадир женской ткацкой бригады многостаночниц. БЖБМ! Звучит? Звучит! Ребята учились в школе, учителя на них не жаловались. Дочка увлекалась фигурным катанием, сын - хоккеем. Сам Пётр Степанович ничем не злоупотреблял. Спиртное так, как все, по праздникам, в дни рождения, иногда в выходные.
Лямкин пребывал в хорошем расположении духа, потому что его жизнь складывалась удачно. Точнее сказать, Лямкин считал себя заслуженным обладателем тихого счастья.
Уходя на работу, Лямкин разбудил наследников, так как жена ещё не вернулась с ночной смены.
На автобусной остановке ему приветливо улыбнулись знакомые лица, в ответ Лямкин улыбнулся ещё более приветливо.
На проходной комбината Пётр Степанович обратил внимание на скопление народа у Доски объявлений. Подошёл, поздоровался. Народ перед ним расступился и Лямкин прочитал: "Молния! Сегодня в 17-15 в Красном уголке состоится собрание всего коллектива. Повестка - разбор неявки на работу 21 декабря сего года Лямкина П.С. "
Пётр Степанович обомлел.
-Это когда такое было?! Чтобы я и на работу не явился?! – не скрывая своего возмущения, пробубнил герой предстоящей повестки дня.
Лямкин прямиком направился к начальнику мастерской, решительно отмеряя шаги. Двадцать два года без единого замечания, и вот, на тебе – прогул! Кто такое придумал?!
Перед белой дверью с табличкой "Начальник мастерской электро-бытовых приборов – Зайцев И.И." Петр Степанович остановился, припал ухом к табличке, прислушался. Иван Иванович разговаривал с кем-то по телефону. Лямкин постучал.
-Входите! – услышал Лямкин.
Вошёл. Сел на стул напротив начальника. Их разделял огромный стол, за которым Иван Иванович просидел уже более тридцати лет.
Иван Иванович ещё минут десять "висел на трубе", но Лямкин не уловил ни одного слова. Ему было не до этого. Он сидел разгневанный и возмущённый. Наконец Зайцев положил трубку, утёр голубым платком пот с глянцевого затылка, покачал недовольно головой.
-Ну, чего тебе, Степаныч?
И только тут Лямкин понял – зря пришёл, не вовремя. Начальник не в духе, чего с ним разговаривать? Не поймёт, не поможет, не захочет ни понимать, ни помогать. Но, раз уж пришёл, то полезай в кузов, как говорится.
-Это про какую такую неявку написано внизу? – Лямкин махнул рукой на дверь.
-Ты вообще-то о чём? – Иван Иванович ещё не "вышел" из телефонного разговора.
-Я что, выходит, прогулял, я спрашиваю? – Петру Степановичу не терпелось восстановить справедливость.
-А-а-а, ты про субботу? Выходит – прогулял, - Иван Иванович сообразил о причине разговора. – Кстати, ты почему на работу позавчера не явился?
-Это в субботу?
-В субботу, в субботу.
-Так ведь, Иваныч, суббота – выходной день.
-Это конечно, но эта суббота была рабочая – за тридцать первое. Понял?
-Ничего я не понял. За какое тридцать первое?
-Степаныч, мне сейчас недосуг с тобой лясы точить, – Иван Иванович посмотрел на часы. – Меня в управление вызвали. А вечером, на собрании поговорим. Иди, работай.
Иван Иванович поднялся и протянул Лямкину руку, давая понять: прощается до вечера.
-Я ведь… - начал было Пётр Степанович, но осёкся и вышел.
Весь день Лямкин пребывал в растоптанном расположении духа. Почему? За что? Какой прогул? Какая суббота? Вопросы, вопросы, вопросы. И ни одного ответа.
Обедать Пётр Степанович не пошёл, аппетит пропал напрочь. А когда стрелки часов, что висели напротив его рабочего места, стали неумолимо подкрадываться к пяти часам, у Лямкина вдруг задрожали руки. Инструменты выскакивали, словно намасленные. И Пётр Степанович поспешил в курилку.
В курилке горячо спорили ярые болельщики: наши продули финнам, позор! Увидав Лямкина, замолчали. За двадцать два года Пётр Степанович первый раз зашёл в курилку.
-Ты чё, Степаныч? Решил начать на старости лет?
-Мужики, дайте, что ли, закурить.
-Вот ведь что жизнь с человеком делает!
Мужики сочувственно протянули сигареты, спички. Лямкин достал сигарету из какой-то жёсткой, красной пачки. Закурил, ощутив привкус горелого сена.
-Тьфу ты, гадость какая! Как вы её курите? – Лямкин с брезгливостью взглянул на дымящуюся сигарету.
-А это с непривычки. Ты подожди, постой, потом ещё курни, опять подожди. Потом само пойдёт.
Лямкин последовал совету. И действительно, через пару минут было уже не так противно. Не то, чтобы понравилось, но всё же. В голове всё куда-то поплыло в приятном дурмане, в теле ощущалась невесомая лёгкость.
Пётр Степанович докурил до самого фильтра. Дрожь в руках унялась. Он бросил окурок в урну и, слегка пошатываясь, поплёлся в мастерскую.

К Красному уголку Лямкин подошёл вовремя. Но сразу входить не решался. В коридор из уголка доносился гул людских голосов. Пётр Степанович заглянул - народу набралось порядочно, человек пятьдесят. У трибуны стоял длинный стол, накрытый красным сатином. Лямкин подумал, подумал и прошёл к трибуне.
Через несколько секунд в "уголок" вошли и сели за сатиновый стол директор дома быта, профорг, начальник мастерской и секретарша директора.
Гул утих.
-Ну, что ж. Думаю, можно, - дал "отмашку" директор и оглянулся на свою секретаршу. –Начинайте, Варвара Павловна.
Варвара Павловна, женщина неопределённого возраста с низким грудным голосом, была предана не столько своему делу, сколько души не чаяла в директоре комбината. Поговаривали даже, что у них – связь. Но Лямкину до этого не было абсолютно никакого дела.
-Начнём, товарищи, - Варвара Павловна постучала шариковой ручкой по графину с водой. – Все, наверное, ознакомились с объявлением. Но повторюсь. Повестка собрания – прогул товарища Лямкина. Где вы, Лямкин? – Варвара Павловна посмотрела по сторонам. - Покажитесь присутствующим.
-А я и не прячусь! - выкрикнул Лямкин и вышел из-за трибуны. - Вот он я, весь тут.
Лямкин с молодцеватой удалью хлопнул себя по коленям, словно собрался пуститься в пляс. По комнате прокатился смешок.
-Товарищи, товарищи! По серьёзнее! - грудным голосом попросила Варвара Павловна и привычно постучала по графину шариковой ручкой.
Аудиторию заполняла мёртвая тишина. Пауза затягивалась. Члены коллектива беспокойно стали поглядывать на часы.
-Варвара Павловна, ведите собрание, - громким шёпотом угрожающе прохрипел профорг Васин, опасаясь уронить свой авторитет в глазах директора.
-Ну, что скажете, Пётр Степанович? – строго повела собрание Варвара Павловна, искоса наблюдая за настроением директора.
-А чего говорить? Спрашивайте, я скажу, - ответил Лямкин, пытаясь оставаться невозмутимо спокойным.
-Ты, Степаныч, объясни нам – почему не вышел на работу в субботу, - повёл бровями начальник мастерской, давая Лямкину понять, чтобы тот придумал чего-нибудь уважительное.
-А почему я должен выходить на работу в субботу? Почему? У нас - пятидневка, как мне известно, - Пётр Степанович посмотрел в народ и продолжил: – Вот ты, Вовчик, ответь. Или ты, Санька. Или ещё кто. У нас пятидневка?
Послышался утвердительный вой.
-Вот! Народ соврать не даст.
-Вы правы, народ наш честен. Но ведь все вышли в субботу, кроме вас, - махнул на Лямкина профорг Васин, всё ещё опасаясь за свой авторитет перед директором.
-Нет, вы мне объясните. Может, я чего-нибудь не понимаю, товарищи, - Лямкин развёл руками. – Может, я считать не умею? До пяти. Пятница – какой день недели? Пятый. Суббота, значит, шестой. Правильно? Правильно. А теперь представьте такую картину. Просыпаюсь я утром на следующий день после пятницы, смотрю на календарь. И что я вижу? Суббота. Шестой день. Я как всякий нормальный человек поворачиваюсь на другой бок и крепко засыпаю.
И Лямкин показал как он, сложив под щекой руки ладонь к ладони, засыпает.
-Как это ты засыпаешь?! Как ты вообще мог заснуть, в то время как все работники нашего коллектива уже начали собираться на работу? Твоя совесть позволила тебе спать?! – задыхаясь от возмущения, простонал профорг Васин, поглядывая всё же на директора.
Директор одобрительно кивал.
-А чего вы мне прикажете делать? На дворе суббота – законный выходной, - Лямкин сунул руки в карманы и с откровенным непониманием взглянул на профорга Васина.
-Но разве вы, Пётр Степанович, не знали, что суббота объявлена рабочим днём? По всему комбинату развешали объявления, неоднократно предупреждали по громкой связи. И, наконец, неужели у вас в мастерской не вспоминали о рабочей субботе? – этот вопрос уже относился к начальнику мастерской Зайцеву.
Иван Иванович, как всякий маленький начальник, не желающий потерять свое маленькое кресло, быстро вскочил и моментально вошёл в роль собственного адвоката.
-Я, знаете ли, не могу с каждым в отдельности нянькаться. У меня, знаете ли, ответственность за весь участок. А он не такой уж и маленький. И все здесь об этом знают, - Иван Иванович вытер с покрасневшего лба испарину голубым платком. - Сколько пота сойдёт, чтобы запчастями утюги снабдить или того пуще, холодильники. А машинки стиральные! Это, знаете ли дефицит! И снабженцам надо покланяться, и материальщикам покланяться, и кладовщикам покланяться, - Иван Иванович принялся загибать на руке пальцы. - Пока все накладные оформишь, на склад придёшь, а там тебя кукиш ждёт и без масла, - Иван Иванович скрутил колоритную дулю и показал её почтеннейшему президиуму.
-Зайцев, Зайцев! Вы вообще-то в общественном месте находитесь или где? – крайне оскорбительно почувствовала себя Варвара Павловна. - И вообще, при женщинах и такое!
-Да, да, да! Вы это бросьте! – прикрикнул профорг Васин, совершенно согласный с Варварой Павловной, тем более, что директор неодобрительно кивал головой.
Зайцев устало плюхнулся на стул и принялся протирать вспотевшую, не обременённую волосяным покровом, голову. Такую длинную речь Иван Иванович не произносил со времён своего бесшабашного пионерского детства. Да и то потому, что это была клятва пионера, заученная наизусть.
-Может, уже закончим собрание? - кто-то выкрикнул из толпы.
Лямкин с благодарностью всматривался в народ, но так и не смог определить вопрошающего.
-Нет, собрание продолжается. Слушаем вас, Лямкин, - возвестил грудной голос Варвары Павловны.
-Вот те на! Снова здорово! Я же вам объяснял, - Лямкин вплотную подошёл к столу почтеннейшего президиума и наклонился над секретаршей. – Просыпаюсь я утром после пятницы…
Закончить он не успел.
-Да знаем мы уже про это! Ты по существу! - выкрикнули из толпы.
-Я и говорю, - невозмутимо продолжил Лямкин, - просыпаюсь я утром после пятницы уже после того, как первый раз проснулся и понял, что сегодня суббота. Так вот, просыпаюсь я…
-У тебя совесть есть? Мне в сад за ребёнком бежать надо! - перебил Петра Степановича писклявый женский фальцет.
-Не перебивайте, а то я итак никогда не закончу, - Лямкин сглотнул и продолжил: - Так вот, просыпаюсь я уже во второй раз после пятницы и чую такой аромат! - Лямкин прикрыл глаза. – Моя половина печёт блины! Она, между прочим, блины всегда печёт по субботам. К завтраку. И вот лежу я в тёплой постели и уже знаю – суббота. Раз мой Любасик блины печёт, значит что? Я вас спрашиваю? Суббота, я вам отвечаю. А если суббота, значит выходной. Я и на численник посмотрел, он у меня в аккурат вот так висит, - Лямкин показал как именно в аккурат, - и там уже тоже суббота написана. Любасик уже пятницу оторвала. Она у меня следит за этим делом, она у меня такая вся…, - Лямкин мечтательно зажмурился и изобразил руками очертания женской фигуры.
-Лямкин! – окрикнула Варвара Павловна. – Снова за своё?
 -Ну, короче, поглядел я на численник. Написано – суббота. Чёрным по белому. И блины ещё с маслом и сметаной. Можно и с мёдом. Я лично уважаю с маслом и мёдом. Сначала берёте блинчик и вот так, - Лямкин развернул ладонь вверх и провёл по ней другой рукой.
-Петька, ты чё? Совсем уже? - из народа поднялся этакий здоровенный детина и покрутил пальцем у виска.
Этот детина работал в мастерской вместе с Лямкиным и мог себе позволить подобную фамильярность.
Лямкин не понял, чем недоволен Вовчик, тот самый детина, и вопросительно взглянул на него.
-Чё это ты нам про блины-то начал? Мы чё тут собрались-то? Лекцию по блинам слушать? Тогда я лучше домой пойду, у жены кулинарную книгу почитаю, - и Вовчик попытался пройти к выходу.
Толпа загудела. Домой торопились все. Некоторые тоже повскакивали со стульев.
-Эй, товарищи! Товарищи! Вы что? Собрание продолжается! - заголосила Варвара Павловна, - Пётр Степанович, вы всё же объясните всем нам, почему вы не пришли на работу в прошедшую субботу.
-Да я вам битый час рассказываю, а вы мне слова сказать не даёте! - обиделся Лямкин. – Прошу же вас, не перебивайте!
-Давай, Петька, докладывай! Только представь, что ты уже все блины стрескал! – с грохотом усаживаясь на место, выкрикнул Вовчик.
Все засмеялись.
-А будете ржать, вообще сейчас уйду! Тоже мне, клоуна нашли, - вконец разобиделся Лямкин.
-Нет, нет, что вы! Ну, какой из вас клоун? Вы наш мастер из мастерской электробытовых приборов, - успокаивала Петра Степановича секретарша. – Рассказывайте дальше, прошу вас.
-Да я уже и забыл, на чём я остановился, - Лямкин почесал затылок. –А! Да! Вспомнил! Люблю я, значит, блины с маслом и с мёдом. И так я их люблю, в смысле ем, каждую субботу. Любасик мой их по субботам печёт. Вот, значит. Лежу я себе и думаю: эх, хорошо-то как! Сейчас встану и блинков порубаю,- Лямкин с видом заговорщика потёр руки. - Ага, значит. Слышу, Любасик уже воду открыла, значит, посуду моет. Это у меня кран на кухне гудит, так я всегда слышу, когда жена посуду моет или ещё кто. Так вот. Ну, думаю пора вставать. Пока то-сё и к столу. И только я встал-то, Любасик мне и кричит из кухни: Петя, у нас сегодня суббота, сгоняй вниз, купи у бабулек мёду к блинам. О! Поняли? Я бы, может ещё и засомневался про субботу, да только разве Любасик позволит? Она меня всегда по субботам на базарчик посылает. За яйцами, за сметаной. Там бабульки, одуванчики Божьи, уже сосранья сидят, всякой всячиной торгуют. Я и побежал. Бегу, а сам думаю - суббота сегодня. Если бы нет, разве бы меня Любасик послала на рынок? Нет. Я бы уже на работе был. Прибегаю на базарчик, а там уже народу! Там всегда по субботам народу много. Выходной же, вот народ и прёт свои рубли на базар. Я ещё посмотрел – народу много, значит точно, суббота.
-Ты мёду-то купил или забыл? - не вытерпел Вовчик.
-А мёд-то я купил гречишный. Это ж такой аромат! Прямо сшибает с ног! Прибежал я домой, ребята мои уже все за столом сидят, меня дожидаются. Позавтракали мы. И тут, Любасик мне и говорит. Петь, сегодня же суббота? Суббота, я ей отвечаю. Она мне – давай к матери сходим, баньку истопишь, попаримся. Вот! Опять она мне про субботу напомнила, и снова у меня в голове всё кувыркнулось. Мы же всегда по субботам к тёще в баню ходим. Ребята в школу, а мы – баню топить.
-Ты теперь нам про баню будешь заливать? Как с женой там парились? Здесь по-подробнее! – не унимался Вовчик.
Народ захохотал.
-Вот вас, - Варвара Павловна ткнула шариковой ручкой в сторону Вовчика, - я прошу покинуть собрание. Совсем распоясались!
Профорг Васин посмотрел на директора. Тот неодобрительно закивал головой.
-Да, да, да! Просим вас покинуть собрание! – словно ужаленный, подскочил профорг.
-Ладно вам, я помолчу, - извинительно попросил Вовчик. – Валяй, Петька, дальше, а то мы здесь заночуем.
Пётр Степанович выждал некоторую паузу и продолжил.
-Я и говорю, что пришли мы к тёще. Она уже вовсю суетится: пироги печёт, баню налаживает. Свёкр-то у меня давно помер, вот и живёт теперь бабёнка одна. Я ей как-то предложил жениха подыскать, а то одной бабе тяжко в дому-то жить. Она сначала закочевряжилась вся, мол, ты зятёк совсем с ума сошёл, кому я старая нужна, то-сё. А я вижу, как она вся раскраснелась, глаза забегали. Ну, думаю, надо её свести с нашим сторожем Васильичем. А что? Хороший мужик, крепкий ещё. И по годам подходящ и не пропивоха.
-Петька, так ты ещё и в свахи заделался? – снова все услышали голос Вовчика.
-А почему бы и нет? Теща моя ещё очень даже ничего, что надо, - и Лямкин прищёлкнул языком.
-Давай закругляйся! Надоело про тёщу, давай лучше про баню! – услышали все и захохотали.
-Я, конечно сначала в баню сходил, а уж потом, за столом, как полагается, и начал разговор про Васильича. А, кстати, где он есть-то? Василич? Ты здесь?
-Он уже на смене, сторожит.
-А, ну, тогда всё путём, - Лямкин обрадовано потёр руки, - короче, я ей про Василича. Она шасть в сенки. Думаю, со стыда, сбежала. Ан, нет. Приносит какую-то хренатень. Книжка такая старинная. И давай она эту хренатень листать, чего-то вычитывать. И ведь, зараза такая, вычитала, что нельзя ей замуж-то за Василича идти.
-Это почему? – заинтересовался Вовчик.
-А не подходят они друг другу, как мужчина с женщиной. Самой сто лет в обед, а ей вона что подавай! – Лямкин хитро прищурился.
Послышались смешки.
-Ты ж сам говорил, что тёща-то твоя ещё ничего?
-Вот именно! Ей, оказывается Василич наш по годам не подходит. Больно, говорит старый! А ему всего-то семьдесят семь. Ей, правда, самой-то пятьдесят восемь. Ну, дело-то не в этом. А в том, что она мне и говорит: ты, говорит, приходи через неделю, в субботу, я тебе точный ответ дам. Поняли? Через неделю, в субботу. Значит, думаю, сегодня тоже суббота. А раз суббота – выходной. А по выходным кто на работу ходит? Никто! И я не хожу.
-Но эта суббота была объявлена рабочим днём по всем нашим комбинатовским средствам информации! Или, скажешь, что не знал? – очень настойчиво потребовал Иван Иванович.
-Да я и сам не понимаю, знал я или не знал. Я ведь в мастерской нашу радиоточку выключил. Там одну и туже песню крутят по целому месяцу. Терпежа никакого не хватит.
-Как это одну? Как это одну? Нормальные песни, разные, - вспылил ответственный за радиоузел молодой специалист Шурик, щупленький и очень застенчивый паренёк.
-Да уж, конечно! Как придёт к тебе библиотекарша Маринка, вы одну и ту же кассету по кругу гоняете, а сами чем занимаетесь? - понеслось в сторону Шурика.
И вдруг, из самой середины зала, на выход бросилась молоденькая девушка, стыдливо прикрывающая лицо ярким шарфом.
-Марина! Марина, подожди! – Шурик рванулся за девушкой. – А может, мы поженимся! Вам-то что?
Из коридора донёсся грохот удаляющихся двух пар ног.
-Ну, предположим, радиоточка не работала. А вы, Иван Иванович, разве не оповестили каждого своего мастера? – профорг Васин пристально уставился на Зайцева.
-Я же вам говорил. Некогда мне с каждым нянькаться. Объявления висят, радио говорит. Чего ещё надо? – Иван Иванович промокнул голубым платком упревшую шею.
-Нет, вы всё же не хотите меня понять. Я же объясняю, если бы мне хоть кто-нибудь намекнул, что эта суббота – не суббота, а как бы пятница. Разве б я не пошёл на работу? Вот, к примеру, Любасик не пекла бы блины. Или не пошли бы мы к тёще в баню. А уж чего проще, не оторвала бы Любасик с численника листочек и всё! И больше ничего и не надо! Я сразу бы утром понял – не суббота, надо идти на работу. И пошёл бы! Но ведь все, как назло, как сговорились, суббота-суббота-суббота. А если тебе все говорят, что ты свинья – ты и захрюкаешь!
Лямкин замолчал. Молчали все. И каждый где-то в глубине понимал и поддерживал Лямкина и даже сочувствовал ему, но прогул есть прогул. Блины, тёща, баня - всё это, конечно, хорошо. Но, если бы он хотя бы под машину попал, или аппендицит или того пуще – квартира сгорела, все бы поняли. А так…
Закончилось собрание замечанием Лямкину, выговором Зайцеву, строгим предупреждением Шурику. Директор одобрительно кивал что-то шепташей ему на ухо секретарше Варваре Павловне. Профорг Васин аккуратно упаковывал протоколы собрания в казённую папку.
С тяжёлым сердцем вернулся домой Лямкин. Не ожидал Пётр Степанович такого удара от родного коллектива.
 Он первый раз в жизни очень и очень строго цыкнул на жену, по вине которой не явился на работу в субботу, в свой законный выходной день.