***

БУХФЕТ
 
Антонина привезла из города долгожданный диплом бухгалтера. Название-то какое замечательное – "бухгалтер", словно дефицитный зефир в шоколаде! Теперь она не Тонька-буфетчица, а Антонина-бухгалтерша.
Её гордость распирала не только девическую, упругую грудь, но и весь молодой организм. Каждому покупателю Антонина торжественно раскрывала синюю книжицу диплома и с присвистом щёлкала языком. А если кто-то по старой памяти называл её Тонькой, девушка с настойчивой вежливостью поправляла: "Не Тонька, а Антонина."
Вот и сегодня, не успела она затворить кованый засов буфетного служебного входа, как дверь для покупателей со скрипом распахнулась. На пороге стоял Никифорыч.
Никифорыч – мужичок без возраста, всю жизнь проработал в колхозе пастухом. Его телогрейка да протёртая кроличья ушанка отблёскивали засаленным глянцем на солнце. Смятые кирзачи шаркали летом и отстукивали зимой. А знаменитые "окуляры" на почерневшей резинке вместо душек помнили и самые старые сельчане и не очень молодые. Но этим летом отчего-то занемог старый пастух, резвости в ногах не стало, зрение забарахлило – коров сосчитать не смог. Пришлось увольняться. И всё же каждое утро Никифорыч поднимался в пять утра, управлялся по домашности с мужицкими делами и отправлялся на обход посёлка. Вдруг что за ночь произошло?
-Здорово, хозяюшка! – прокуренно проскрипел Никифорыч.
-Смотри, Никифорыч, я ж теперь бухгалтер, - с некой небрежностью Антонина бросила диплом на прилавок.
-Ну-ка, ну-ка, дай глянуть, - натягивая на уши резинки от очков, кряхтел Никифорыч. – Бух-гал-тер, - по слогам прочитал Никифорыч. - Да-а-а, Тонька, молодец! Булахтер - это ж почти анжанер.
-Не булахтер, а бух-галтер, - поправила Антонина, - и сколько вам всем повторять – не Тонька, а Антонина.
-И кем ты теперь начальствуешь?
-?
-Ну, ты ж теперь начальник. Булахтером просто так не называют. Или ты начальник или шибко умная.
-Ага. Начальник я во-о-он, - Антонина указала рукой на витрину - над бутылками с лимонадом и пряниками.
-Значит, личного состава у тебя нету?
-Весь мой личный состав на завалинке брюхо греет – кот Тимофей и его блохи.
-Тогда, Тонька, то есть Антонина, ты с умным умом, - поднял вверх крючок указательного пальца Никифорыч.
-Как это?
-Ну, как? Так. У всех есть ум, - Никифорыч постучал по своей лысине. - У меня есть ум, у Стёпки-Портфеля есть, у тётки Стеши есть, даже у твово кота Тимофея есть. А чё-то нам булахтера не дали. Значит, ума у нас маловато. А тебе дали. Почему? Да потому что ты, Антонина Батьковна, шибко умного ума человек. Как у нас в роте командира назначали? Сотня бойцов, а комбат назначил Витьку Романова. А почему? А потому что умного ума был человек Витька Романов. Его даже к ордену представили. Возьми Стёпку-Портфеля - хоть и ходит с портфелем, а не булахтер.
-Отучишься в техникуме, и тебе тоже диплом дадут.
-Э, нет, Антонина. Возьми наше село. Скоко у нас булахтеров? Пять? Десять? Или сто? Одна ты. Дураков в наши техникумы не пустют.
-По-твоему выходит все у нас - дураки, а я - умная?
-Умные все. А умного ума всем Господь не дал.

Так Антонина поверила в свой наверняка умный ум.

Весть о дипломированной Тоньке-буфетчице облетела весь посёлок. Многие заходили в буфет с одной целью – взглянуть своими глазами на синюю книжицу.
Антонина воспарила над своими земляками ровно настолько, насколько может позволить специальное образование по специальности "бухгалтерский учёт".
Однажды, протирая прилавки, столы и стулья, Антонина задумалась над тем, что пора бы сменить убогенькую вывеску "Буфет" на более колоритную. Она ж теперь не просто буфетчица, а дипломированный специалист. А вывеска невзрачная, совсем ничего не говорящая о хозяйке буфета - буфетчице-бухгалтере.
Антонина оклеила плотной бумагой коробку из-под Московских "Ассорти". Сбегала в Сельмаг за красной краской и кисточкой. Застелила вчерашней "Комсомолкой" стол. Села. Обмакнула кисточку в банку с водой и только хотела ткнуть ею в краску, как в голове мелькнула неожиданная мысль.
-Буфет, буфет… Буфет…Чё-то не то. Не правильно это. В буфете столько ценного, столько всего бухгалтерского, материального - рассуждала вслух Антонина, - и я кто? – бух-галтер. Поэтому не бу-фет, а буХ-фет. Пусть все видят, кто у них за прилавком стоит, и кто им котлеты с лапшой подаёт.
Она смело подхватила кисточкой густую краску и уверенно вывела "Бухфет". Через час яркая вывеска красовалась на входной двери.
Антонина, потрясённая собственной гениальностью, твёрдо решила обязательно написать в Москву о своём необыкновенном открытии. Перед ней всплывали яркие картины её светлого будущего: вот она поднимается на трибуну Мавзолея Почётным членом какого-нибудь самого умного учёного общества, вот ей вручают медаль, а лучше орден за великие заслуги перед Родиной, и все громко аплодируют и бросают ей букеты цветов… От предстоящей радужности великих событий у Антонинны закружилась голова.
-Да-а-а, - обмахивалась полотенцем Антонина. - Вот что образование с человеком делает. До открытия меня довело! А если б я не отучилась, так бы и сидела в этом буфете, как полная дура, - поправляя пред зеркалом крахмальный, кружевной кокошник, многозначительно заявила Антонина.
-Тонька, кто тебе эту дурь на дверь повесил? – услышала Антонина за спиной знакомый голос.
Перед Антониной стоял Стёпка-Портфель и улыбался во все тридцать. Два мудрых зуба ещё не выросли, о чём знал весь посёлок благодаря Стёпкиному бескостному языку. Его непослушная шевелюра закрывала половину веснушчатого лица. В руках он держал табличку "Бухфет".
-Чё?! Чё ты сказал?! Дурь? Да я может великое открытие…никто и не додумался…а я…, - захлёбывалась возмущением Антонина. - И вообще, шуруй отсюда, раз такой умный! Шуруй!
Раскрасневшаяся Антонина схватила швабру, припрятанную под прилавком для таких критических ситуаций, и смело двинулась на Степана в "штыковую" атаку.
-О-о-о! Совсем сдурела девка! - Степан едва успел увернуться.
Тут же он метнулся к графину, набрал полный рот воды и выплюнул в лицо Антонине. Та замерла на полувздохе. Степан воспользовался затишьем боя, крепко обнял девушку и поцеловал в губы. Антонина даже пикнуть не успела, а лишь обмякла в его крепких руках.
Ни один парень ещё не прикасался к Антонине, хоть и была она буфетчицей. Насмотрелась Антонина в городе на работниц общественного питания – это ж срамота! Грудь из выреза торчит сдобнее булок, за пудрой как за штукатуркой основы не видать! Про юбки и говорить нечего…Ну, да это ладно. Но ведь лапают их мужики-то. Лапают! А тем хоть бы хны – нравится! Деревенская девчонка врезала бы по роже наглецу, да так, чтобы месяца два бадягой отваживался. Антонина решила для себя бесповоротно: третий поцелуй – это уже любовь, а дальше свадьба. И надо же такому внезапному событию случиться – поцелуй номер раз! Не ожидала Антонина, что Стёпкины тёплые губы так…обезоруживают, и тело приобретает покорную мягкость и воздушную лёгкость. Антонина плыла, плыла куда-то. И кругом вода парная или это молоко? В ушах колокольчики дзинькают. Хорошо-о-о-о…
Антонина осторожно высвободилась из Степановых объятий.
-Ты, Стёпа, это… За пряниками? - выдохнула Антонина.
-Ага, за пряниками, - вдохнул Степан.
На прилавке в мгновение ока появился пакет с пряниками.
-Ну, я, наверное, пойду? - просипел Степан, выкладывая заранее приготовленные медяки.
-Угу, - не поднимая глаз, гукнула Антонина.
Третий месяц Степан ходил к Антонине в буфет вовсе не за пряниками. Прямо наваждение какое-то - эта Тонька. Десять лет в одной школе учились, а он её и не помнит вовсе. После армии уже третий год доходит, а он её и не замечал. И даже на танцах Степан не обращал внимания на Антонину. А как-то зашёл в буфет за пряниками, которые ностальгически напоминали ему армейский "чипок", и… погиб от смертельного выстрела чёрных, плутовских глаз Антонины. Обыкновенная девчонка, а при одной только мысли о ней сердце проваливалось до пупка и переставало биться.

В дверях Степан столкнулся с Никифорычем.
-Ох, ты, Господи, чуть не зашиб, Портфель шальной! – крякнул дед.
Никифорыч сразу смекнул, что в буфете произошло чего-то интересное, чего-то амурное. Стёпка с бешеными глазами, Тонька краснее помидора - это ж не спроста. Однако, ещё один петушок откукарекался.
-Здорово, хозяюшка. Чего это Портфель от тебя как ошпаренный вылетел? Заморочила голову парню? - погрозил Никифорыч скрюченым пальцем.
-Вот ещё! Больно надо! - фыркнула Антонина. – А почему его Портфелем-то прозвали?
-Ох, ты, Господи, не знаешь? – Никифорыч с удовольствием хлопнул себя по коленям. – Ща- а-а-с расскажу. Чайку мне горяченького, да сахарку не пожалей.
Заинтригованная Антонина шустро накрыла столик: мятные, самые любимые Никифорычем, пряники и поллитровая, цветастая кружка душистого чая со смородиновым листом.
-Вот чё я тебе, Тонька, то есть Антонина, скажу: сколько я чаёв пивал, это ж озеро цельно выпил, а такого как у тебя, нету нигде. Ты какой чай берёшь, тридцать шестой или ещё лучше?
-Да, обыкновенный, грузинский. Только его надо щепотку, для цвета. А для запаха и вкуса кроме смородинового листа и нет ничего лучше. И после бани лучше этого чая нет. И даже с похмелья.
-Да ты чё!? – Никифорыч выронил пряник прямо в кружку. –А я – хряпало-растяпало пить бросил!
-Давно?
-Дык года три почитай…Это ж когда Стёпка в армию пошёл? Ну, ему ещё тогда председатель чемодан подарил? И потом уже скоко? – Никифорыч аккуратно загибал пальцы. - Хряпало-растяпало! Это ж почитай скоро пятилетка! Вот это я принёс убытка государству! Пора меня, Антонина, расстрелять.
Никифорыч чуть не плакал.
-Ты, Никифорыч, совсем с ума сбрендил. За что тебя расстреливать? За то, что не пьёшь?
-И за каким собачьим хреном я к тебе, Тонька, припёрся? Растревожила ты мне душу, разбередила нутро до самых селезёнок. Пять лет прошли как один день и всё зазря.
Расстроенный Никифорыч в сердцах хлопнул ладошкой по столу и…заскулил. Тоненько так, как щенок новорожденный.
Антонина не ожидала этакого крутого поворота, но успокоить деда всё же решила попробовать.
-А давай-ка, Никифорыч, с тобой посчитаем. Сколько говоришь ты не пьёшь? Пять лет. Это будет … - Антонина ловко щёлкала костяшками на счётах. – Это шестьдесят месяцев. Сколько ты выпивал в месяц? Поллитру или две?
-С бани – одну, с пенсии – одну, с получки – одну. Ну, и так, когда старуха нальёт в честь святых именин гадости этой своей церковной. Это…как его…гор какой-то.
-Кагор! Темнота! Шесть поллитров в месяц получается, а в год…а за пять лет триста шестьдесят бутылок белой.
-Скоко, скоко? А в рублях? - привстал со стула Никифорыч.
-Мотоцикл!
Никифорыч выпучил глаза и мешком шмякнулся на стул.
-И не пил и мотоцикла нету. Вот я и говорю: всё зазря.
-То есть как это зазря? А здоровья сколько прибавилось? Это ж тыщей рублей не обойдёшься!
И Антонина начала самозабвенно врать. Вообще-то врать она не умела, лишь в самых крайних случая, когда решалось - жизнь или смерть. Сейчас настал именно такой случай.
-Я когда в техникуме училась, нам один профессор рассказывал, что бутылка водки отнимает неделю, а может и месяц жизни! Так что если бы ты, Никифорыч, пить не бросил, мы бы тебя ещё шесть лет назад похоронили.
-Свят, свят, свят, – трижды перекрестился Никифорыч. – И чё ж? Это ж я сейчас должон там, в космосе летать? - Никифорыч уставился в потолок. – И без ракеты? Простым привидением?
-Ага, на крылышках, - Антонина затрясла руками.
-С-с-совсем мертвый. И без мотоцикла, - с расстройства зазаикался Никифорыч.
-Ты ж, Никифорыч, живой! Хоть без мотоцикла, но живой! Вон чай с пряниками пьёшь. По земле ходишь. Телевизор смотришь. В бане паришься. А там? – Антонина показала рукой на небо.
-Да, Тонька. Тама баней нету. Чё им там мыть-то, привидениям?
-Вот и летают они там грязные да немытые. А ты в баньке попаришься, когорчику старухиного выпьешь, огурчиком похрустишь. Жених-женихом! Красота!
-Огурчики у моей старухи точно - хрусткие, как сухие ветки. Ядрёные! А ежели с картошечкой, да со свининкой? - дед снова поднял голову к потолку. - Тама тоже свининкой не накормят, это точно.
-Ну, вот видишь. У нас-то лучше.
-Ой, лучше! Лучше! И я – живой, слава тебе Господи! – радостно колотил себя в грудь Никифорыч. – Ладно, Антонина, пора мне. Делов куча.
-Какие могут быть дела у пенсионера?
-Пойду на МТС агитацию посреди мужиков проведу за тверёзый образ жизни. А то ведь и не знают, что тама их не попарят, не накормят. Привидениев-то в космосе кто кормить будет?
Никифорыч нахлобучил ушанку и почти выбежал из бефета.
Антонина проводила смеющимся взглядом ловко обманутого деда. Ложь во спасение – это точно подмечено.

День за заботами пролетел незаметно.
Антонина возвращалась домой с задумчивой улыбкой на лице. Неужели Стёпка в неё влюблён? Вообще-то он ничего, ладный. И рост подходящий: не обмылок, как Санька Брюхов, ну и не каланча, как Витька Шальнов. В плечах широк. Руки крепкие. Работящий, наверное. Глаза добрые, с лукавинкой. Хорошие глаза, привлекательные.
-Тонь, а Тонь! Что ж ты бежишь так быстро? Я её проводить хочу, а она несётся как на пожар, - тронул Степан за руку Антонину.
Антонина не испугалась, лишь зарделась.
-Провожай, коли хочешь, - опустив глаза, почти прошептала Тоня.
В горле колотилось сердце, щёки пылали. Хоть бы ещё разок поцеловал и она сразу согласится замуж за него пойти. А вдруг не поцелует? Ни разу? Вот горе будет!
-Тонь, а Тонь! Пошли к речке, там есть такая тихая, тихая заводь! Пойдём?
-Мгу, - только и смогла вымолвить девушка.
Через десять минут Антонина сбилась в счёте поцелуев. А под утро, вконец разомлевшая, она дала согласие выйти за Степана замуж.

Утром около буфета Антонину ждал Никифорыч.
-Чегой-то вы, Антонина Батьковна, на службу опаздываете? Командировочных без завтрака оставляете, а? Выручку теряешь, Тонька! – погрозил дед.
Антонина же сегодня любила всех и всё, а поэтому на "Тоньку" не отреагировала, лишь сонно улыбалась.
-Проспала?
-Я сегодня, дедуня, счастливая! Проспать имею право! – и Антонина чмокнула Никифорыча в грубую щетину. – Мне Стёпка предложение сделал.
И Антонина взвизгнула так, что Никифорыч натянул ушанку по самые плечи.
-Понятное дело, раз дедуней меня назвала. Понятное дело, - заявил Никифорыч. – Девка ты сочная, в самый раз рожать.
Антонина смущённо прыснула в ладошку и убежала в подсобку.
-Ты, девонька, меня, старика, послухай! Парень он хороший, работящий. По дондышку не горюет, - дед хлопнул себя по кадыку. – Так что, мирком да за свадебку. Жаль, что Портфелихой тебя кликать начнут.
-Чего ты тут, дед, буровишь? - вышла из подсобки Антонина.
-Портфелихой, говорю, тебя кликать начнут. Раз Стёпка - Портфель, ты – Портфелиха. Правильно?
-Правильно… - захлопала длинными ресницами Антонина. – Языки у нас острые.
-Да ты, не тушуйся! Портфелиха лучше, чем Пилорама.
-А при чём здесь Пилорама?
-Ну, ежели ты пойдёшь за Серёгу Пилораму? Помнишь, которому два пальца на пилораме ещё мальцом отчикало? О! Он тоже неженатый. Только Стёпка – Портфель, а Серёжка – Пилорама. Было бы в тебе пудов десять живого веса, тогда бы точно – Пилорама – авторитетная женщина. А в тебе скоко? Пуда четыре, не боле. На Портфелиху лучше соглашайся.
-Да-а-а, дед., - призадумалась Антонина. - Чё ж делать? Не согласная я на Портфелиху. А почему Стёпку Портфелем прозвали?
-Дык щас расскажу. Чаёк готов?
-Нет, дедунь, чаёк успеется. Пока народу нету, расскажи. А чаёк сразу после. Его ж ещё заварить надобно.
-Эх, ладно! – Никифорыч хлопнул шапкой по столу. – Валяй! Заваривай! Значит так. Когда нашим пацанам пришли повестки в армию, председатель срочно послал этого, как его, доставалу нашего…саженца, нет… да! снабженца, точно! снабженца в город за чемоданами. Заходит он в универмаг, а там учёт на три дня в чемоданном отделе. Он к директору, так, мол, и так – пацанам нужны чемоданы, в армию проводить. А директор – не могу, говорит, учёт прерывать. Не положено. Пройдите, говорит в школьный отдел. Там портфели. Может вам портфели подойдут. Вот и привёз снабженец пацанам портфели. Да красивые такие, блестящие! Тут, - дед старательно изобразил, где именно – два замочка, а там, внутри один, который туды-сюды ездит. Жик- туды, жик- сюды.
-Молния что ли?
-Да шут её знает. Может и она. Вот, значит. И на торжественном собрании пацанам эти портфели вручили. Ну, что поделать? Нету чемоданов! А портфели расчудесные, прямо для министров изготовленные, важные!
-И всё? И поэтому Стёпка – Портфель? – изумилась Антонина.
-Да погоди, ты. Не встревай! А после собрания все, как положено, в нашу столовую, на банкет. Председатель распорядился – банкет за счёт колхоза. Всё чин-чинарём! А я в это время стадо домой гнал, думал на собрание успею. Глядь, а все уже на банкет спешат. Ну, думаю, ладно, главное на банкет всяко успеваю. Свистнул Яшке, он быстрее коров погнал…
-Этому самому Яшке? – Антонина показала в окошко на козла, мирно дремавшего на солнышке, словно собака.
-Ну! Кому ж ещё? Это ж я его к себе подпаском взял. Он ещё маленький был, выскочил из Стешиного двора в аккурат, когда я коров собрать не мог. Разбрелись, паразитки, по всему посёлку. А пёс-то мой приболел. И этот, пострелёныш маленький, рожки коротенькие, а будто чего-то понял. Ей-Богу! Как учёный пёс стал вокруг коров бегать и к середине их сбивать. Какая корова замешкается, он тут как тут, рожками своими её ррраз! и боднёт. Иди, мол, на место, не балуй! Глядь, а коровы его слушаться начали. И в серединку, в серединку сбиваются. Так он мне всё стадо и собрал. Как он сообразил, ума не приложу. Видно и среди козлов умные попадаются. Мне свезло – Яшка мне попался. С тех пор он у меня в подпасках ходит. И, ведь козёл-козлом, а слово ласковое понимает.
-Это точно, Яшка ласку понимает. Я ему сахарку дам, так он мне руку потом всю вылижет и головой кивает, спасибо вроде говорит.
-Только не любит он, чтобы руками махали. Может он думает, что драться кто собрался. А тут, как на грех, Стёпка, радостный такой, идёт в столовую и портфелем машет. Натуральная мельница! И всё… Увидал такой финт Яшка и рогами на Стёпку попёр! Тот от него еле успел портфелем загордиться! А Яшка отбежит на два метра и опять на Стёпку в наступление! Пока я не подбежал, не схватил его за ошейник. Портфель, конечно, Яшка ему попортил. Всю блескоту содрал, да и дыркаф наколол. Рога они хоть у кого рога, дыркаф понаделают, будь здоров! Ну, и всё! И стал Стёпка Портфелем. А председатель ему прямо на банкете, как пострадавшему, свой личный чемодан подарил.
-Да-а-а. История. Ух, и агрессор ты, Яшка! – погрозила кулаком Антонина в окошко. – Знала бы, с роду сахаром бы не кормила. Моего Стёпушку и рогами! Ну и агрессор! Хунта настоящая! Не Яшка, а Гитлер!
-Зря ты так, Антонина. Яшка защищал стадо от захватчиков. Откуда Стёпке знать, что Яшка в нём захватчика признал? Так что, ты зазря не пыли. Козёл может быть, подвиг совершил!
-Ага! Ты ещё ему медаль дай или грамотой награди! Грамота! Награждается козёл Яков в честь защиты стада коров от Стёпки. Во! – Антонина покрутила пальцем у виска.
-А не скажи, Антонина! Мне раз в неделю домой с пекарни четыре буханки хлебушка завозили. Лично для Яшки. Председатель распорядился, для прокорму. А как же? Ну, и что же что козёл? Зато на службе! Как человек! Некоторые вон люди-человеки! а на службе хуже козлов! Бе-бе, бе-бе! Ни молока, ни мяса. Козлы!
Спорить с Никифорычем было бесполезно. В своей правоте он умел убедить собеседника просто и быстро.
-Ага, конечно! Теперь из-за него Степушка – Портфель! А я - Портфелихой буду, - голос Антонины задрожал, а по щекам потекли тоненькие ручейки слёз.
-Тьфу, ты, Господи! Голова моя садовая! А может он у тебя совершит чего-нибудь геройское и его переназовут! Портфель – герой!
-Как это?- швыркнула носом Антонина.
-Как как? А так! Правление загорится, а он Верку из огня вынесет!
-Кого?! Верку?! - вспыхнула Антонина. - А чё это Верку? Там народу вон сколько! Пусть лучше тётку Стешу выносит. А Верка – электровеник и сама быстрее всех в окошко выпрыгнет. Или вон дядю Игната. Он на одной ноге не сумеет сигануть из окна.
-Ладно, хай Игната спасает. Так вот, значит, - хитро прищурился Никифорыч. - Правление горит, а твой Стёпка имущество сначала имущество спасёт, документы секретные, а потом глядь, а в уголку Игнат без сознания. Он его в охапку и прыг! в окошко. Рубаха на нём загорится…
-Ой, Господи! Обгорит ведь совсем! – запричитала Антонина.
-Да что ты! Он только приземлится, его сразу водой окатят. Не обгорит. Ну, шрам, конечно, на щеке останется…
-Ты чё! Сдурел, дед? Такого красавца изуродовал?
-Тьфу ты! Ну, хоть похромает пусть маненько! Приземлился неудачно! Вона из правления попробуй спрыгни, да ещё с этим Игнатом колченогим, будь он неладен! Шатается по правлению, людям работать мешает! Спасай его потом! – погрозил кулаком Никифорыч незримому Игнату.
-Ладно, маненько пусть похромает. Я ему из района костылик привезу, пусть хромает на здоровье. Но только не долго! А то чё ж я буду с хромым всю жизнь мыкаться?
-Да нет, он токо ногу чуть подвернёт, а потом всё у него выздоровеет. И вот идёшь ты со Стёпкой по деревне, а все вам кланяются, мужики даже шапки сымают, а бабы от зависти платки на кулак наматывают. Ребята бегут, пальцами тычут: вона идёт геройский мужик со своей булахтерой.
И так складно Никкифорыч рассказывал, словно песню пел. У Антонины от такой великолепной картины даже заныло где-то в груди.
-О-о-о, - простонала Антонина. – Шикарно…
-А я чё тебе врать буду? И я говорю: шикарно! Походишь маненько Портфелихой, а потом, после пожара, жена героя! И весь разговор!

Вдруг Антонина поняла, что они с Никифорычем поменялись ролями. Ещё вчера она деда успокаивала, а сегодня он её. А как же? Человек человеку всё-таки друг и соучастник, должен соучаствовать. И не просто так, а помогать отойти от разочарования в этой, ох какой не простой штуковине – жизни.
В буфет набежал народ: командировочные вернулись позавтракать. Никифорыч опрокинул чай в беззубый рот и поспешил "по делам".
Антонина накормила всех желающих, вымыла посуду, пол. Поправила занавески. На глаза попалась табличка "Бухфет". Антонина вышла на улицу прикрепить табличку на прежнее место и краем глаза выхватила из тополиного ряда приближающуюся телегу. Правил лошадью Степан. Вот неожиданная радость! Антонина подняла выше грудь, оттянула ниже вырез блузки: чего ж красоту прятать?
-Здорово, Тонь. Вот проезжал мимо. Председатель послал в Веньково за монтёром. Свет на ферме перебило, а мне одному не сподручно.
-Голодный? Заходи, поешь, - заглядывая с нескрываемой нежностью Степану в глаза, раззаботилась Антонина. –Гречка с котлетами. Горячее.
-Не могу, тороплюсь. Там девки на ферме вручную доить собрались. Злющие!
Антонина поняла, что Степан не спроста заехал к ней. Веньково от фермы всего в двух верстах, а буфет совсем в другой стороне и хлебать до него километров семь. Зачем? Её брови вопросительно изогнулись.
-Я чё приехал…Я это…Вот…
Он вытащил из-за пазухи дощечку с надписью "Бухфет". Буковка к буковке – красотища!
-Ой, Стёпушка! Это ты сам?
-Угу. Давай прибью. Тут и краску дождём не размоет и ветром не унесёт.
Степан снял с телеги ящик с инструментом и мастерски управился с "Бухфетом".
-А ещё я тут подумал. Свадьбу после уборочной сыграем, а?
Антонина обвила руками Стеапанову шею и вместо ответа крепко поцеловала его в губы.
-Согласна на Портфелиху, - тихо прошептала Антонина.

Ни разу больше никто не спросил Антонину про новое название буфета. Никифорыч убедил всю деревню, что бухфет – это дело серьёзное, бухгалтерское, где всё - материальное и строго учёта требует.