Алоэ

Это случилось одним солнечным утром, когда она просто не смогла подняться с постели. Впрочем, и раньше у этой женщины были сложности с тем, чтобы встать спозаранку и получить то, что Бог подает ранним пташкам, то есть целую кормушку, забитую неотложными делами, которые к вечеру устанешь расклевывать.
И раньше она подолгу лежала в теплой кровати, спеленутая теплом собственного тела, в коконе, скатанном из одеяла, лежала и напряженно думала о разрешении самых разных проблем, сиюминутных и глобальных.
Ее веки слипались, по телу ходила волной истома, пока у основании шеи ни собирались жаркие мурашки и она ни опрокидывалась в сон, чтобы, как при обратной перемотке, упасть в него, как человек падает в воду с берега, и пробудиться, то есть по волшебству возникнуть снова в той же самой начальной точке, и так много раз подряд.
Она любила спать по десять-двенадцать часов в сутки. Сон давал возможность жить, не умирая, но пользуясь преимуществами смерти – потерей памяти, неподвижностью, уединением, независимостью от чьих-либо влияний и мнений. Сны, которые ей снились, были обычно очень красивы и чувственны: она часто просыпалась со сладким ощущением поцелуя на губах, поцелуя, который ей дарили самые невероятные кандидаты в любовники, начиная от скандинавских богов и заканчивая героями современных киноэпопей.
Но отказаться от жизни ради сна она не решалась и не могла до того солнечного утра, когда не смогла встать с кровати, потому что почувствовала, что ее тело и руки – это тонкий стебель алоэ с сочными колючими листьями, а венчает его свечой алый цветок – ее голова.
Это превращение совсем не удивило женщину, гораздо больше изумило ее то, что растение, которым она стала, было уже аккуратно срезано, и комель стебля, расположившийся там, где когда-то были ее маленькие стопы, сочился светлым соком. Каждая ее клетка ощущала, как этот сок пропитывает белые простыни и уходит в матрас, как в сухой песок. Но вскоре кровать захлюпала, словно болото: женщина-алоэ узнала, что может двигаться, и начала беспокойно ворочаться в постели.
Ужас ударил в нее зеленой молнией, ведь женщина поняла, что если никто не поставит ее в воду в ближайшие пару часов, она непременно засохнет. Ее листья сначала станут дряблыми, цветок поникнет и потеряет свежесть, а потом все ее тело-растение пойдет рябью морщинок, скрючится, да так и будет лежать здесь, на кровати, становясь все легче и легче, теряя цвет, пока не останется от него один белесый остов в шелестящем нимбе из истлевших соцветий.
И напуганная такой перспективой, она закричала во весь голос, опять же каждой своей клеткой, всем своим растительным существом, так что воздух в комнате заходил ходуном, а стекла в окнах полопались.
И тогда в комнату вошли, и чей-то встревоженный голос поинтересовался: «Что с ней?». Женщина почувствовала, как ее поврежденный стебель нежно бинтуют умелые руки, почувствовала, как кто-то подложил под ее голову-цветок пузырь со льдом. Ее положили на носилки и понесли. Она старалась втянуть свои многочисленные шипы, чтобы никого не поранить, и пусть они все равно царапали стены и ноги пришедших за ней цветоводов, никто не изрек в ее адрес и слова упрека.
И с тех пор, как ее поместили в оранжерею с большими окнами, выходящими в ухоженный парк, с тех пор, как она узнала, что является общественно-полезным лекарственным растением, которое жалко так вот запросто выбросить на помойку, жизнь ее изменилась к лучшему. В новом своем качестве эта женщина нуждалась совсем в немногом: в умеренном тепле, в редком, но своевременном поливе, да в периодической подрезке разросшихся колючих листьев. Просыпаться и засыпать ей было уже не за чем, так что эти состояния сменяли друг друга совершенно безболезненно и почти не отличались друг от друга, хотя иногда она понимала, что склонившийся к ней и осыпающий ее медовой пыльцой огромный шмель мог быть только частью сна.