Мы не рабы...

Принц был достаточно взросл, чтобы рассуждать, но еще слишком мал, чтобы сопротивляться, а потому и был нещадно избит. Король пнул сына в последний раз, уже не больно, а так – чтобы закрепить пройденный материал, и отвернулся. Выждав пару секунд, принц молча отполз в угол к брату. Из левого, не подбитого глаза, обильно текли слезы. Мальчик, вздрагивая, слизывал их с разбитых губ, с горечью думая о том, что дискуссию надо было затевать после еды.
В тусклом свете жировой коптилки было не видно выражения отцовского лица, но принц знал - на ужин сегодня надеяться не приходится. В котле над очагом пыхала и брызгалась вязкая похлебка из картофельных очисток. Хотя большую их часть притащил наследный принц, ему-то и оставаться голодным. «В следующий раз сначала поем»,- сглотнув слюну, подумал мальчик.
 Королева-мать докурила, выбила трубку о вертел и сунула её за корсаж. Черное жерло трубки торчало наружу, и казалось, что у матери дыра меж грудей. Королева прокашлялась и сипло позвала:
- Эй, девки, помогите-ка.
Принцессы, занятые игрой с кошкой, даже не повернули голов в её сторону.
- Ну-ка ты, твоё высочество, - королева подошла, и, ухватив ближайшую принцессу за косу, дернула за собой. – Оглохла, что ли?
Девчонка, подбодренная материнским тычком, бросилась к очагу - снимать котел с огня.
- Сварю я когда-нибудь эту тварь! Проку никакого, – королева с досадой пнула кошку. Та метнулась к входной двери, и, протиснувшись между прутьев, выскочила наружу.
Король взглянул на жену с упреком.
- Не обижай животное.
- Кто бы говорил, - хмыкнула та, вытаскивая из ниши в стене ложки, и мельком глянув на зажавшегося в углу принца.
- Я по делу, - поднял палец король. – Слыхала, чего болтал?
Её величество согласно промычала, бросила ложки на стол. Дети подтянулись ближе, остановились в почтении у стола. Лишь побитый принц не шелохнулся, хотя левый, еще влажный от слез глаз посверкивал из сумрака голодными искрами. Пока королева шуршала сухарями, высыпая часть из корзины на стол, король раздал ложки детям.
- Повезло тебе, Гулгад, - рассмеялся отец, вручая обгрызенную, потемневшую деревянную ложку младшему сыну. – Если б не выкрутасы Тибрайда, ходил бы голодным ты.
- Почему? – осторожно принимая последнюю ложку, спросил мальчик.
- Потому, - отозвалась мать. – Свою сломал? Сломал. Пока не принесешь новую, есть тебе нечем. Скажи спасибо брату.
Гулгад обернулся и показал Тибрайду язык.
- За стол, - разрешил король. – Дай Бог, чтоб не в последний раз.
После столь короткой молитвы последовал такой же короткий ужин. Котелок опустошили в минуту, сухари сгрызли до крошки, ложки облизали и вернули в нишу.
- Спать, - объявил король.
Очаг потух сам собой. Король с королевой, недолго повозившись на своем ложе, захрапели. Дети спали тихо, словно и во сне боясь вызвать родительский гнев.
Тибрайд не спал. Кошка снова пробралась в дом, и, найдя среди королевских детей самого несчастного на сегодня, словно желая подбодрить, легла у него в головах. Время от времени зверь шевелился и мальчик чувствовал, как шершавый горячий язык касается заплывшего века, а усы щекочут лоб. Потом притихла и она.
- Тибрайд, ты спишь? - на едва слышный шепот сестры мальчик открыл глаза, шмыгнул носом.
- Выходи, - послышалось уже с порога.
Кошка, потревоженная движением, муркнула, и перебралась на нагретое место. Принц перелез через брата, обполз младшую сестру, и, послушав дыхание взрослых, пробрался к выходу.
- На, ешь, - принцесса протянула брату три куска зачерствевшего хлеба. Тибрайд ломаться не стал.
- Какая муха тебя укусила? - вздохнула принцесса, разглядывая лицо брата.
- Навозная, - огрызнулся Тибрайд.
- Не груби, я старше.
- А я наследный принц. Я главнее.
- Ты ж кричал, что не хочешь быть королем.
- Не хочу.
- А чего тогда?
- Выпендриваюсь. Еще есть?
- Хлеб? Нет.
- Ладно. Спасибо, Ингерн.
Они взялись за руки и поднялись на пригорок, под которым, в отдалении от большого селения, стояла их лачуга. Глядя на огни, Тибрайд сказал:
- Ты старше. Скажи, почему мы не там?
- Тибрайд, Тибрайд, - покачала головой принцесса. – Опять за свое. Мало тебя отец лупит?
- Мне все равно. Почему все там, а мы здесь?
- Потому что в нас течет королевская кровь. Твой отец – король. Когда-нибудь ты сам станешь королем этого селения.
- Я не хочу!
- Не кричи, разбудишь всех.
- Я не хочу быть королем, - понизив голос, повторил мальчик. – И не буду. Не хочу отдуваться за каждого из тупых, злых, жестоких, сытых, гладких и противных жителей этого поганого городка. Какой осел это придумал?!
- Так всегда было, Тибрайд. Так полагается. Если в селении не будет короля, кого же тогда будут наказывать? Ведь люди делают плохие поступки каждый день.
- Это… это дурость! – огрызнулся Тибрайд. – Какой-то дурак напакостит, а я должен буду за него у столба или под плеткой отдуваться, да?
- Это честь, а не дурость! Шестнадцать поколений нашей семьи были здесь королями. Ты станешь семнадцатым. Мать рассказывала, когда короновали отца, было здорово – еды хватило на целых четыре дня!
- А, знаю я эту историю. С дедом тогда переборщили. Только папашу так просто не возьмешь – поздоровее деда будет. После предпоследнего прощения, когда ему ногу пропороли, помнишь, как его приволокли полумертвого? А сегодня ничего, этой самой ногой так меня отдубасил…. Нет, я все-таки не понимаю, почему каждый не может сам отвечать за свои грехи?
Ингерн покачала головой, с сочувственным упреком глядя на брата, и, заговорила, назидательно подняв палец.
- Потому что король в ответе за всех жителей своего селения. Он – совесть и разум своего народа. Король сочувствует всем и переживает за каждого, будь то простой человек, слуга или раб. Он принимает их боль, все их грехи и провинности на себя, тем самым избавляя народ от самого страшного – от мук совести.
Тибрайд отвернулся, поморщился.
- Наслушалась мамочкиных проповедей?
- Да, наслушалась, - вскинулась Ингерн. – Я сама когда-нибудь стану королевой в каком-нибудь городе, и матерью.
- Ага, и будешь плодить новых королей. Ждешь, не дождешься своего принца? Ну почему я не родился в семье Раба денег? Вот была бы сказка! Слуги народа тоже живут хоть куда.
- Ну, ты размечтался! – хлопнула ладонями по коленям Ингерн. – А Кухаркой ты стать не хочешь?
- Хочу! - вызывающе поднял подбородок наследный принц. – Вот возьму и убегу! Поступлю в Академию Кухарок! Я умный, меня возьмут.
- Не возьмут, - парировала сестра.
- Возьмут! - нахмурился Тибрайд.
- Не возьмут, - поддразнила его принцесса.
- Я тебе говорю, возьмут! – взмахнул кулаком принц.
- Не возьмут, - Ингерн показала брату правую ладонь. На ней было выжжено королевское клеймо. – Вот поэтому. Король не имеет права работать. По-моему, это не так уж плохо – тебя кормят, поят, одевают.
- Кормят объедками, а одевают в тряпье, - надувшись, глядел на метку на своей ладони Тибрайд. – Все равно убегу. Буду работать. Стану Слугой народа. Буду думать умными мыслями. Или Рабом Денег. А потом стану Кухаркой. И буду управлять всей страной. И отменю королей.
- Дурак, - сказала сестра.- Кого же тогда бить будут? Хватит болтать лишнее. Сухари сейчас переваришь, опять есть захочешь. Как заснешь на голодный живот? Пошли спать, а то сил не будет. Завтра уйму домов обойти надо, налог собрать.
- Не хочу, - ответил Тибрайд. – Я сегодня больше всех собрал. А что из этого получил? Три сухаря.
- Ну и сиди.
Ингерн пожала плечами, поднялась и ушла.
Тибрайд остался один. Он смотрел на клеймо, и думал, что избавиться от него нетрудно - надо завтра, когда никого не будет, накалить в очаге вертел, и прижечь ладонь. Он потерпит, отец и не такое выдерживает на прощении. А рука заживет. Зато потом, когда он убежит, никто не узнает, что на самом деле он – наследный принц! Он станет, он обязательно станет Кухаркой!