На крыше

Сейчас ты стоишь на краю, на крыше, возле своей мансарды. Я сижу чуть дальше и нервно курю. Что мне делать со всем этим, я не знаю. Ты сказал, что жизнь бессмысленна, и жить незачем, а я даже не знаю, что тебе ответить, ведь ты, наверное, прав. Пугает мысль, что ты сейчас скинешься, а я останусь тут живая и несчастная. Ты говорил, что любишь меня, но зачем тогда бросаешь вот так? Наверное, тебе плохо именно со мной. Может, ты хочешь убежать от меня? Но почему бы тогда просто не уйти? Значит, все же ты бежишь не от меня. А что, если прыгнуть вместе с тобой? Ведь ты не зря позвал меня сюда, смотреть, как ты будешь это делать. Нет, эта мысль уже приходила мне в голову. Судя по всему, я не настолько сильно люблю тебя, чтобы броситься вслед за тобой. Как вообще я могла связаться с тобой? Думаю, что я психически больна, с другими девушками такого не происходит.
Вот ты подходишь ко мне. Плачешь. Ну что ты плачешь, сам же этого хотел. Ты садишься рядом, и обнимаешь меня. Куришь. Я понимаю, что ты жаждешь, чтобы я спасла тебя, сказала: не надо, не прыгай, все будет хорошо (ведь, наверное, это и есть главное предназначение моего пребывания здесь). А я даже этого не могу. Не могу я тебе сказать, что все будет хорошо, если этого не будет. Я даже слов подходящих найти не могу. Вот ты идешь назад, к карнизу. Меня опять охватывает страх. Если ты скинешься, у меня больше никого не останется, не будет ни одной родственной души, такой, как ты. Куда мне податься со своей патологией? Кто меня поймет?
Это вечное желание суицида, причинения себе боли – просто проклятие. Как врожденная неизлечимая болезнь. Живи с ней, как хочешь, никто не поможет. Я ведь тоже пыталась покончить с собой. Резала вены, глотала таблетки. Когда причиняешь себе боль, сразу становится легче. На фоне физической, отступает душевная. Такое случается, когда находишься на некой грани, в помутнении. И все эти попытки служат какой-то необъяснимой разрядкой. Потом помутнение проходит, отпускает мысли и чувства, и ты некоторое время живешь, как все нормальные люди. Но это длится не долго, до тех пор, пока психоз снова не возьмет над тобой верх. Все это напоминает мне русскую рулетку – никогда не знаешь, в какой их этих разов ты больше не останешься в живых.
Ну что же ты стоишь так долго, зачем меня так мучить? Ожидание неизвестного страшнее всего. Я встаю, подхожу к краю и смотрю вниз. Внизу люди, машины. А наверху, над нами такой красивый, багровый закат.
Все движение остановится, когда ты упадешь. Интересно, ты скажешь мне что-нибудь на прощание или просто прыгнешь, сразу и неожиданно, даже не простившись? Теперь ты смотришь на меня. Уже не плачешь, в глазах даже насмешка. Наверное, ты чувствуешь свое превосходство надо мной, ведь я останусь доживать жалкую жизнь, а ты улетишь, как вольная птица. В этот момент я понимаю, что ненавижу тебя. Ненавижу за эту провокацию, за эту твою свободу, за твою патологию. Но из-за этого же не могу избавиться от своей бесконечной привязанности к тебе, почти симбиоза. Возможно, мне даже станет легче, когда ты умрешь, и все-таки даже страшно представить.
Кончились сигареты. Нужно спуститься вниз, в киоск. Медленно отхожу от края, залезаю в окно твоей мансарды, пересекаю комнату. На стенах у тебя прикреплены разные фотографии. На одной из них мы с тобой. В парке, летом. Обычная пара, улыбаемся, ты меня обнимаешь. Только у тебя улыбка какая-то порочная, а у меня на шее кулон в виде лезвия бритвы (это ты мне ее подарил). Нужно будет забрать это фото себе на память, когда тебя не станет. Буду заливать его слезами. Прохожу дальше, к двери, выхожу на лестницу и спускаюсь вниз, пешком все восемь этажей. Внизу две соседки разговаривают, веселые, накрашенные. Жаль, что я никогда не была такой. Я всегда была очень грустной девочкой. Но я их понимаю, они, наверное, даже правы в своем веселье. Вот только им меня никогда не понять. Им нечего было бы мне сказать, потому что нет доводов против смерти.
Вот и киоск. Две пачки Винстона и спички. Стоит запрокинуть голову наверх, и я увижу тебя, но я почему-то не решаюсь. Стою возле киоска как-то обессилено. Внезапно появляется дикое желание убежать. Просто убежать далеко-далеко, и не задумываясь бросить тебя там одного. Ты расстроишься, ведь без меня ритуал будет не так красив, а может и вовсе не состоится. Да, ты действительно без меня не можешь. Что бы ты делал сейчас, если бы меня не было? Перед кем показывал бы этот маскарад? За это, наверное, ты меня и любишь. Все-таки я, наконец, поднимаю голову. Ты стоишь все в той же позе, что и прежде. Похоже, ты тоже смотришь на меня. Неужели тебе совсем не жалко расставаться со мной?
Опять медленно поднимаюсь на восьмой этаж. Теперь мы с тобой вместе курим. Ты стоишь спиной ко мне, лицом к улице, все так же на краю. А я за тобой. Смотрю тебе в спину. О, как мне жаль тебя! Сейчас ты такой несчастный и никому не нужный, потерянный в себе и в огромном мире, как брошенный ребенок. Эта жалость вызывает у меня отвращение к тебе. Я неслышно поднимаю руку, расправляю ладонь, и подношу ее к твоей спине, едва ли не касаясь одежды. Теперь твоя жизнь зависит от меня, одно мое движение, и ты упадешь на асфальт с высоты восьмого этажа. И ты наконец-то не будешь мучить меня этим бесконечным ожиданием. Я делаю глубокий вдох и произношу: Не надо, слышишь, не надо прыгать, все будет хорошо. Ты поворачиваешься ко мне лицом, доверчиво смотришь в мои глаза и радостно улыбаешься. Я беру тебя за руку, и мы отходим от края. Сейчас мы попьем крепкого чая, и ты уснешь. Чтобы завтра, открыв глаза, снова начать меня мучить.… А может и я тебя…