Ангелы бывают синими

       
       ,, Я сегодня до зари встану. По широкому пройдусь полю….,, - мы с Васькой орали эту хорошую песню в две лужёные глотки. Дорога была вся в кочках и рытвинах. Только вот какая-то скотина её к вечеру всю перерыла. Быстро однако её испортили. Ещё днём, когда мы с Васькой шли в свои родимые гаражи, здесь, точно был ровный асфальт, и ширина его была приличная. Какой дурак ухитрился так быстро расковырять, изогнуть и сузить дорогу? Нога опять зацепилась за очередную кочку, а может и за другую ногу, и я, больно ударился головой о вздыбившуюся к небу дорогу. Она оказалась крепкой, из асфальта, это точно. Но и моя голова тоже была не из глины слеплена. Выдержала. Вася помог мне подняться, и стал отряхивать испачканный в грязи и пыли выходной пиджак. И тогда я понял, что он меня уважает. Самое главное, чтобы тебя уважали. И я его ещё сильней зауважал. И мы, уважая друг друга, опять продолжили громко петь хорошую песню про того парня. Песня была жалостливая, а половины слов из неё мы не знали и заменяли их словами: ,,Там-та-там. Трат-па-пам,,. Песня нам очень нравилась. Но тут, какой-то гад бросил в нас с балкона пустую бутылку и начал орать противным голосом, как потерпевший, что сейчас два часа ночи и пьяным дуракам, орущим посреди ночи место в медвытрезвителе. Ну не гад, какую хорошую песню испортил. Я сообщил ему, что он козёл червивый и что у его матери ноги были кривыми. И у его жены ноги даже сейчас кривые. А ноги кривые бывают оттого, что по ночам часто ссатся, а от водки ноги кривыми не бывают. На соседнем балконе кто-то громко засмеялся. Тут его жена в драном халате, которая тоже вылезла на балкон, начала орать на нас и, прицелясь, кинула сверху ещё одну пустую бутылку. Дура кривоногая, видно планка у неё упала и в мозгах зашкалило. Бутылка со страшным звоном встретилась с асфальтом. А мы встретились с сержантом милиции. Не одним, а ещё с другим сержантом или капитаном. Правда, Васька утверждал, что их было трое и все они, как один, были настоящие полковники. Но это, он брешет. Я точно помню, что били меня двое. Видеть я то, перестал не на один, а на оба глаза. Ваську не били, потому что он в это время лежал. А лежачих, у нас в городе, не бьют. У него только потом деньги, из пришитого кармана на трусах, пропали. Те, что он должен был должен Сашке Корякину отдать. Его жена, Наташка, самолично нитками карман тот пришивала и кулаком перед Васькиной мордой махала. Это она его так загодя предупреждала о побоях в случае пропития денег из трусов. Что теперь будет? Наверное, он теперь повесится или в запой уйдёт. Второе, конечно, более вероятно.
       А сейчас, промыв наши желудки какой-то гадостью, нас полоскали холодной водичкой напором из шланга. Кто мыл, не знаю. Точнее, сквозь щелки подбитых глаз, ничего не видел. Вода последние смотровые щели залила. А Васька говорит, что харя поливальщика из шланга кирпича просит. Значит плохой это человек, если моему другу эта харя не понравился. У Васьки, в нашем городе все друзья, даже бродячие собаки. А этот видно хуже собаки. Вишь змей, как норовит струёй больно в лицо или промеж ног угодить. Напор-то ещё, о-го-го, какой! Опять гад, кирпича мордой просящий, больно бьёт холодной струёй мне в лицо, а потом в низ живота. Я, захлёбываясь от изобилия проглатываемой мной воды и боли в паху, падаю на цементный пол. От пронизывающего холода меня самого начинает бить мандраж и, не ко времени начавшийся отходняк. Мне становилось всё хуже и хуже. Васю сбили струёй из шланга на цементный пол, и он кричит что-то про суку и свои яйца. Его крику вторит наглый и довольный хохот мента-поливальщика. Жаль, у меня в руке кирпича нет. Очень уж мне за свои фингалы под глазами поквитался хотелось.

       *

       Полевой агент, внедрённый в среду обитания людей, в последнее время стал всё реже выходить на связь. А редкие сеансы связи с ним были похожи на бред заглючившего компьютера. Центр был обеспокоен таким положением дел и на помощь первому агенту был отправлен второй, более опытный. У этого агента был большой стаж работы именно на таких планетах, как эта. Пристрелку посадочного модуля производили по постоянно работающему маячку первого агента. Его посадка прошла идеально, если считать отклонение в полторы мили, величиной по отношению к парсеку, весьма и весьма, мизерной. После невообразимых космических расстояний, это вообще было не расстояние. Полевой агент номер два, экипированный под местного жителя, с помощью трансфокальной установки изменивший внешность, получивший экспресс-знание языка и местного диалекта аборигенов, отправился на поиски исчезающего полевого агента номер один. В его экипировку, с учётом низкой агрессивной активности местного населения, входил минимальный набор средств выживания в этих условиях. А точнее. Ручное лучевое оружие, способное за один раз легко слизнуть с лица этой планеты город средней величины. Малый синтезатор, могущий из воздуха или грязи приготовить пищу для всего населения города той же величины. Ну и прочие подобные и необходимые в этом случае вещи. Если бы среда обитания и сами аборигены были агрессивны, то агент в этом случае был бы весь в броне и больше походил на ударный планетарный истребитель. Жизнь каждого полевого агента ценилась очень высоко.
       Все эти вещи были разложены по карманам нелепой одежды землянина, в которую обрядили полевого агента номер два. Посадочный модуль, после высадки, возвратили на орбиту. А широко шагающий в сторону работающего маяка, агент номер два, мимоходом анализировал окружающую обстановку. Выйдя на автотрассу, зашагал ещё бодрее. Очень скоро мимо него со страшным грохотом и лязгом, пронёсся заляпанный грязью грузовик МАЗ из песчаного карьера. Агента номер два всего обдало сначала грязью, а затем он оказался в вонючем облаке отработанных газов. Если бы топливная система этого старенького МАЗа была отрегулирована, и полупьяный водитель, из-за гадкого топлива, не сделал бы в этом самом месте перегазовку двигателем, то агент номер два продолжал бы спокойно шагать в город. А сейчас он лежал на обочине дороги, и его натурально рвало. Отметав из желудка завтрак и вытерев с глаз обильно текущие слёзы, он срочно сообщил на базу, что на него было совершено вражеское нападение и попытка отравления удушающими газами. Нападавшие скрылись на своей чадящей боевой машине. Полученное сообщение было пропущено через корабельное ЭВМ, и тщательно просмотрены все кадры визуального наблюдения с орбиты за передвижениями агента номер два. Агент ещё, как следует, не откашлялся и не отхаркался от дизельной копоти, когда ему пришёл ответ с базового центра связи. В нём говорилось, что нападения как такового не было. Просто транспортные средства аборигенов находятся на низкой ступени развития, а потому чадят и гремят при езде. Агенту предлагали держаться от них подальше. Не успел он получить это сообщение, как ему навстречу, слепя глаза фарами, по шассе пролетела, гремя разухабистой музыкой, ревущая машина, набитая пьяными парнями и такими же пьяными девками. Откуда агенту было знать, что это городская молодёжь гуляет. Шарахнувшись от пронёсшийся повозки, он принял решение идти в город полем. Зря он так решил. Не знал иноземец, что, плюя на все запреты мэрии и экологов, за город машинами вывозили всякий хлам и мусор. Под мусором иногда подразумевались и остатки железобетонных плит. Вляпавшись в зловонную кучу гнилых помидоров и картошки с местной овощной базы, он сразу попал в лабиринт железобетонных останков. Ну, это даже местному жителю днём не сразу одолеть. А уж ночью, точно глаз на торчащей арматурной проволоке оставишь. И опять на околоземную орбиту ушёл запрос. Теперь это была просьба об определении породы металлического кустарника и способа преодоления его зарослей. По корабельному ЭВМ в сложнейших лабиринтах электронных соединений забегали электрические импульсы, закрутились накопители информации, Операторы спешно то загоняли гигабайты информации, то извлекали их из ЭВМ. Ответ пришёл продрогшему агенту через полчаса. Ему пояснялось, что это не кустарник, а вульгарный бытовой и промышленный мусор. И что ему в город на прямик не пройти. Предлагалось следовать по автодороге. Агент опять, вторично вляпавшись в гниющие овощи, вышел на дорогу. От усталости, дизельной вони и запаха овощной гнили его шатало и самочувствие было не ахти. Разбалансировка метаболизма в организме агента привела к тому, что, войдя в город, он упал на тротуаре, и забылся в болезненном беспамятстве. Вживлённый в ухо передатчик коммуникационного устройства надрывался в безответных вызовах с орбиты.

       *

       Я не видел, как нас с Васей голых привели в спальню медвытрезвителя. Заплывшие от побоев глаза не позволяли всё это увидеть. Пять коек с уложенными на них досками и табуреткой для надзирателя, язык не поворачивался назвать спальней. И ещё тут царила страшная холодрыга. Я лёг на бок и плотно свернулся калачиком. Таким образом, последний раз я лежал в утробе моей матери. Мой друг Вася, продолжая жаловаться на отбитую струёй мошонку, улёгся рядом. Про деньги он пока не вспоминал. А вот когда вспомнит, то будет причитать по умыкнутым ментами из кармана трусов долговым деньгам, как по покойнику. Я хотел пожалеть Ваську и его отбитую струёй мошонку, когда дверь в комнату, скрипуче отворилась, и в нашу спальню впихнули мокрого хмыря. Обычно голые мужики свой срам руками прикрывают. А этот лапал себя руками за бока и что-то искал. Видно этого утюга капитально почистили при обыске. Матерь божья! Да у него весь мужской срам ровно ножом стесали. Как он, бедолага, по малой нужде-то ходит? Ну, как есть инвалид, по женской части не ходок, это точно. Сам хмырь был чистеньким, да гладеньким. Руки мяконькие, не в мозолях. А загара вообще нет. Видать начальничек с дальних северов к своей родне на отдых приехал. Васька забыл про свои ушибы и прилип к незнакомцу. Звали того Иваном. Но морда у него была явно не русская. Хотя сейчас хрен угадаешь, где Иван, а где Абрам. Про кавказцев и говорить не приходиться. Как тараканы из спичечного коробка со своего Кавказа разбежались и по рынкам тусуются. Бабок у них куча, вот наши девки к ним и липнут. Не хотят они нашего нищего производителя поддержать, вот и рожают носатых. А они у их сразу черненькие с усами родятся.
       А Васька уже начал свой допрос. Кого, мол, в нашем городе знаешь? Иван сразу назвал мужика, который жил недалеко от нас. Дурной был мужик. Особо во хмелю. Как напьётся, так на крышу дома шасть, и давай с космосом матом разговаривать. Пару раз с крыши падал. Хорошо ещё пьяным. Тверёзый бы, в дребезги разбился. А пьяному море по колено. У того мужика постоянно что-то по дому случается. Совсем недавно пожар страшенный случился. Еле дом отстояли. Это хорошо, что у него весь дом, до потолка, был мукой засыпан. И где он столько наворовал? А то стал по ночам на халяву спирт мужикам раздаривать. Пока милиция не накрыла его, пол-улицы форменными, как и он, алкашами стала. Хотели посадить его за спекуляцию. Но не посадили, денег то он с алкашей не брал. Говорил, что из чувства жалости и сострадания им спиртяшку давал. А где он столько спирта достал, менты так и не смогли узнать. Одним словом, друг этот его, алкаш законченный и весь без просвета мутный.
       Так они сидели и потихоньку базарили. А я от холодрыги, на кроватных досках, дуба втыкал. Иван рассказывал печальную историю своего пленения злобными жителями этой планеты. О том, как сильный удар по рёбрам, сбил ему дыхалку и повредил, лежащее в кармане пиджака, лучевое оружие. Затем, как его грубо подняли с земли и зарядили пудовым кулачищем под дых. Содержимое его желудка быстрее паровоза покинула желудочный тракт, оставив во рту кислое жжение и дурной запах. Пока полуочнувшийся Иван соображал, что происходит, все его карманы облегчились и стали девственно пусты. А Иван почувствовал, что он летит. Грохнувшись головой о стенку будки заблёванного и провонявшего мочой медвытрезвительского автобуса, опять ушёл в отключку. Очнулся от холода и мокроты. По объяснениям Ивана, своё детство он провёл там, где всегда холодно и мокро. Наверное, на Курилах. Это там постоянно льют дожди, и тепла сроду не бывает. Но почему, с его личных слов, солнце там синее, а море жёлтое, это у него, наверное, от сивухи. Пить надо магазинную водку и тогда солнце с морем будут правильного цвета. А дальше пошла залепуха. Ивана, как и его другана, понесло в космос. У нас один такой был. Но он тормозуху пил, а потому он сам по жизни тормозом был. Так он всё марсианином прикидывался. И это начал заливать про то, что он на Земле главный космический агент. И что всем ментам поганым он организует весёлую жизнь. В лучшем случае массовую их высылку на планету с хлорной атмосферой. Пока они вот так сидели и базарили, по всему его телу пошли синие пятна, а зубы у него стали острыми и оранжевыми. У меня хоть и заплывшие глаза, но чуточку, между судорожными вздагиваниями простуженного организма, я что-то вижу. Не может у меня по трезвянке глючить зрение. Уже не раз проверено. А когда у всего посиневшего Ивана вспучились за спиной бугры и из них проклюнулись крылья, я свалился с кровати и пополз к дверям. Васька, дурень полутрезвый, упал перед ним на колени и стал читать молитву ,,Отче наш, ежи на небеси…,, которую он сроду в жизни не знал. Потом стал лобызать у синего крылатого ангела ноги и клялся, что ни капли спиртного в рот не возьмёт до самой смерти. Я, видя эту дурдомовскую картину, стал, что есть силы, дубасить кулаками в дверь и орать, чтобы меня выпустили. Дверь, лязгнув, резко распахнулась, и два омоновца-дуролома одновременно взмахнулись чёрными дубинками. Их, эти самые дубинки, в народе ещё называют ,,демократизаторами,,. Я весь съёжился и в страхе, ожидая кары ментовской. Но не дождался. Оба махальщика застыли в дверях в обалдении, так и не опустив на мою бедную голову своё резиновое оружие. Их челюсти дружно хлопнулись о носки невычищенных форменных ботинок, а глаза стали размером со школьный глобус. Вася, ну совсем как в церкви, заунывным голосом продолжал читать молитвы. Голый Иван, весь синий и крылатый, щерил оранжевые клыки на одуревших ментов. А менты, в это время, работали памятниками.
       Что было бы дальше, я не знаю. Но в самый интересный момент всеобщего опупения, рвануло так, что всем мало не показалось. От грохота взрыва и рушившегося на нас потолка, все заметались и бросились кто куда. Лишь синий Иван, взмахнув крыльями, ввинтился в образовавшуюся потолочную дыру, и был таков. Я бы и сам в ту дыру рад сигнуть. Да куда мне бескрылому. Не по родному же городу, где меня все собаки знают, в чём мать родила щеголять. Вот я и забился в уголок. Авось пронесёт.

       *

       Чувствовал я себя после трансформации прекрасно. Крылья ловили восходящие потоки воздуха, и набегающий ветер приятно холодил синюю кожу. Внизу ещё дымилось взорванное здание. Как я понял, кто-то из моих истязателей расковырял батареи питания моего миниатюрного аппарата трансформации тела. То есть, моего тела. В тот момент, когда он перестал работать, я вернулся в свой нормальный облик. Один из голых аборигенов стал лизать мне ноги и нудно завывать. А второй дико кричал и бился головой о входную дверь. Когда взорвалась ядерный элемент питания, то я, воспользовавшись образовавшимся выходом в верхней части здания, покинул его. На месте взрыва теперь растекалось пятно радиации и полыхал пожар. Люди в низу мелкими точками суетливо бегали вокруг горящего здания. В это время у меня в ухе начал подавать признаки жизни коммутационное устройство, во время моего истязания аборигенами обильно залитое водой. Надо бы его высушить. Но достать его, без спецсредств, не представлялось возможным. И я подставил ухо под налетающий поток воздуха. Возможно, сам подсохнет и тогда заработает. Решив улететь из города, резко спикировал, и полетел над самыми домами. Размах крыльев у меня небольшой и он никогда бы не удержал меня в полёте. Просто при рождении всем жителям моей родной планеты вживляют маломощные антигравитаторы, питающиеся от энергии тела. И оседлав одну из множества незримых гравитационных линий планеты, можем вообще на поверхность планеты не опускаться. Так всю жизнь и прожить в полёте. Главное, для поддержания энергетики и нормального метаболизма, надо вовремя подпитывать организм органикой.
       *

       Мы с моим дедом пропалывали картошку. Старый хрен всё утро канючил денежку на опохмелку. Заладил своё: ,,Акимовна. Ну, дай ты за Христа ради чирик, на опохмелку. Трубы горят. Помру ведь. На одних моих похоронах разоришься.,, Да откуда у меня, у больной пенсионерки, деньги. Дают её, эту пенсию в собесе, кот наплакал. Ну, налила ему по утру стопку наливочки, а он, аспид, её проглотил и опять смотрит на меня жалостливо. А глаза как у больной коровы. Дед-то, так себе, из примаков. Свово касатика я на погост пять годков назад снесла. Душевный был человек. И дрался редко. Другие вона, кажный день своих баб колошматят. А мой порядок любил. В пятницу, после баньки в глаз мне как зафитилит. Я ему: ,,За что, ирод окаянный, вдарил?,, А он в ответ: ,, Это тебе аванец. Ещо заработаешь.,, А как потом ночью мы с ним мирились. До первых петухов миловались. Он меня и оглаживал и охаживал. Ровно петушок курочку. Сплошная любовь получалась, как в индийском кино. Он потом, в субботу, меня в это кино водил. Там мне даже стакан калёных семечков покупал. Не скупой был у меня мужик. А этот, пришлый, рвань и голытьба. А про любовь он давным-давно забыл, чем это и пахнет. Знает только что денег просить, да в три горла водку жрать. По первах чегой-то он мог. Моя соседка, Сидоровна, всё ехидно интересовалась: ,,Ну что, Акимовна, хворости твои проходят? Помогает по ночам дедов медикамент?,, Ну что за люди? Одно место во всей моей теле здоровое и тому позавидовали. Вот сегодня ему обещала, если всю картошку до вечера подсапаем, то выставлю шкалик самогонки.
       Вдруг мой дед громко заблажил, бросил тяпку и корявым пальцем в небо стал тыкать. Совсем ополоумел на старости лет, дурень старый. Тут-то я и увидела его, ангела погибельного, про которого в Библии писано, что он будет синим. Давно в церковь не ходила, а помню про судный день. В церковю сейчас не пробиться. Все вдруг захотели к богу поближе быть. Особливо бывшие партейные. Думают, что если крест позолотее и побольше на шею повесят, то сразу в рай попадут. Держи карман шире. Вон он, ангел небесный о двух крылах возвестить о каре божьей с небес спустился. Мой дед по-собачьи, на карачках, с огорода убежал. За жизнь свою, никчёмную, насквозь пропитую, трясётся. А мне что старой, всё одно скоро помирать. Осенила я себя крестным знамением и улеглась на травушку под берёзку ждать конца света.

       *

       Уже на полпути из города коммуникатор в моём ухе просох и начал нормально функционировать. Я сообщил на базу о произошедшем. Там обрадовались тому, что я жив. Но не обрадовались другим новостям и сразу поинтересовались судьбой моего снаряжения. Узнав, что оно осталось в горящем здании, служащим для ритуального истязания пьяных местных жителей, дали команду на его изъятие и доставку в точку высадки. Поступившая команда заставила меня быстро развернуться, поймать один из противоположных гравитационных потоков и, взмахами крыльев, увеличить скорость полёта. Впереди по курсу к голубому небу поднимался чёрный столб дыма.

       
       *

       Совершенно голый и весь закопчённый, я кое-как выбрался из горящего здания медвытрезвителя. Пока пробирался по полуразрушенным коридорам, в поисках друга Василия, на мне сгорели все волосы и подпеклись подошвы ног. Наконец-то я выскочил из дверей и клубов дыма. Стоящая вокруг здания толпа зевак, увидев меня, сначала подалась назад, а затем начала с криками: ,,Чёрт! Чёрт!,, панически разбегаться. Мне было не до них. Ноги страшно болели, и я часто им переступал. В тоже время сбивал с головы спёкшуюся корку волос. Когда жжение немного отпустило меня, я понял, что с пожара сбежали все, даже пожарные. Лежащая рядом со мной бесхозная пожарная кишка, от сильного напора воды большой гадюкой елозила по грязи. С чувством блаженства вошёл в большую лужу и подставился под каскад брызг от струи. Второй раз за эти сутки я мылся под шлангом. Послышались испуганные крики. Я огляделся и увидел, что прямо на меня с неба спускается тот, посиневший в спальной вытрезвителя, крылатый мужик. Он, не обращая на меня ни какого внимание, сложил свои крылья и нырнул в дым, окутывающий место пожара. А я опять стал принимать водные процедуры. По мере охлаждения, мой кураж стал проходить, и мне совсем поплохело. Захотелось лечь прямо в лужу и уснуть. В глазах всё поплыло, и я упал в прохладу воды и грязи.

       *

       Шагнув в горящее здание, я прислушался к своим ощущениям. И создав гравитационную защиту от огня, быстро пошёл в интуитивно определённом направлении. Четыре предмета экипировки из пяти, сохранились не только во время взрыва, но и при длительном воздействии огня. При выходе из очага пожара, воспользовался одним из них и определил уровень радиации. Он был чрезвычайно высок. Лежащий в луже обгоревший абориген, протестированный этим же прибором, по жизненным показателям должен был скоро прекратить своё существование. Обо всём этом было доложено на базу. Центральная база дала команду на эвакуацию аборигена к месту высадки и затем на орбитальную станцию. Иного способа восстановления его жизненных функций, как только в регенеративном медотсеке базового корабля, у руководства операцией по внедрению на эту планету не было. А на место пожара должна прибыть команда космических спасателей и дезактивировать заражённую радиацией территорию. Подхватив под мышки, всего обгоревшего и грязного аборигена, я раскрыл крылья на весь их размах и оттолкнулся от земли.

       *

       ,,Смертушка, она когда страшна? Тогда, когда тебе есть что терять. А что мне терять? Своё я уже отжила. Вон детушки мои в большом городе в больших начальниках ходят. Внуков понарожали. Правда, редко навещают. Ну да пусть их. Дело молодое. Чего с нами со стариками возиться. Надо бы встать с земли, развалилась как стельная корова, а не то завтра радикулит проклятый жизни не даст. День-то какой стоит. Загляденье. Небо голубое и не облачка. Видать конец света откладывается,, - рассуждала лежащая под берёзой старая Акимовна.
       И в это самое время что-то привлекло её внимание. Низко по небу летел ещё один синий ангел и в руках у него безвольно висел человек. Ну конечно грешник. Он весь обгорел и был чёрнее черноты, голова его безвольно моталась из стороны в сторону. Акимовна, давно уже страдавшая старческой дальнозоркостью, разглядела на местах отвалившейся угольной корки алое мясо грешника. Свершилось. Наконец-то начали алкашей в ад таскать. Давно пора. Видать и этого потащил сердешного в ад, дожариваться в котле со смолой. И Акимовна передумала вставать, мысленно перебирая все свои благие и грешные дела, в душе надеясь, что хорошие на суде божьем перевесят плохие. Очень уж ей хотелось из чистилища в райские ворота проскочить. А кому хочется быть козлищем и отправиться в ад? Уж лучше податься в агнецы божие, а там и в рай попадёшь. Вот где благодать то будет.

       *

       День сегодня выдался чумовой. В нашем полусонном, пропитанном азиатской ленью, городке работы для нас, пожарных, было мало. Ну, раз в неделю балкон или сараюшку какую сопливая ребятня подожжёт. Да раз в году, дом по пьяни спалят. А так спи себе двадцать четыре часа в сутки. Можно и двадцать пять часов спать. Но для этого надо на час раньше на дежурство приходить. А сегодня все как с хрена сорвались. И пошли косяком сплошные непонятки и чумовые заморочки.
       Сначала наш пожарный расчёт подняли по тревоге медвытрезвитель тушить. Он горел так, словно змей Горыныч там с чертями свадьбу играл. Затем два мента и совершенно голый дурак Васька Макеев нас всякими небылицами начали пугать. Мол, синий чёрт убил старшину Митрофаныча и по воздуху улетел. А в здании остался и сгорел заживо Васькин кореш, Петька Голопупенко. Только собрались за Петькиным трупом в огонь лезть, как из здания натуральный чёрт выскочил и ну отплясывать в луже ,,комаринского,,. Только грязь в стороны полетела. Народ, слухов и страстей наслушавшись, начал орать: ,,Чёрт! Анчутка!,, и разбежался кто куда. Весь наш пожарный расчёт, тоже со страху побросал шланги, работающую пожарную машину и тоже дал дёру, только пятки засверкали. Пляшущий чёрт полез купаться в лужу, а мы из-за палисадника следить за ним стали. Потом кто-то предположил, что это не чёрт, а обгоревший Голопупенко в луже валяется. Действительно, чертей на свете не бывает. Значит, это весь обгоревший Петро коленца откалывал. И только мы к нему направились, как с неба синий ангел во плоти спустился. Крылья у него, метра четыре в размахе будут. И он так, между прочим, в огонь самолично полез. Мы не стали спешить Петьку спасать. А зря. Ангел, такой же синий и нигде не подпалённый, из огня вышел, уцепил в охапку Петра и был таков. Правда, летел он теперь низко, с явным перегрузом. Толпа в страхе креститься стала. Даже те, кто кроме винного отдела ничего по жизни не признавал и ни во что не верил, стали неистово щепотью в лоб и пуп себя тыкать. Пока мы от чертей убегали и на ангела пялились, медвытрезвитель благополучно догорел. Лишь парок от пролитой воды поднимался. Мы уже стали рукава сматывать, как опять напасть. В центре пепелища прямо из воздуха стали здоровенные мужики в чёрных плащах с непонятными мордами появляться. Враз четыре мужика свалились незнамо откуда. В руках они держали бензопилы ,,Дружба,, или что-то вроде этого. Трещали то они как бензопилы. Не обращая внимания на обалдевшую толпу, стали они ходить по кругу вокруг пожарища. Ходили так минут десять и потом растаяли в воздухе. А все стояли опупевшие и молча наблюдали за чужаками. Заорали все от непоняток только после их исчезновения.
       В тот день, после пожара, из местных гастрономов выгребли даже пылившийся на полках дорогой французский коньяк. Весь город богодулил от души и к ночи был в стельку пьян. Но дебошей не было. И лишь согнутая радикулитом в дугу бабка Акимовна, бродила по городу и грозила всем божьими карами, обещая всем всамоделишний конец света.

       *

       На космической базе, для поисков и спасения первого полевого агента, готовили к внедрению очередного полевого агента.