Отрывок

Снега не было очень давно. Газеты писали о сельскохозяйственной катастрофе, которая из-за этого последует; в городе люди просто скучали по красоте зимних улиц и растирали на щеках бесснежный колючий воздух. Асфальт чернел и, кажется, тоже замерзал, покрывшись редкими плоскими льдинками, кое-где треснувшими под чьими-то каблуками. Случавшиеся изредка оттепели покрывали дороги странной чёрной грязью, не принося ни снежинки на дороги и крыши, провода и ветки деревьев.

Темнело быстро, фонари горели редко и загорались поздно, из-за чего заметить увеличение светового дня было трудно. Я прошёл по узкой тропе от кольцевой дороги до поворота в посёлок в полной темноте, но за поворотом фонари также не зажглись. Идти теперь мне нужно было по прямой, постоянно удаляясь от города.

Здесь, на окраине, особенно и не чувствовался переход из Москвы в область. Одинаково грязные магистрали самого края города и короткие улицы посёлков и городков и исчезнувшее с наступлением бесснежной зимы окружение внегородской природы соединяли всё в радиусе десятка километров в сплошной чёрный расползающийся круг Москвы, как будто реализуя мечты сотен тысяч жителей ближайших к городу деревень, лет пятнадцать уже жаждущих получения московской прописки без переезда.

От противоположного конца улицы, по которой я шёл, ко мне приближался ещё неясно различимый автомобиль. Машина приблизилась довольно быстро и через мгновение уже в силах была слепить меня ближним светом. Она ехала так же прямо и не вихляя на обледеневшей дороге, как я шёл ей навстречу, но, поровнявшись со мной, внезапно свернула в невидимый мне двор слева по ходу своего движения. Невольно поведя головой вслед ей, я заметил, что за машиной тянутся хорошо заметные белые полосы с чётким чёрным рисунком протектора. Странно: снега нигде в посёлке не было, как и в городе, а машина оставила отчётливый снежный след. Такой же, только чёрный, после сильных снегопадов остаётся за автомобилями на сероватом от выхлопа снеге кольцевой дороги.

Над головой повисали провода неработающих фонарей, точно такие же соединяли и девятиэтажки по обе стороны дороги. Редкие порывы ветра встряхивали их, и они не раскачивались, а колебались в белом ещё небе, как канат под цирковым артистом. Я помню, что с детства боялся особенно сильного ветра, рвавшего провода нашего и соседнего домов, словно опасаясь потерять связь с этой типовой девятиэтажкой, такой же, как наша - с неостеклёнными балконами, треснувшими кирпичами и замазанными щелями на стенах. Теперь такие многоэтажки выглядели подлатанными, а владельцы квартир в них обзавелись лоджиями и стеклопакетами. А мне. наверное, всё ещё казалось, что по этим проводам идёт что-то очень важное - только не внутри, а снаружи, - то, что ветер может сорвать...

Сумерки, кажется, не опускались на землю, а охватывали мутноватое небо, как если бы они поднимались с земли и скользили между домами вверх. Заводские трубы не дымили, и небо оставалось однородно белым, не закрытым тяжёлым выхлопом. Окна странным образом освещали стены девятиэтажек, и они блестели новогодним блеском, странно появившемся во всём огромном городе только на этих домах, за его официальной границей.

Я шёл вдоль снежного следа той машины, словно за волшебным клубком, но у двора нужного мне дома наши пути разошлись. След уходил дальше, к запутавшейся между гаражами дороге на Киевское шоссе, дом же оставался по правую руку за одну девятиэтажку до первых "ракушек". Я встал на неожиданно появившейся развилке: из двора моего дома, видимо, тоже выехала машина с заснеженными колёсами, и теперь снегом по грязи их шины нарисовали букву Т, повёрнутую на девяносто градусов. Я вдруг подумал, что там, далеко в области, может быть, и лежит снег на дорогах, и этот снег подхватили машины, проехавшие здесь, и он странным образом не растаял под их колёсами... Я проследил, сколько мог, уходящий за гаражи след и решил пойти за ним, подняв глаза в бесснежное вечернее небо.

На горизонте небо синело и расползалось туманным светом над огнями Троицка. Еле различимые дома казались почему-то невероятно высокими, новыми и белыми. Я всё шёл прямо по земле в шахматную клетку, рискуя вскоре дойти до границы, сорваться с доски и, как шашки в известной игре "Чапаев", вылететь в пустоту. Но я же пройду последнее поле доски - значит, побываю в дамках?