Наука умеет много гитик

                (Рассказы от Бори Ткачёва)
      
– Было это дело на... – Боря сделал паузу, и по напряжённому выражению его лица всем стало ясно, что хотел он привязать "это дело" к Дальнему Востоку, где и происходили все его невероятные истории, но неумолимая истина требовала принести жертву на алтарь справедливости, и он с большой неохотой выдавил из себя, – на Новолазаревской. Кстати тебе, Палыч, – он вытянул корявый указательный палец в мою сторону, назидательно им помахав, – полезно будет узнать кое-что о тех местах, где предстоит зиму коротать.

– Я на станции механиком числился и ни сном, ни духом не ведал, что наукой стану заниматься. С нами один профессор зимовал, специалист по озёрам и ледникам... 
      
– Ты нам батоны-то в уши не заталкивай, – быстро отреагировал на "профессора" один из слушателей, – научную элиту на зимовку не затянешь, она по кабинетам вся отсиживается.
 
– Здесь я с тобой согласен, – не моргнув глазом, продолжил Боря, – но этот энтузиаст был на станции инкогнито. Никто не знал, что он со степенями и званиями.

– А ты, механик-дизелист, разгребая соляр лопатой, знал, – пошутил тот же слушатель. Но никто не засмеялся. Все ждали продолжения.

– И я ведь не знал, что он профессор. Вид у него неброский, бородка клином, как у Некрасова, волосы вечно всклокочены, худоват, правда, да и едок неважный, я вам доложу. Числился он у нас гляциологом – специалистом по ледникам. А возраста был пенсионного. К марту-апрелю, когда все ближайшие озёра льдом накрепко схватило, и нужно было проводить на них полевые работы, – а это как раз его профиль был, – расхворался профессор не на шутку. Кашлял, как чахоточный, и всё ко мне приглядывался. Однажды поманил к себе пальцем и тихим надтреснутым голосом произнёс:

– Смотрю я на тебя, Боря, и вижу себя в молодости. Сослужи мне, мил человек, добрую службу. Дело тут нехитрое. А в жизни, может, и пригодится, откроется тебе такое, о чём другим никогда не додуматься. И добавил следом, хитро так, с прищуром, улыбнувшись:

– Наука умеет много гитик.

После этих слов я и согласился на дело, поскольку доверие к нему питал. Неделю он меня подготавливал, посвящал в профессорские тайны и методы, им же, как потом выяснилось, и изобретённые. И вот стал я через день, через два, отстояв свои ночные вахты, ходить на окружавшие нашу станцию озёра да на шельфовый ледник спускаться. А иногда и на купольную часть ледникового щита выползать.

И везде, где ни бывал, всё делал по указанной им программе. Кольцевым буром пробурю лунку в ледовой толще Верхнего озера, керны, как поленья, сложу в абалаковский рюкзак и тащу на исследование к моему профессору. А на Глубоком озере батометры Нансена повыдергаешь из лунки, разольёшь содержимое по склянкам – каждая склянка своему горизонту чтоб соответствовала – и опять бегом к профессору. А он меня только нахваливал да приободрял. "Давай, – говорит, – Боря. Молодца! – так держать". Сам же мне всё новые задания давал и в науку свою мудрёную посвящал. Под конец я уже сам знал, что мне делать, куда идти и как себя при этом вести, то есть где и какие промеры делать. Такой материал собрал! Профессор жалел, что у меня специальность не научная. Говорил, что с этим материалом можно было бы из меня сразу члена-корреспондента сделать. А то и на докторскую хватило бы.

– Колбасу, что ли? – подколол кто-то.

– Диссертацию, – поправил Боря.

– А-а-а, – затянул тот же голос, для меня что член, что доктор – одинаково.

– Но в итоге самым главным было то, – продолжил Боря, не моргнув глазом, – что стал я понимать невидимые в природе связи и явления, ощутить которые, можно только соприкоснувшись с настоящей наукой. Благодаря этому старикашке-профессору понял я природу многих вещей, ранее не знаемых и даже далёких от меня в силу ограниченности моей. Стал я петрить, отчего отлив и почему прилив, зачем ветер вечерами с юга дует, а днём может с любых других направлений. Узнал я, наконец, что такое планация и чем она отличается от нивации, где искать интрузию, а где агломератовый туф.

– И зачем тебе это надо было? – прервал Борю знакомый голос самого дотошного слушателя, – ну, хорошо, узнал ты то, узнал ты сё. А дальше? Какая польза тебе от этого? Диссертации не написал, членом с корреспондентом не стал, от слов мудрёных умней не сделался. А то, что ты в суть вещей проник, это ещё вопрос. Я тоже могу себя пророком провозгласить. Но от этого ничего не изменится, так как пророчествовать не стану, ибо истин небесных сверху мне на ухо никто не шепчет. А если бы и шептали, кто в это поверит? Так что от твоих прозрений ни жарко никому, ни холодно. А профессор твой, между прочим, на тебе выехал и возможно даже статус свой научный поднял, благодаря твоим стараниям.

– Ты, вот, по полному срезу выводного ледника замерь амплитуду изменчивости аккумуляции и абляции ледяного массива и дай более-менее точные датировки отдельных стратиграфических горизонтов в фирново-ледяной толще данного ледника, тогда мы и поговорим с тобой о пользе знаний. А профессора того по гроб доски буду помнить. По окончании всех полевых работ, которые я с великой радостью произвёл для него, он выставил ящик армянского коньяка четыре звёздочки, и мы его за один вечер "приговорили" в честь моего приобщения к научным знаниям. А между тостами, скажу вам по секрету, он мне такое поведал, что у меня уши на затылок полезли

И тут Боря замолчал. Мы тоже молчали, пока не раздался ироничный голос его оппонента:

– Что ж за лапшу он тебе повесил на уши, что они стали мигрировать по твоей голове, полной научных знаний?

– Зря иронизируешь, отец, – ничуть не обиделся Боря, – в то, что рассказал мне профессор, ты всё равно не поверишь. А вот для других, я думаю, это будет полезно. Когда мы разливали четвёртую бутылку, профессор вдруг сделался серьёзным и задумчивым. "Давай, – говорит, глядя куда-то сквозь меня, – выпьем за Новую Швабию".

– За то, чего не знаю, пить отказываюсь, – сказал я ему твёрдо.

Профессор посмотрел на начатый ящик с коньяком, хлопнул меня по коленке, крякнул и медленно, как диктор из репродуктора, заговорил:

– Придётся мне, Боря, приоткрыть завесу, которая скрывает от нас истинные цели наших исследований. Да будет тебе известно, что я вовсе не тот профессор, за которого ты меня принимаешь. Я профессор совсем других наук и другого учреждения, о котором в народе говорят шёпотом. Там у нас есть эзотерический отдел околонаучных знаний, и послал он меня сюда по очень серьёзному поводу. Люди у нас там серьёзные, и мыльных пузырей не выдувают, в отличие от здешних «академиков». Всё, чем занимаемся, имеет вескую материальную основу. На пустяки, так сказать, не отвлекаемся.

Начнём, пожалуй, с истории, где случайностей, да будет тебе известно, не бывает. Почему нас интересует Антарктида и особенно западная её часть, в коей мы сейчас и пребываем?

Не случайно Антарктиду долго называли Terra Incognito – Землёй Неизвестной. Хотя на картах Меркатора она была обозначена ещё в 16-ом веке, но перенесена из источников куда более ранних. Доходит? Ещё никто там, якобы, не был, а карта – вот она.

Русская экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева открыла Антарктиду, в первую очередь увидев горные вершины именно западной части материка, где мы с тобой, Боря, сейчас и находимся. Есть неоспоримые факты, что именно здесь и есть колыбель всей человеческой цивилизации.

Через сотню лет здесь оказались норвежцы. Они-то и дали названия этим землям. А перед самой войной сюда прибыли немецкие эсминцы. Катапультировали два гидроплана и облетали на них эти края, всё тщательно обследовав, и сбросив зачем-то несколько сот вымпелов со свастикой. Никто до сих пор ни один вымпел так и не нашёл, что очень странно, кстати. Мы до сих пор не осведомлены обо всём, что они тут творили в этой части Антарктиды.

Земля Королевы Мод – таинственная территория. Проваландались они здесь ровно год. Согласись – хороший срок, чтобы вникнуть в суть проблемы и подготовить большое дело. Похоже, они его сделали перед крушением Германии, словно предвидели это крушение. А, может быть, и планировали.

Возможно и миллионные человеческие жертвы были не случайно принесены на алтарь Новой Цивилизации. Узкий круг лиц, посвящённых и хорошо подготовленных, под конец войны покинул пепелище Третьего Рейха на специально экипированных субмаринах. Среди них была суперподлодка водоизмещением в пять тысяч тонн. Ты можешь себе представить такую лодку, если самые большие субмарины в те времена не превышали тысячи тонн? Была она оборудована по последнему слову техники и предназначалась отнюдь не для военных целей. И куда, ты думаешь, они направились?

У меня в зобу дыханье спёрло.

– Неужто сюда? – выдохнул я с перепугу.

– А куда же ещё? Именно сюда. На всё готовое. В Новую Швабию…

– Это как понимать? – не "врубился" я сразу.

– Дорогуша ты мой, Боря золотой, бестолковый, – продолжал профессор отеческим тоном, – да в этих местах давным-давно уже сверхразвитая цивилизация существует, обитающая глубоко под горными вершинами. А озёра, которые так заинтересовали немцев, это же энергетические выходы в наш мир, глаза працивилизации. Для немцев главное было найти к ним вход. И они его нашли на глубине в сотни метров под Антарктическим ледяным шельфом. Агарта называется этот вход.

– Ну-у!!! – выдохнул я.

– Вот тебе и "ну" – баранки гну; наливай, да по полной.

Запили мы эту новость армянским коньяком из долин Арарата, и спецпрофессор из спецучреждения продолжил свой занимательный рассказ.

– Сумели эти сволочи наладить контакт с древней атлантической цивилизацией, которая осталась здесь с незапамятных времён. Так что Атлантида, описанная Платоном, лежит сейчас под нашими ногами. Пуп Земли! Центр единого праматерика – Пангерии. Он раскололся в результате постепенного расползания тектонических плит, на которых лежит наша суша, как на подложке.

Пять известных тебе «кусков» разбросаны сейчас по всему Шарику. А этот остался на месте. На нём-то и зацепились атланты – третья земная раса, обладающая невероятными, с нашей точки зрения, возможностями. Знания они получают непосредственного из Космоса. Отголоски этих знаний сохранились в некоторых древних культах. Но со временем там многое было утрачено. Для знакомства с древними учениями Третий Рейх сначала направил свои экспедиции в Тибет. А там они и пронюхали про Атлантиду-Антарктиду. 

Узнали мы об этом от известного в узких кругах астролога-оккультиста русского происхождения Вронского, из «графьёв». Работал в самых секретных структурах Рейха. Сначала Гитлер, а потом Сталин нередко пользовались его информацией.

– Ну и какие секреты раскрыл вам этот «ваш» Вронский?

– Мы многого не знаем. Знаем только, что в 1945 году, когда мир праздновал победу над фашизмом, «избранные» создали здесь государство, названное ими Новой Швабией. Иногда они появляются над нашей планетой в «летающих тарелках».

Конечно же, от услышанного я раскрыл рот и понял одно, что мне, простому механику, этого до конца не уразуметь. Это тебе не измерение интенсивности солюфлюкционных шлейфов активного слоя чехла мелкоземлистых рыхлых отложений.

– А как же они там живут? – только и спросил я.

– Хорошо живут, – открывая шестую бутылку, ответил профессор, – нас с тобой изучили от пупа и выше.

Я имел в виду, конечно, чем они там дышат, что едят, пьют, как отапливаются и всё такое прочее.

– Это смешной вопрос, – снисходительно улыбнулся профессор, – но могу тебя заверить, армянский коньяк они точно не пьют. При их уровне энергетического обмена, такие вещи, как питьё, еда, свет, тепло или холод для них не существуют. Всё у них совершается по неведомым нам законам.

– Потрясающе, – выдохнул я после принятия очередной дозы трезвящего коньяка. – А зачем же я тогда внедрялся во всю эту науку?..

– Вот именно для подтверждения этой гипотезы и внедрялся. Давай, за атлантов и за открытие с твоей помощью Новой Швабии. За неё мы ещё возьмёмся, дай только срок.

И когда ящик мы с ним «приговорили», хворь с моего профессора специального назначения, как рукой сняло. И стал он здоров и весел, и волосы, торчащие клочьями вверх, от радости причесал моей расчёской, а бороду свою некрасовскую взял в кулак и одним взмахом столового ножа укоротил до вполне похвальных размеров. Сразу стал похож на нормального человека. Но о Новой Швабии ни разу больше не упоминал. Как будто и не было этого разговора.

– А выводы из этого таковы, – сказал Боря в заключении, обратившись ко мне, – будешь в Новолазаревской, бродя по окрестностям, смотри не провались в Новую Швабию. Шутка, конечно. Но кто знает этого профессора? Может быть, он и правду говорил. Во всяком случае, на вашей станции, я точно знаю, будет один или два специалиста по этой проблеме. Но заговаривать с ними бесполезно. Они дают подписку о неразглашении.

– А как же ты, Боря, всё разгласил? – укоризненным тоном добавил кто-то из слушателей.

– А что я? Я подписок никаких никому не давал.