Рожденный ползать

       Людям, защитившим Честь Отечества!

Рожденный ползать.

- Подъем!!! – пьяный вопль пронесся над казармой, сотрясая густой от несвежего дыхания и запаха плохо простиранных портянок воздух.
- Строится в проходах!
Казарма загудела, заскрипели панцирные сетки, застучали сапоги. Сонные, плохо понимающие суть происходящего солдатики привычно выполняли приказ.
- Ты посмотри! Нет, ты взгляни Миха, но этого обуревшего «черпачка»!
Широкоплечий, накаченный верзила, покачиваясь, приблизился к кровати, и сорвал одеяло со спящего мертвецким сном паренька. Тот вскочил но, не успев сообразить, в чем же дело, полетел на пол от мощного удара в лицо.
- Встать! – скомандовал стоящий над ним «дед».
Солдат поднялся, зажимая рукой разбитый нос. Красный капли скользнули по руке и окропили выскобленные до блеска половицы. Оценив произведенный его ударом эффект, увалень ухмыльнулся.
- Умываться, бегом… марш!
Парень послушно развернулся и побежал по коридору. На улице он остановился, выплюнул в сугроб скопившуюся во рту кровь, запорошил ее снегом и побрел к умывальникам. Из казармы доносились приглушенные звуки « разборки».
«Ладно хоть не издевались» - вздохнул про себя солдатик. Ледяная вода обожгла лицо, немного понизив нервное напряжение. От холода кровотечение остановилось, но возвращаться в душное тепло казармы не хотелось.
«Черт, ну и несчастливый же у тебя, Шатров, носяра. Который уже раз ему достается».
- Шатров, зовут, – хмуро выкрикнул в ночь дневальный и, потоптавшись на крыльце, скрылся в желтой пасти двери.
Холодок страха скользнул по спине и вполз в занывшее сердце, - «Что еще?».
Ни врагов, ни друзей здесь у него не было. Не стараясь выделяться из общей массы, он, тем не менее, ни когда не опускался до скотского пресмыкания перед сильными. Много раз после перевода его в «черпаки»*, пытались заставить жить как «положено», унижая молодых, ставя их в положение рабов. Умом понимал - система. Не ты придумал не тебе менять. Ну что особенного, если пацаны крепкие, им полгода рабства по барабану. Уже к середине срока те, кто «не рабы», выбираются из - под пресса. Те, кто остается, это их проблема. Такие, когда переходят в новую касту, особенно зверствуют, мстят. Есть те, кто сразу показывает зубы, такие как братья Дик. Дики не раз умывались кровью, но и сами в долгу не оставались. В конце концов их зауважали. Сразу же нашлись шавки, поспешившие лечь на спину перед сильным. Вот где главное зло. Вот кого ненавидят. А он вообще выродок. Он не принял систему в целом. Поэтому ему доставалось, особенно от «своих», одногодок. Считалось, что он позорит призыв. Если бы был ЧМО, плюнули бы, холуйствуй. А тут полное не подчинение. Ни сам не унижается, ни других не гнобит. Одно слово – выродок…
Медленно передвигающиеся, ватные от страха ноги, все же доставили его к тумбочке дневального. Младший сержант кивнул в сторону «красного уголка», поглядев сочувственно. Это немного взбодрило. Перед дверью постоял собирая в кулак волю, если дать страху себя парализовать, все, за человека тебя уже считать не будут. Ну уж хрен вам! Сергей толкнул дверь, и вошел смело, как домой. В сумерках мерцал телик, в сизых клубах дыма сидели «высшая каста».
Пьяный разговор, развязный гогот. Его просто не замечали. Наконец Горин, из умеренных, махнул ему рукой – «Вали солдат, что бы к утру крови на полу не было».
«Всего-то» – успокоился Сергей, и почти весело заспешил за стеклом.
Парень на тумбочке улыбнулся. Надо будет присмотреться к нему. Всего несколько дней назад они впятером прибыли из учебки, и пока не как себя не определили.
Машинально, на ощупь, выбрал пару кусков стекла, с еще не сточенными до гладкости сферы ребрами. На улице было тихо, только со стороны столовой доносились звуки приборки.
« Дьявол, завтра опять в наряд, опять всю ночь на ногах» – подумал Сергей и захотелось выть. И что бы не заплакать, как последнему чмошнику, Шатров зачерпнул снега и умылся. Вспомнился дом, друзья. Набрал полную грудь свежего воздуха и резко выдохнул. «Все, кончай Шатров.»
Выскоблить полметра пола, дело не долгое, но и не быстрое Храп сослуживцев прерывался ругательствами в его сторону – « Охренел долдон совсем. Что тебе дня не хватает. Скаблишь…» И опять храп.
«Вернусь домой, буду спать неделю. Не просыпаясь. Нет, проснусь, поем и опять спать» - мечтал, дремля под скрип стекла, Шатров.
- «Эй ты» - громкий окрик вывел солдата из забытья - « Чаю принеси, быстро».
 Подернутые мутной, хмельной пеленой глаза, смотрели презрительно и хищно. Этот пришел не за чаем. Он пришел упиться неограниченной властью, сладкой, как кровь, субстанцией унижения и страха.
Шатров поднялся, отведя глаза.
- «Что, солдат, тебе не нравиться мой приказ? Что ты зыкаешь, как на фашиста !?»
«Все, теперь не отпустит». Сергей напрягся. Где-то в желудке рождался нехороший ком гнева. Такого гнева, который уже не удержать. Такое было лишь однажды. В детстве он был таким же ВЫРОДКОМ. Так же, в
полукриминальной структуре дворовых отношений, он не лез на ражен но и себя в обиду не давал. Ему повезло, старший брат, обеспечивал определенный иммунитет среди сверстников. Но однажды, гораздо более старший Лыня Головня, достал его, да так достал, что в мозгах что- то щелкнуло. Когда он пришел в себя, его держал какой то мужик, прижав всем своим не малым весом к земле. В отдалении стояли пацаны с выпученными глазищами, в которых смешались страх и восхищение. Лыня, придя в себя, отползал, что то выкрикивая, и волоча сломанную руку. После этого он стал заикаться, и ни когда не подходил к Шатрову ближе чем на два метра, до самой своей посадки в тюрьму. Участковый тогда замял дело, Сергею было всего одиннадцать. В «Шанхае»*, после этого на него пальцами показывали, а кликуха - «бешенный», тащилась за ним до восьмого класса.
«Нужно уйти» Сергей развернулся и быстрым шагом направился к коридору.
- «Куда сука!» – Миркин аж взвизгнул от возмущения.
- « Стоять. Смирно!» - он подбежал разъяренный и немного растерянный, – «я тебе …, ну ты у меня щас…».
В это время из дверей в «красный уголок» вышел Литовченко. У Сергея появилось надежда. Володя Литовченко принадлежал к «настоящим». Таких уважают сразу, за фигуру, за глаза, за спокойный, но жесткий характер. На такого, даже самый отъявленный «крутяк» без особой надобности не попрет. И самое главное Литовченко был справедлив.
 Миркин замялся. Провожая удаляющегося Сергея ненавидящим взглядом, крикнул в след. – «Про чай не забудь, товарищ солдат»! И добавил не громко - «Куда ты сука денешься».
       От обиды, и не выплеснувшейся ярости Сергея начало трясти как в лихорадке, по лицу текли слезы. Он хватал холодный ночной воздух широко раскрытым ртом, пытаясь успокоиться.
«Гад,гад,гад» – с пересохших губ срывалось однообразное дикое заклинание.
       В столовой заканчивали драить пол. Измызганные, едва стоящие на ногах «чайники»*, загоняли скользкую вонючую жижу в центр огромного «зала приема пищи», там, самые опущенные, собирали ее тряпками в ведро. Нормальный человек после такого, вообще, два дня пищу принимать не сможет. Скользя по жирному мокрому полу как по катку, Сергей въехал в помещение кухни. Пристроившись за столом, у окна раздачи, четверо поваров – узбеков пожирали плов, загребая его пальцами из здоровенного чугунного котла.
- Ы-ыы - замычал один из них, вопросительно тараща глаза.
- Кипяток – лаконично ответил Сергей направляясь к титану.
- У-у – удовлетворился повар, запуская пятерню в котел.
       Набрав кипятку, Шатров молча подошел к металлическому шкафу, в глубине кухни, и открыв дверцу, схватил раскрытую пачку 66*. Не дожидаясь когда повара придут в себя, он открыл щеколду на двери запасного выхода, и под отборный русский мат, в исполнении почти не знающих русского языка узбеков, выскользнул в ночь.
 Когда он последний раз просил у поваров заварки, ему предложили трахнуться.
- «А се, ты мой я твой. Нихто не знать. Один раз ты мой я твой и се.»
       Как хотелось врезать по лоснящейся жиром морде. Но узбек все прочитал по глазам, и торопливо насыпав щепоть чая, махнул рукой – «Последний раз, се».
       Идти к казарме не хотелось. Наверное так шли приговоренные к смерти преступники под топор. Но не прийти, значит обречь себя на всеобщее презрение. Причем презрение не только этих ублюдков, но и всего окружающего его, Шатрова, общества. Уйти бы в горы от всего этого сволочного мира. Даже там, в счастливом детстве, Сергей пытался убежать в Сибирь, в тайгу. И здесь, приехавшим из Ленинграда ученым, предлагал провести исследование на выживание в горах. Им заинтересовались, но что-то не срослось. Осталось письмо с предложением, после армии приезжать в Ленинградскую морскую академию. После армии. После.
       При его появлении в «красном уголке», наступила тишина. В ожидании жестокого развлечения публика допивала, докуривала, доходила. Миркин, как обожравшийся лев, лениво поднялся и нехотя двинулся к Сергею.
- Котелок поставь – приказал Горин и Шатрову послышались в его голосе нотки одобрения. Сергей направился к столу, заставленному пустыми бутылками из-под «бормотухи», но котелок поставить не успел. Миркин, неожиданно резво подскочил, и саданул по котелку пинком. Содержимое выплеснулось на Сергея. В груди стало пусто. Он не отключился как тогда в детстве. Он ощутил, как горячая волна ярости вырвалась из низа живота и ударила в голову. Мысли оборвались, исчез сковывающий движения страх, ненависть копившаяся в нем все это время обрела плоть. Первые несколько секунд он еще видел: в начале самодовольную ухмыляющуюся рожу врага, далее - удивленно испуганное рыло, уже забрызганное кровью. Он подобно роботу, молотил направо и налево, совершенно не ощущая перепадавших в ответ ударов. Пусть покалечат, пусть убьют, но это будет последняя боль – боль избавления. Наконец что-то сокрушительное соприкоснулось с его ухом, комната кувыркнулась и свет погас.
 Очнулся Сергей от обжигающего холода. Двое «чайников» держали его под руки. Горин поливал водой из ведра.
- Ожил псих. Предупреждать же надо что по справке живешь. – он весело подмигнул и потрогал распухшую губу. – Оставьте его, сам умоется.
Молодые вынырнули из под рук, и скрылись за железными перегородками.
Шатров покачнулся, но, ухватившись за эмалированный край умывальника, устоял. Сосредоточившись, перебарывая шум в голове и тошноту, умылся.
Горин придерживая его за ремень шел рядом. Почти все уже спали, лишь несколько «дедов», из «неприкосновенных», подошли, с интересом заглянули Шатрову в лицо, и покачали головами, как врачи, поставившие неожиданный для них самих диагноз.
 Нижняя кровать, в «дедовском» углу, была пуста. Сергей свалился на нее и тут же провалился в пустоту.
       
       2

«Господи ! Это явь или бред?!» Опять кто-то вопит на всю казарму «Подъем!», опять сорвали одеяло. С трудом разодрав опухшие веки, Сергей увидел перед собой черные бусинки глаз - «Взводный, вот еще напасть».
- Подъем, тревога ! – проорал тот прямо в ухо и пошел будить «дедов».
«Чертовщина какая-то» – тихонько ругался Шатров, разыскивая по казарме китель и панаму. Солдаты уже разбирали оружие и строилось во дворе. Сергей попытался ускориться, не хватало, что бы из-за него роте устроили «подъем - отбой». Тогда уже точно пришибут. На удивление у дверей ни кого с секундомером не было. По центральной аллеи, в сторону автопарка бежали первые роты.
 Лейтенант Лаур и замполит Соболев суетились у строя, пересчитывая личный состав, проверяя оружие. Ротный появился, как он это умел, вдруг, словно из-под земли.
- Все? – спросил на бегу, - направо, бегом арш !
Загромыхали сапоги, захрустел первый утренний лед.
       Роты выстроились у боксов с техникой. Как водится, после спешки и суеты наступили томительные часы ожидания. Простояв около часа, рота потихоньку разбрелась с молчаливого согласия офицеров.
       Шатров привалился с нагретой утренним солнцем металлической створке ворот и задремал. Из черноты забытья вдруг показались яркие картинки сна. Еще ни разу в армии он не видел снов. По залитому солнцем двору идут люди, красивые, знакомые. Так быстро мелькают лица, что остается только догадываться – это видимо Васька, дружек, погибший нелепо в двенадцать лет, а это… Это появилась она. Все заслоняя. В белом платьице в том, в котором была на выпускном вечере. Она шла не спеша, гордая и не доступная. Неожиданно она бросилась к нему, что-то беззвучно выкрикивая. Вокруг быстро и неотвратимо разгорался пожар. Стало жарко. Белое платье занялось красным огнем, от испуга лицо любимой исказилось в страшной гримасе, стало наливаться кровью и … о боже! - превратилось в разбитую рожу Миркина. Сергея содрогнулся всем телом и проснулся. Вместо Натали перед ним стоял Маргуль.
- Че, кошмарики?- Костя Маргуль присел рядом, зажав автомат между колен -
не дурно ты его уделал, жаль я пропустил концерт. Видать достал?
- Угу – Сергей снял панаму и выпер пот.
       С Костей они ехали в одном составе из Алма-Аты. Маргуль его опекал, как земляка. По крайней мере, они вместе хлебали дешевое вино в вагоне, и не давали друг друга в обиду. Костю отличал крутой характер и полное отсутствие сострадания. На этой почве пути их разошлись. Маргуль стал палачом. На кого покажут пальцем «дедушки», того он и бил. Страшно бил, умело, не оставляя следов - но очень больно. Если же кто сопротивление оказывал, то тогда были и последствия. Двое из их роты так и затерялись в госпиталях, но странно, Маргуля не сдали. Появление его в казарме вызывало ужас. Молодые опускали глаза и умолкали. Надо отдать должное, ради забавы он не цеплялся. Но если считал, что кто- то виноват…
 Потом они вместе попали в медсанчасть. Маргуль все-таки нарвался. Абхазцы, из соседней роты, отомстили за своего. Не убили - просто по случайности. Сергея же в больницу спровадил ротный. Из-за перемены климата, из-за постоянно мокрых портянок, которые даже ночью не всегда удавалось простирнуть, и тем более просушить, появились фурункулы. Кровь и гной присыхали так, что отрывая портянки вечером Сергей плакал от боли. Старшина Лацис, пожалев парня, вместо наряда на кухню, поставил его на тумбочку. Оставшись один, Сергей не выдержал и снял сапоги. Тут же, как будто ждал, появился ротный. Стремительной походкой подлетел к тумбочке: - « Почему без сапог, солдат?»
- Ноги нарывают товрщ капитан.
- Показывай!
Сергей приподнял штанину обнажив кровоточащие раны.
- Урод, сдохнуть хочешь? Марш в санчасть!
- Есть!
- Отставить. Сначала приведи сюда старшину.
- Есть!
- Отставить. Идите в санчасть, я сам старшину найду.
       Сергей побрел к докторам. Те его крепенько обматерили, майор медицинской службы, сразу же, без обезболивания, стал прочищать нарывы стальной спицей. В глазах темнело, Сергей скрипел зубами и мычал.
- Терпи придурок! Будешь умнее, в другой раз. А что без уколов, так быстрее заживет.
       Потом, всунув в живую рану тампон пропитанный какой то гадкой, вонючей мазью, сжалился: - слышь Семенов, дай ему пробирку не разведенного.
Спирт ожег горло и желудок, вернув Щатрова из полузабытья. Он доковылял до крана, и долго хлебал теплую, горьковатую воду. Зато, добравшись до кровати, отключился моментально.
 Его кровать и кровать Маргуля стояли рядом. Константин, оправившись, сразу же развернул кипучую деятельность. Вокруг суетились «молодые», и не очень «молодые» солдатики. Подносили, застилали, гладили, убирали. Сергей пользовался «боярскими» привилегиями сослуживца, но за это, дни и ночи напролет рассказывал. Прочитанные книги, выдуманные и не выдуманные истории, один раз он даже читал стихи Высоцкого. Маргуль зачарованно слушал. Похоже, никогда в жизни Костя не снисходил до прочтения книги. Сейчас же увлекся до того, что отрывался от повествования только на процедуры, и общение с молоденькими медсестрами.
 Когда они вернулись в казарму, Маргуль по инерции удерживал возле себя в компании избранных. Но Сергей не мог жить так. Постепенно он отдалился от
«высшего» общества, так и не научившись унижать других, для своего возвышения.
       И вот сейчас он опять с интересом заглядывал в глаза.
- Слушай Шатров, я балдею от тебя. Хмыренышей пальцем боялся тронуть, а тут деда по полу размазал. Ты че, идейный какой?
- Не знаю. - равнодушно пожал плечами Сергей.
- Говоришь Толстой проповедовал – подставь щеку для пендюлей.
- Вообще то Иисус. А Толстого приблизительно за тоже отлучили от церкви. Он церковь в насилии обвинял.
- Толстого отлучили и тебя отучат выеживаться. Деды так просто тебе не спустят, особенно Миркин. Так что, ты если что обращайся.
- Спасибо Костя.
 Маргуль вдруг разозлился, и приподняв Сергея за отвороты кителя прошипел: -Но ты запомни юродивый, я твою пропаганду считаю сучковатой. Я тебя не понимаю, но думаю, ты просто психованный сыкун. Человек либо стоит, либо ползает. Может бегать еще, на полусогнутых. Так что усвой философ, будешь мне перечить… Я не Миркин, я тебя раздавлю, как каток щенка.
В это время зам. по тех. майор Налбандян гудел на весь технический парк:
- Полк становись! – приводя в движение вяло копошащийся военный муравейник.
Командир полка, подполковник Баранов появился из ворот КПП в сопровождении свиты серьезных военных, в большинстве своем полковников.
- Полк, равняйсь! Смирно! – Налбандян печатая шаг двинулся навстречу командирам.
После обычных приветствий, один из полковников, седой плотный мужик, вышел перед строем:
- Товарищи солдаты и офицеры! Вам предстоят серьезные испытания. В целях повышения боевой готовности личного состава Среднеазиатского военного округа, решено провести окружные полевые учения, в условиях приближенным к боевым. Для этого ваш полк должен выдвинуться к установленному месту дислокации в полном составе, на боевой технике, полностью экипированным. Прошу вас подготовиться к учениям самым серьезным образом! Желаю вам удачи!
       После этого обращения троекратного «Ура!» не последовало. Расходились молча. И только прапорщик Голотько, выговаривал, всю обратную дорогу, взводному, старшему лейтенанту Амантаеву: « Вот жеж умыслили же командюки хреновы! Эти ж баньдюки» – он кивнул в сторону роты – «наездють, дай им волю. Половина если возвернется, и то - медалю нам на все пузо…»
       Неделя шла за неделей. Техника стояла заправленная, забитая боеприпасом, и сухпаем. На крыше пехотного отделения БМП приладили бревно, для «преодоления непреодолимых болотных местов», как пояснил прапорщик. Только где же здесь, к лешему, на хребтах Памира, болота? Каждое утро экипажи уходили на обслуживание, а так как все, что можно было почистить и смазать, было давно смазано, народ приучался спать в броне. Выставляли наблюдение за офицерами, разработали систему предупреждающих знаков и возгласов. Жизнь налаживалась.
       Но в середине ноября, в четыре часа утра, роту опять подняли по тревоге. До завтрака свернули и сдали постели, получили индивидуальный сухой паек, сложили в вещмешки не хитрый солдатский скарб. Казармы, уставленные железными скелетами двухъярусных коек, враз осиротели. По плацу, неприкаянно бродили небритые, только что привезенные автобусами «партизаны». Но скоро и их подхватил и завертел железный вихрь тревожных сборов. Не успели опомниться, как за ними захлопнулись тяжелые стальные двери боевых машин. Все, теперь вы пехота. Машины взревели, и лязгая траками, выкатили на просыпающиеся в недоумении улицы города. Над колонной поднимался едкий смрад выхлопных газов, и звуки тонущего в грохоте брони марша. Полковой оркестр исполнял «Прощание славянки».
       
 3

       Колона взбиралась на перевал до глубокой ночи. Из трех километровой пропасти, на крышу мира, извиваясь, как сказочный дракон, шел полк прикрытия. Сколько хватало глаз, вниз и вверх медленно скользила светящиеся лента. Даже звезды отступили и жались к горизонту, как испуганные дети. На всем пути от Оша до Харога было три оборудованных базы и целая неделя пути. На первой же базе машины дозаправились соляркой разбавленной водой. На высоте около трех тысяч метров, температура колебалась от плюс двадцати до минус сорока. Машина Шатрова на утро не завелась. Не смотря на угрозы офицеров из КГБ, отправить механика «куда надо», тот просто ни чего поделать не мог. Причем он не был одинок. И когда решили - часть полка оставить на базе, а остальным двигаться дальше; Маргуль, совершенно не вероятным образом «махнул» своего наводчика на Сергея. Такого в принципе не могло быть, но раз уж случилось, Шатрову оставалось лишь пожать плечами.
 Повторилась ситуация с госпиталем. Сергей плел совершено невероятную галиматью о колдунах и вампирах, об окружающей их нечистой силе. Время летело, все были довольны. Вообще дорога всех уровняла. И лишь по ночам, в палатках, у печурок личный состав располагался строго по иерархии.
Все это было, всего месяц назад…
       БМП резко остановилась, клюнув по инерции носом, чуть не до земли. Задумавшийся Шатров крепко приложился переносицей о прицел.
- Черт, что там опять?
- Ничего нового. Опять, эти, дорогу грохнули – раздраженно ответил командиру механик.
Тут же в наушниках раздалась команда комбата: - Десант к броне! Операторы следят левый склон, механики правый.
 Маргуль выпрыгнул из люка и не спеша побрел открывать пехотный отсек.
Почему - то изнутри тот не открывался.
- Эй, опять камня таскать! – зло поинтересовался, заросший как дикобраз дехканин. Он смотрел с такой ненавистью, как будто это Константин, седьмой или восьмой уже раз, спускал сложенную из камней дорогу в пропасть.
- Нет, «духи» на чай зовут, – не менее зло огрызнулся Маргуль.
- Ай, мат твой… - начал выводить «партизан», но поперхнулся увидев капитана.
- Десант в голову колонны, с оружием. Бы-с-тро! Ротный даже не притормозил у машины. Но, только что бузившая «пехота», молча выбралась из отсека и потрусила следом.
 У завала грохнул выстрел. В ответ, как цепные псы, залились пулеметы, затявкали автоматы.
«Афганской милиции с нами уже нет» - вспомнил Сергей – «значить пошел разговор без переводчиков».
       Форсировали Пяндж на третий день нового 1980 года. В ближайшем селении, посадили на броню Афганцев. Царандоя – бойцы революции, объяснили наши чекисты, будут нас сопровождать. Они воюют, не мы! Бельмеса?
Бельмеса то бельмеса, но царандоя давно уже разбежалась, а теперь что?
 Вспышки выстрелов обозначились на правом, ближнем к колоне, гребне. Пулеметы же, как было приказано, поливали свинцом склон левый. Кому было удобно, те палили по завалу. Надо бы подсказать, но в эфире гвалт. Все командуют, кто во что.
Сергей попытался навести пушку, но угла обстрела не хватило. Взял автомат и дал пару очередей. Наудачу, слишком далеко, что бы попасть. Но кто-то из командиров наконец определился, и прошла команда с уточнением цели. Мириады трасс потянулись к правому гребню. Вспышки немедленно прекратились.
- Ты их видишь Серега? – поинтересовался механик.
- Нет.
- Жаль, а то и я б пальнул.
- Ну как же без тебя. Только не забудь, из люка высунуться герой! – Костя не преминул напомнить, как первое время Вовка ехал с задраенным люком, пока Маргуль не настучал ему по шлему.
- Высунусь, если нужно будет, – обижено буркнул механик и замолчал.
- Шатров давай трави. На чем закончили? – Маргуль одновременно и бравировал и злился.
 Рассказ получался бессвязный, путаный. Сергей скоро почувствовал, что ни кто его не слушает. Скомкав окончание, он замолк.
       Стрельба прекратилась. Доблестный десант вернулся под защиту брони. Время шло, но ни чего не происходило. Но вот опять прозвучал приказ
- К броне! – на этот раз командовал сам комполка.
- Сергей, пролаял Маргуль, иди открой этим…
Шатров молча вынырнул из люка. Здесь за браней было неуютно. Сердце предательски екнуло « Да, не позавидуешь пехоте». Что бы ни сорваться на позорный бег, Сергей остановился и огляделся. Вокруг сновали, пригибаясь к земле, люди с одинаковыми сосредоточенными лицами. На него ни кто внимания не обращал.
       Вспомнилось, как перед строем объявили о переходе границы. Мол, необходимо помочь, поддержать порядок. Ну надо - значит надо. Кто же знал, что они вот так это воспримут? Хотя, если в твой дом приходят мужики с дубинами…
       Захлопали выстрелы. На склоне показалась густая цепь солдат в зеленых фуфайках. Стрельба усилилась. Старший лейтенант Соколов, всегда подтянутый и опрятный, упал с разбегу, неловко, лицом в камни. Его подхватили и поволокли вниз, по грязи, по колючкам. Цепь залегла.
- Сергей! - Перекрывая грохот выстрелов орал Маргуль. - Сука! Уснул что ли? Я за тебя стрелять буду?
 Сергей метнулся к люку и присоединил штекер шлемофона к кабелю внутренней связи.
- По склону, из орудий, огонь! – кричал комполка.
       Сергей еще раз нажал на ручку управления подъема орудия. Сервомотор рыкнул и замер. Предел, нет угла. Отыскал автомат за креслом, высунулся из люка по пояс и стал посылать короткие очереди, навесом, ориентируясь по трассерам. Комбат забрался в соседнее с ними БМП, и выпустил УРС*. Огромный снаряд неторопливо и неотвратимо заскользил к гребню. От взрыва содрогнулись горы. Лейтенант Лаур поднял цепь, и они, ободренные поддержкой артиллерии, под крики «Ура!» ринулись к гребню. Когда рота достигла гребня, там уже ни кого не было.
«Стоило ли штурмовать склон? У нас двое тяжело ранены, а эти ушли все. Захотят опять вернуться. Кошки-мышки, какие то». Сергей вместе с экипажем встречал десант. Мужики словно стали выше ростом. Уставшие и гордые они спокойно принимали протянутые сигареты, затягивались с видимым удовольствием, и блестя глазами рассказывали о первом своем деле. Это были уже другие люди, люди победившие свой страх.
       По колонне пронесся слух - двое из взвода разведки, выдвинулись к завалу еще до всей этой канители, и пропали без вести. Собрали добровольцев, прочесали ущелье. Нет, как в воду канули. Раненых погрузили в последнее БМП. Машина развернулась на месте и двинулась к границе. Все смотрели и думали примерно об одном:
 « Счастливчики. Нам оттуда, из-за этого завала, пути назад уже не будет».
Вехи войны. Первая была сразу по переходу границы. Колону обстреляли из-за камней. Не целясь, пальнули из стареньких ружьишек и кинулись бежать. Выглядело это даже забавно. Только когда бойцы царандоя, бросились в погоню, а потом, на глазах всего полка, поставили двух, оборванных, вопящих от ужаса мужичков к скале и разрядили в них свои ППШ*, стало не по себе. Отчего люди так ненавидят себя? Веруют в бога, просят его о помощи, и вдруг вот так, почти без причины, лишают себе подобного жизни. Совсем и навсегда. Это не наказание, это, это … Грех! На следующий день, в захолустном горном селении, мы: «неверные», «захватчики», с молчаливого согласия командира роты, раздавали хлеб и консервы из НЗ*. Потому, что живущим в двадцатом веке трудно игнорировать просьбу голодных, босоногих детей, бегущих по снегу за стальной машиной с протянутой рукой. Трудно без содрогания взирать на голые, изможденные тела, просвечивающие сквозь рваные халаты, на сорокаградусном морозе. Да, мы были плохо знакомы с Богом, но мы были ближе к нему.
- Заводи!
Одна за другой начинали реветь машины, выбрасывая сизые клубы дыма в прозрачный горный воздух. Последние солдаты спешно занимали свои места в броне. Еще мгновение и колона медленно тронулась, втискиваясь в узкий тоннель расчищенный в завале.

4

       Третий месяц полк прокладывая дорогу в скалах, шел к цели. Неведомый город, с певучим названием Файзабад, нас скорее всего не ждал. Хотя, офицеры КГБ торопили: «Революция может быть раздавлена. Черные силы собираются вокруг. Вся надежда только на нас». А у нас самих уже второй месяц не было еды. То, что сбрасывали с вертолетов, делили по машинам (девять человек): булка хлеба и четыре консервы - на день, пачка чая - на неделю, кусок сахара - заслужившим. «Духи», производная от после революционного душманы, и еще потому, что они не зримо парили вокруг. Скорость движения полка - от пятисот метров до пяти километров в день. Все остальное время борьба с камнями. То бросаешь их вниз, то наоборот, прешь вверх и укладываешь, укладываешь, укладываешь. Прошла машина, проклятые, посыпались вновь. А в это время в тебя пальнут из далека, для острастки. Поначалу прятались, выдвигали вперед охранение. Потом уже не сил, не желания, бегать за призраками. С тупым остервенением, все, за исключением офицеров и механиков, на очередной завал, и таскать, таскать, таскать. Потом с ног долой, на боевом посту, в башне, спишь, пока едет машина, до следующего завала. Потом…
 Однажды стоявшую в боевом охранении машину забросали бутылками с соляркой, той самой, что раздавали в нищем кишлаке. «Коктейль Амина», однако, оказался достаточно безопасной вещью, если не считать, что на машину стало не залезть, от маслянистой пленки. Шуточек по поводу изобретательности и сообразительности местных «партизан» придумали много, но заступать в охранение после случившегося, стали с опаской. Экипаж 077 целиком состоял из дембелей. Когда пришел их черед, они просто отказались от дежурства. Лейтенант Амантаев сначала разгорячился, даже пистолет вытащил. Но после непродолжительных переговоров, махнул рукой и бросил первому попавшемуся экипажу:
 – Вы поедете!
 Первым попавшимся оказалась машина Маргуля. Константин отсутствовал, и Сергей оставшийся за старшего, попробовал возразить:
 – Но…
- Поговори мне еще! – оборвал его Литовченко, тот самый, которого Шатров считал верхом справедливости.
       Сергею было ужасно обидно. Нет, не оттого, что придется вместо кого-то подставлять голову под пули. Обидно, что разрушился еще один идеал. Но то, что произошло потом, оказалось еще хуже.
 Маргуль пришел довольным.
- Смотри мужики, что я раздобыл! - вытаскивая из – за пазухи банку сгущенки пропел командир. Мужики хмуро молчали. Константин жонглировал банкой, лицо его постепенно из ликующего становилось озабоченным.
- Ну и че нашкодили?
- Нам на боевое.
- Когда.
- Сегодня.
- В честь чего?
- Так решили.
- Кто решил.
       В диалог попытался вмешаться Вовка:
– Амантаев.
– Он че, охренел? – Маргуль было рванулся к взводному, но наткнулся на взгляд ухмыляющегося командира 077. Они долго смотрели друг на друга, и Костя отступил.
– Ну-ка вы, уроды – заорал он, сделавшись бледным, и слегка заикаясь от бешенства - Я сказал строиться! Бегом, я скал!
Оператор и водитель сползли с брони и стояли, опустив голову.
- И че, долго я с вами нянькаться буду? Или мне вместе с вами в чмори? Я, вместе с вами, дерьмо должен за другими убирать? – распалял он себя, все больше зверея.
- За мной бегом пшли! – Костя ринулся по откосу к реке. Добежав до кромки воды, он развернулся и стал ждать. Первым добежал Сергей. Шаг навстречу и сокрушительный удар отбросил его на камни. Вовка от страху споткнулся и полетел под ноги командиру.
- Встать. – Процедил сквозь зубы Маргуль. Оба встали, один держался за разбитый нос, второй потирал ушибленное колено.
- Ефрейтор, ты понял за что? – Костя обратился уже поспокойнее к Сергею.
 Шатров посмотрел ему в глаза и молча пошел к воде.
- Ты… ты… - чуть не лопнул от злости Маргуль. Он догнал Шатрова схватил за плечо и резко развернул к себе.
- Еще раз тронешь, я тебя застрелю, – голос Шатрова был слегка хрипловат, но тверд. Они стояли друг против друга несколько секунд, играя желваками. Сергей первым медленно повернулся, присел на корточки и стал смывать кровь ледяной водой. Маргуль молча прошел мимо бледного, как полотно, механика и полез к дороге.

       Машина выдвинули в отходящий от главного ущелья расщелок. Крутые обрывистые склоны, местами прорезали серые каменные осыпи. Редкий кустарник рос у самого ручья, весело бегущего к Кокче. В пятидесяти метрах от машины, вверх по течению, саперы установили сигнальные ракеты, и пару мин направленного действия. Механизм подрыва лежал возле люка командира. Пехота дрыхла в десантных отсеках. Экипаж молча сидел возле открытых люков. В изрядно подранных ватных штанах и пузырящихся фуфайках, они очень напоминали сурков у нор. Часов в семь, уже смеркалось, прибежал Амантаев. Выгнав пехоту из машины, приказал им рассредоточиться по кустам. Подошел и как - то смущенно ободрил:
- Ладно бойцы. И вы будете дембелями через несколько месяцев, и вас будут беречь. Его словно ни кто и не слышал.
- Сержант Маргуль!
- Я – лениво сполз Костя.
- Ваша задача не допустить неожиданного выхода противника в тыл полка. Докладывать об обстановке каждые пятнадцать минут. Задача ясна?
- Ясна - отдал честь командир машины.
- Дождь собирается. Темно будет как в … Сам знаешь. Повнимательней, не расслабляйтесь – уже по отечески предупредил взводный и, мотнув головой сопровождающему его солдату, рысцой помчался назад.
 Через несколько минут первые капли дождя забарабанили по броне. Пехота, с молчаливого попустительства сержанта, скоро спряталась в отсеки, и даже двери за собой закрыли.
- Вот так - влезая в люк, громко отчеканил Маргуль, - кто рвался дежурить, те пусть и мокнут. Первым дежурит сержант Смирнов, через два часа Шатров, потом опять Смирнов. Если застану спящими, по броне размажу – мама не узнает. Да. Каждые пятнадцать минут докладывать дежурному по роте об обстановочке.
- Есть – отозвался Володя.
- Шатров!
- Я.
- Чтобы не было недопонимания. Если что, я тебе стачало башку оторву, а потом твои «Макарова» и «Калашникова» в задницу забью? Понял?
- Понял.
- Спокойной ночи.
 Дождь усиливался с каждым часом. К полуночи вода и темнота казались неразделимыми. Шум разбухшего ручья, поглощал все звуки. Через два часа бдения начинало покачивать, как на корабле. К четырем часам дождь пошел на убыль. Сергей, сменив в очередной раз Смирнова, вылез из люка, справить нужду. Он подошел к краю брони и уже хотел прыгнуть. Но что-то заставило его остановиться. Наклонившись, он скорее почувствовал, чем увидел - как тугой, мощный поток захлестывал гусеницы. С верху, откуда бежал ручеек, что - то приглушенно ревело и клацало. Гул нарастал. Шатрова словно кипятком обдало.
Сель! Он метнулся к люку и заорал так, что сам испугался:
- Тревога! Вовка заводи!
- Ч-е-во? – спросонья, ошалело затянул механик.
- Всем молчать, хотите жить - слушайте меня! Смирнов заводи, разворачивайся и полный газ к дороге. Остальным сидеть и не рыпаться. Пехота все на месте!
Невнятное бормотание было хорошим ответом.
- Че стряслось, Шатров? - вынырнула в люк Костина голова.
- Сель, начальник. Догонит - всем крышка, – шепотом доложил Шатров.
- Для людей без образования, что за фигня такая?
- Вода, камни, грязь. Много, очень много грязи. У вас люди в болото попадают, а у нас, в горах, болото на голову сваливается. Вовка сука, чего возишься?!
       Видимо механик ломавший голову - послушать Сергея, или подождать команды сержанта, не ожидал такого обращения. Но тон приказа подейчтвовал. Машина взревела и начала разворачиваться. Как только БМП оказалась боком к потоку, он ее подхватил и понес. Смирнов по инерции продолжал удерживать штурвал на разворот и давить на газ. Машина нехотя развернулась, и почуя под траками камни, рванулась вперед. Сзади напирала волна, перехлестывая уже через стальные двери десантных отсеков.
- Вова, надо на берег рулить, иначе в Кокчу улетим - Шатров словно извинялся, за то, что просит почти невозможного.
- Левого берега держись, - посоветовал Маргуль, без тени приказа.
Они понимали, что все теперь зависит от водителя. Смирнов понимал тоже. Вовка был застенчивым, деревенским парнем, даже слегка туповатым, но водителем он был хорошим. Как только машина стала слушать руля, он успокоился, откинул крышку люка, и сел по-походному. Дождь почти кончился, и в предрассветной тьме уже можно было кое – что различать. До берега было метра четыре, но громадные камни не позволяли выскользнуть из русла. В корму въехал здоровенный валун, ненамного меньше БМП. Кивнув носом, машина вновь поплыла, медленно разворачиваясь бортом к потоку. Смирнов резко повернул штурвал, выравнивая машину. Вдруг посветлело. Нависающие кручи расщелка задвинулись, и широкое межгорье реки Кокчи встретило их серым полумраком. Несколько секунд, и перемахнув дорогу, машина низвергнется на дно ущелья, смешавшись с грязью и камнями…

       Перед глазами Сергея промелькнули образы родных: - вот мама у плиты, в маленькой кухоньке, она жарит блины, густой, сладкий запах заполняет коридор; отец устало поднимается по лестнице, он в последний год сильно сдал; дядька стругает доски в дворике бабушкиного дома; бабушка в огороде, всегда чем-то занята. А вот она. Она в тени яблони, прижавшись спиной к стволу, улыбается загадочно: не то призывно, не то предостерегающе…
       Сердце сжалось, Сергей хотел нырнуть в люк, но ужас, как мороз,приковал пальцы к броне. Неожиданно, БМП словно очнувшись, клацнула гусеницами по камням, только вечером уложенным в то что называлось дорогой, и набирая скорость, ринулась на правую сторону дороги. От испуга, они, выскочив из потока, отмахали еще метров двести. Остановились. Помолчали. Это было одно, общее молчание, такое бывает у людей переживших нечто, выходящее за пределы сущего. Это было молчание людей вернувшихся с того света.
       После этого дежурства их взаимоотношения изменились кардинально. Они стали одним организмом. Даже пехота – сорокалетние мужики узбеки, звали к своему костру, и вынимали, заныканные угощения: то осколок окаменевшего курта, то кусочек сахара. Кое как, большей частью на пальцах, весело общались, не зло посмеиваясь, грустили о «той» жизни. Особенное внимание конечно же уделялось вопросу кулинарии. Манты – пельмени, борщи и пловы, демляма и шашлык. Ох, как же было вкусно рассуждать о благородной еде, перечислять составляющие ингредиенты, описывая вкус! Все это обычно заканчивалось чьим – то вздохом: - «Эх, хлеба бы, горячего. Или хоть сухарей».
       
       Последний завал и долгая перестрелка перед ним, вымотала настолько, что Сергей, влезая в башню, «забыл» убрать пальцы из-под люка. Дикая боль, повисшие на коже ногти, кровь. Он окликнул санитара и, прыгнув с брони, «потерялся». Очнулся, когда к нему подполз Костя, бледный с дурными глазами:
- Куда?
- Что куда.
- Ранили куда, идиот!
- Пальцы люком оттяпал.
- Ну-ка?
 Сергей протянул руку. Внимательно оглядев рану Маргуль заматерился, и встал на ноги. Кругом лежали сослуживцы. Думали снайпер.
- Артист, - покачал головой капитан КГБ, отряхивая мундир.
Санинструктор скальпелем обрезал кожу и замотал пальцы стираными бинтами:
- Жить будешь, и не хило! – хлопнул по плечу. – Теперь спи. Дня на два - три отвоевался.
 Сергея разбудили, когда показался город Файзабад, цель пятимесячного пути, появился из-за очередного поворота дороги. Явился он хоть и неожиданно но слишком уж обыденно. Полк проскочил дорогу, свернувшую к мосту, а через него в город, и остановился в пяти километрах, на холмах. Чудесная горная долина, охотничья резиденция королей.
       Вместо бани, привезли машины для пропаривания вшей. Не мытые, без малого полгода, мужики приняли душ, переоделись. Кишащее вшами нижние белье, парить было бесполезно, его просто жгли. Наконец, поели горячей перловой каши, до отвала. В каждую машину определили здоровущий мешок сухарей, высушенного нашего, советского, хлеба. Через две недели отправили домой партизан – пехоту. Обнялись. У мужиков даже слезы выступили:
- Назад пойдешь, обязательно гость будь. Ждем. Плов, арак все будь!
       А потом привезли «молодых», но очень мало - на машину два бойца. Какие же они были еще пацаны. Пополнение из «пассажирского»,так обозвали десантный отсек, выпускали только пожрать и на отбой. Потом пехоту забрали для других дел. Потянулись будни. Наряды перемежались сном и построениями. Казалось, все само страшное позади.

 5
Война есть война. Многие чувства притупляются в людях, какие то наоборот оттачиваются, и только ненависть живет сама по себе. Этот паразит - дьявол неотвратимо набирает силу, по каплям собирая пролитую кровь: в неразберихе случайной перестрелки, подстрелили мальчонку – пастуха, и проклинают именем Аллаха убийц – шурави; подорвалась на мине машина дембелей, сержанта Литовченко, и в ярости клянутся сослуживцы мстить. И мстят, расстреливая без суда и следствия, взятых с оружием в руках маджахедов, даже комполка не в состоянии был отбить несчастных; в ответ духи умыкнули двух самовольщиков и через неделю подбросили тела с вырезанными на груди звездами и выколотыми глазами. Раскачивается молох войны. Все меньше разума в глазах, все больше ненависти в сердцах. Смерть за смерть, кровь за кровь, глаз за глаз.

       Готовилась вторая операция высадки десанта на вертолетах. Первая прошла успешно. Привыкшие к тактике наступления неповоротливыми бронированными колоннами, маджахеды не ожидали атаки с неба. Когда, как снег на голову, в тыл, практически на улицы занятого бандой селения, из вертолетов высыпали советские солдаты - духи обалдели и, не сопротивляясь, разбежались по окрестным горам, побросав дорогую японскую радио аппаратуру, оружие и лошадей.
       Для проведения новой операции набирали добровольцев. Маргуль был в числе первых. Механиков не брали. Операторы пошли почти все. Сергей долго сомневался. Его кредо - ни когда не высовываться, становилось похожим на обыкновенную трусость.
- Товарищ капитан, разрешите с вами?
Командир роты удивленно оглядел Шатрова.
- Нет. Десантный отряд укомплектован.
Сергей смутился и покраснел.
- Товарищ капитан, пусть идет, под мою ответственность, - вступился за друга Маргуль.
- Отставить разговоры, – капитан сделал вид, что рассердился и вышел из палатки.
На лагерь опускалась ночь. Сергей вышел из палатки, и замер. Огромная, в полнеба, луна повисла над лагерем, как парашют. Чья то рука осторожно легла на плечо.
- Красиво… В горах всегда красиво. – Амантаев вздохнул и добавил
- Особенно наш Алатау.
- Алатау!? - воскликнул Сергей, не как не ожидавший что взводный окажется земляком.
- Ну да. Ты же из Ама-Аты?
- Да. А Вы?
- Я из Каскелена.
- А у меня девчонка в Каскелен переехала. Куда - то на улицу Фрунзе…
- Знаю улицу Фрунзе. А как фамилия?
- У нее отец к стати военный, Дориенко.
- Дариенко Николай Дмитриевич! Сума сойти! Так Наташка твоя дивчина?
- Ну! Была… Короче, пока неясно. – Сергей отчего-то растерялся. После полутора лет совместной службы неожиданно узнать, что твой непосредственный командир знает Натали, да еще и все ее семью. Но откуда?
- Они переехали два года назад? – Сергей выжидающе уставился в черные с веселыми искрами глаза взводного.
- Знаю. Ее бабушка, дедушка, дяди и тети, все жили на одной с нами улице. В том числе и Колька. Ну, то есть Николай Дмитриевич. Ха, не горюй Шатров, приедем, я ее тебе сосватаю, пусть попробуют нам отказать. Не посмеют нам отказать, слышь ... – старлей обращался к Сергею, но думал явно о чем-то о своем.
       Вылет был назначен на шесть часов. Сергея деликатно потрясли за плечо. Он открыл глаза. Амантаев подморгнул и кивнул головой в сторону выхода.
       Два взвода бесшумно, как приведения, загрузились в несколько Газ 66, и колонна двинулись на аэродром. Народ дремал, стукаясь касками на ухабах, и тихо матерясь. Также организованно перебрались в брюхо вертушек.
       Два стареньких МИ-8 подошли к точке по расписанию, сделали разворот и пошли на снижение. Седой полковник, из штаба округа, взглянув на часы и, удовлетворенно кивнул. Как оказалось, такой пунктуальности радовались не только штабные. Едва первый вертолет коснулся пропитанной талыми водами, вспаханной земли, на окраине поселка, в глинобитном сарае, загрохотал крупнокалиберный пулемет. Пули с треском прошили обшивку над головами ребят. Те, как по команде, растянулись на грязном полу, наваливаясь друг на друга. Машина испугано дернулась вверх, но, словно наткнувшись на какое-то препятствие, плюхнулась на брюхо.
- Все, - трепыхнулась мысль в голове Сергея – навоевался.
Удар смягчил чуть не полуметровой слой грязи. Через секунду в себя пришел ротный. Он резко вскочил, раскрыл дверь, и выпрыгнул навстречу трассирующим пулям. Повинуясь инстинкту солдата, взвод бросился за ним.
- Сынки, - спокойный голос полковника подействовал, как холодный душ, -
не толпитесь милые. Рассредоточивайтесь. В цепь разбегайтесь, один бежит налево, другой направо. Смелей, смелей родненькие!
В это время второй вертолет, сделав еще один разворот, всадил длиннющую очередь в огрызающуюся огнем пасть сарая. Пулемет поперхнулся и замолчал. Но тут же из-за дуванов, каких то мазанок и других укрытий, застучали пулеметы и автоматы. Беспорядочно захлопали ружья. Пули, чавкая, зарывались в грязь, всасывающую распластавшихся в ней солдат.
       На левом фланге, припав на колено, прицельно отстреливался капитан Свиридов, на правом, неторопливо расхаживая над лежащей в грязи цепью, обстоятельно наставлял солдатиков полковник:
- Носы, носы поднимите ребятки. Бейте короткими. Цельтесь, цельтесь лучше.
 Вновь загудел заткнувшийся было крупнокалиберный. Но, не успел он толком пристреляться, как посланный с вертолета НУРС вскинул его вверх, вместе с разнесенным в пыль сараем.
- Вперед! – заорал ротный. Но крик сорвался в хрип, в ногу влипла пуля.
- Ура - во всю мощь легких вопили мужики, пытаясь заглушить страх.
 Сергей, усилием воли вытянул непослушное тело из липкой каши и, увязая по калено, побежал к дуванам. Слева от него, выронив пулемет, схватился за пробитое горло здоровяк Рубанис. Впереди, размахивая пистолетом, что-то кричал полковник. А в голове пульсировала только одна фраза: « Господи помилуй и спаси, Господи спаси и …»
       В тылу, с другой стороны селения, высадился второй взвод. Душманы поняли, что проиграли, и побежали. Грязные и разъяренные испытанным унизительным страхом, шурави ворвались в притихший кишлак.
- Живой? – заботливо поинтересовался подскочивший к Сергею Маргуль.
- Нормально.
- Ну, тады вперед.
И они закружились в лабиринте узких улочек, отыскивая врагов. Первым в распахнутую калитку вломился Костя. Пара испуганных глаз впилась в него, вздрагивающее дуло автомата нацелилось в грудь. Бежавший следом Сергей, не задумываясь, толкнул Маргуля в спину. В тот же миг прошелестела очередь.
       Сергей не успел даже как следует испугаться. Тупая боль отдалась в затылок, тело напряглось и окаменело. Он увидел, как, пронзая лохмотья халата входят пули в тело маджахеда, как тот, выпучив глаза, медленно оседает, оставляя кровавые полосы на стене. Вынырнувшая из груди боль хлестнула молнией и свалила с ног.
       Шатров очнулся, почувствовав влагу на губах. Амантаев склонился над ним и виновато улыбнулся. Сергей, разодрав спекшиеся губы, прошептал:
- Ты ей скажи. Ты скажи ей…
Он еще, что-то шептал, уже беззвучно, пока черная струйка крови не выскользнула изо рта и потекла по гладкой детской щеке. Тело обмякло и вытянулось.
       Прохладный ветер обдувал разгоряченные лица солдат. В садах кишлака защебетали птицы. Наперекор войне, в горы пришла весна.

 6
       Костя Маргуль шагал по серому, мокрому асфальту, укрываясь за поднятым воротником кителя от мелкого, совсем не летнего дождика. В новеньком, купленном по случаю дипломате, трепыхались не тяжелая поклажа: дембедьский альбом, сувениры, вывезенные из Афгана, общая тетрадка в клеенчатом, сером переплете. Именно о ней и размышлял Константин, куная дембельские сапожки в городские лужи.
 « Не хорошо, что не показал ее там, в двухэтажном домике у железной дороги, где тихо и горько доживали свой век Серегины родители. Нет, не испугался, что прочтут они нелесные высказывания о нем Маргуле. Совесть его чиста. Не ему, столько пережившему, упреков бояться. Но решил он, после того последнего Сережкиного боя, найдя в личных вещах его дневник, что оставит его у себя. Долгими часами, разбирал он мелкий корявый почерк, составляя из слов предложения, и в очередной раз, прочитывая «переведенный» абзац. Может от того, что пришлось ему попотеть, как никогда раньше, над написанным, или действительно Шатров умел излагать, но заставила его писанина задуматься. Никогда не верил Костя в сюсюканье о высоком: благородство, принципиальность, заботливость до самопожертвования, порядочность – все слова и глупость. По опыту знал: сильному покорись, слабого заставь, глупого обмани. Будешь думать о других – сам прогоришь первым, и не кто не поможет. Плевал он все эти книжные штучки, а потому и не читал почти не чего, даже в школе. А тут добыл по буквам, как золото добывают простую, в общем, то мысль:
       «Подлеца грубой силой не проймешь. Нет такой физической силы, что бы подлость победила, подлость этой самой силой живет, а от грубости множится. Средство против этого одно - не стать подлецом самому».
 И подумалось тогда: - « А ведь действительно, «чистенький» Шатров, в роте, как кость в горле торчал. Сложившийся годами сучий порядок, где одни были господами, а другие рабами, об его непреклонность царапался, как язык о сломанный зуб. А если б таких, как Сергей троих или пятерых в роту? А если бы в этой долбанной стране хотя бы четверть народа не послушным дерьмом была, не подлецами в галстуках и шляпах, не прихлебателями в погонах и лампасах.… Это же идиотизм! Взять хотя бы их, молодых парней, не понятно за что, не понятно за чем, идущих на смерть, на лишения. А за себя постоять, чтоб жить по человечески – боязно. Потому, что не верят, приучены, как свиньи в хлеву: там кормушка, а там солома для сна. Правильно Сергей писал:

Нет, слабость не порок!
Порочнее бессилие,
Где немощь, лишь предлог
- не прилагать усилия!»

 Трель милицейского свистка хлестнула в спину. Костя обернулся. Мокрый и злой, как цепной пес, гаишник поманил его жезлом.
- Куда на красный идете, сержант. Нарушаем.
- Слушай командир, машин за милю нет ни одной, чего стоять, чего ждать?
- Машин нет, зато светофор есть. И я здесь не для модели стаю. Заплатите штраф гражданин, что б в другой раз неповадно было!
       Костя залез во внутренний карман кителя и достал последний, изрядно измятый трояк. Заглянул в наглые, рыбьи глаза милиционера. Желание оправдываться и просить извинения, сразу пропала.
- На, держи. Для этого ты сюда поставлен?
- Поговори еще. – Огрызнулся постовой и, достав из кармана ворох наличных, стал отсчитывать сдачу.
- С кем бы поговорил, а с тобой… - Маргуль сплюнул в сторону и, не дожидаясь сдачи, ушел. Настроение явственно опускалось ниже нуля.
       Хорошо погуляли в дороге от Термеза до Ташкента. Радовались асфальту, легковым автомобилям, многоэтажным домам, одним словом – цивилизации. Пили горькую, пьянея в стельку, но продолжали пить, доставая водку за огромные деньги на каждой станции. Дрались с чужими, дрались между собой. Драки разнимали сами, патрули близко к поезду не подходили. Потом братались и опять пили. Деньгами сорили, как могут сорить только те, кому эти деньги до фонаря. Слишком смешная плата за такую работу – деньги. В Ташкенте, вконец обессиленных, сгрузили и, строем отвели в зал ожидания. Комендатура быстро выдавала проездные документы.
       Из Ташкента Костя уехал на следующий день. Полно патрулей, да и домой хотелось поскорей. На оставшиеся деньги купил билет на самолет, да вот, штраф заплатил. До самолета оставалось восемь часов. Маргуль остановил первого попавшегося прохожего:
- Как до Каскелена доехать, не подскажете?
Прохожий очень подробно объяснил, как до автостанции добраться, через какое время идут автобусы. Маргуль засек время и рванул вниз по улице.
       В неуютном помещении старой автостанции было малолюдно. Приглядев опрятную молодящуюся даму в кольцах и браслетах, сержант уверено подошел и, слегка наклонившись, прошептал в ушко:
- Мадам, талон в «Березку» не желаете?
Дамочка подозрительно оглядела солдата, но любопытство взяло верх.
- Покажи.
Костя добыл из «дипломата» пачку талонов.
- Сколько?
- Здесь на сто долларов.
- Один к одному.
- Смеетесь, это же магнитофон японский. Пятьсот рублей не меньше.
- Спекулянт.
- Сама ты… Костя оглядел зал. Никого, способного иметь полтысячи наличными в зале не было:
- Ладно, триста.
- Двести, все что у меня есть. – Женщина жадно сверкнула глазами, протянув руку с деньгами.
       Костя отдал талоны и чертыхнулся. Ну, лопух, ну фраер. Если б кто из своих увидел, стыд и позор.
 
« День, наверное, несчастливый» - подумал Костя, отыскав дом Дариенко, и застряв у запертой калитки. Он то стоял возле нее, как часовой, то бродил рядом. Время шло, а хозяева не появлялись. Маргуль поглядел на часы и установил последний срок. Не хватало еще опоздать на самолет.
       В конце переулка показалась парочка, двигающаяся в нужном направлении.
«Она!» – решил Костя, поправил ремень и шагнул навстречу.
- Здравствуйте. Вы Наташа Дариенко?
- Да я, – от удивления, забыв поздороваться, ответила девушка.
- Меня зовут Костя, я друг Сергея Шатрова.
Наталья побледнела, но сразу взяла себя в руки.
- Проходите в дом.
 Войдя, Костя сел на старый, затертый, кожаный диван, огляделся. Ничего особенного, дом как дом. Да и девчонка, – каких тысячи. Наталья с парнем шушукались на кухне. Маргуль ее не осуждал. Он прочел ее письма Сергею, так, дружеские послания, ни намека на страсть, ни каких обещаний ждать, ни какой жеманности. Но, он хотел, что бы она услышала предназначенные ей признания, пусть нежданные, ненужные, лишние.
- Пойдемте, чай пить – пригласила хозяйка, заглянув в комнату.
- Натали, видите ли, у меня осталось буквально семь минут. Я хотел бы Вам передать.… Хотелось бы переговорить с вами наедине.
- У меня от Саши секретов нет.
- Наташа я Вас очень прошу, пять минут… Дело касается Вас и Сергея.
- Понимаете, - Наташа села на краешек дивана – Вы думаете.… Но у нас с Сергеем ни чего не было.
- Не совсем так. У Вас к нему ни чего не было, а он Вас любил – Костя стал доставать их чемоданчика тетрадь. В это момент из кухни вылетел парень и яростно, заикаясь и брызгая слюной, заорал:
- Что ты пристал. Тебе же сказано, что ни чего не было. Что ты хочешь?!
       Костя взглянул в полные ненависти глаза и… успокоился. К чему разносить жилище человека, боготворимого твоим другом, к чему распространятся об ушедших вместе с ним чувствах? Вот этот кретин ее накажет за все: за безответную любовь, за недалекость, за отказ от того, что, может быть, согревало бы ее до конца жизни.
- Ладно, пойду, - Моргуль встал и спокойно двинулся в выходу. Наступила неловкая, тяжелая тишина.
- Вот так Серега:
Скажите ей, ведь сам я не посмею,
Что лишь о ней все помыслы мои…

 Всю дорогу до аэропорта Маргуль прибывал в мрачном расположении духа. И в переполненном зале ожидания все его раздражало. Голос диктора гундосил об очередной задержке рейса, хрипел старенький магнитофон. Достал тетрадь, почитал…
« Чушь, чушь собачья! Витал в облаках.… Посмотри теперь от туда на нас, все гряз и свинство. Взгляд задержался на строчке, там, как бы в ответ ему
«… многие принимают доброту за слабость, чуть ли не за трусость. А ведь быть добрым трудно, гораздо труднее, чем стать злым».
- «… быть добрым трудно». Да уж, особенно когда в душе черти воют.
Костя закрыл тетрадь, и спрятал ее в «дипломат». Неожиданно, сквозь гул голосов, он расслышал знакомые строчки. Давишний, хриплый, под Высоцкого, голос выводил:

Над Джалгаром взошла заря,*
На Кокче, серебром расписалась,
Я в картинках цветного сна,
Вспоминаю, как ты смеялась.
 
Моргуль протаранил толпу студентов окружающих магнитофон. Тупа глядя на вращающиеся катушки с лентой соображал – откуда? Пару месяцев назад, перед отправкой в госпиталь, парни переписали несколько стихов из заветной тетрадки в альбомы, и вот уже песня, которая обогнала даже его Маргуля. И главное, не где ни будь, а здесь, у Сергея дома.
- Мужики откуда это? И кто поет то? - умоляюще просипел Костя, голос предательски пропал.
- У друга переписал. А кто поет - какая разница? - Задиристо ответил паренек лет семнадцати, разглядывая сержанта с медалями на груди.
Костя кивнул и пошел на воздух. Грудь распирало. Мысли в голове рождались отчетливые и высокие:
«Наверное, Бог есть, и Серега у него на виду. Иначе, как все это объяснить? Правда, какая разница, кто сочинил музыку, кто спел. Для Шатрова… да нет, для меня главное другое – живет его мысль, значит и он живет. В какое то время, все мы сольемся в сгусток - в строку, дату, и будем существовать этой материальной точкой здесь, на Земле. Смысл в том, что от тебя останется: год начала и окончания войны, или колея железной дороги, неправедное наследство, или пара строк на бумаге».
- Пассажиров улетающих рейсом…
       Маргуль вздрогнул и, не спеша, двинулся к стойке регистрации. Потом остановился и, взглянув на небо, прошептал:
- Живем Серега!

*- Джалгар - господствующая вершина у г. Файзабад
*- Кокча - название реки.
*- песня не произведение автора рассказа.