И был апрель

 Утро было безоблачным и теплым. Свистели птицы со всеми немыслимыми оттенками и трелями, распускались сады, и был апрель, самое счастливое время на юге Казахстана. Я вернулся откуда-то издалека. Мне не верилось, что я здесь, и, что я сейчас, увижу тебя. Я шел через весь город, не садясь в автобус. Шел по проспектам, по знакомым кривым улочкам, заглушая свое нетерпение и счастье. Там, откуда я приехал, еще свистели вьюги. Маленький городок на берегу величавой Камы. Среди необозримых уральских лесов. У меня было всего четыре дня для того, чтобы увидеть тебя, и половину дня я уже потерял из-за перелета. И все равно я не мог не поздороваться с городом, не пройтись по нему. Не мог не наглядеться на его праздничные сады, на его изумительную зелень. Город был неразрывно связан с тобой.
 Мы поступили в музучилище в один год. Я после армии, ты после восьмого класса. Раньше, в начале учебного года, все младшие курсы, всех учебных заведений города, посылались на различные сельхоз.работы. Из музучилища посылали только на сбор винограда. Считалось, что музыкантов нельзя посылать на свеклу или картошку, чтобы не испортить пальцы. Мы жили в пионерском лагере в палатках. Дети уже разъехались. Лагерь был обжитой. В нем был великолепный бассейн, и великолепная зелень.
 В первое утро, когда нас распределяли по бригадам, все стояли, готовые к работе, на площадке для пионерских линеек. Кто в чем. Человек двести живописнейшей молодежи. И вдруг я увидел тебя. Высокую, юную и невероятно живую. У тебя были золотые волосы цвета пшеницы и то ли серые, то ли зеленые глаза. И я навсегда утонул в них. Никогда не представлял, что на свете бывает такая красота. Но ведь бывает.
 Музучилище, это сплошная музыка днем и ночью. Если понравилось какое-нибудь произведение, его можно послушать в живую. Если его не знают студенты, можно попросить преподавателей и тебе всегда его сыграют. Помнишь, как Александр Дмитриевич играл великого Иоганна?
 Первый курс пролетел как во сне. Я многое из музыки и теории знал до поступления, поэтому не занимался серьезно. Играл в ресторанах, обнимал и целовал девчонок по углам. Но к тебе относился по другому. А ты ни с кем не встречалась, и многих это интересовало и даже задевало. Ко мне ты относилась даже с какой-то опаской. Местные пацаны приходили развлекаться в нашу общагу, а некоторые даже потрясти карманы, у кого-нибудь из студентов. В первые месяц-два было несколько шумных баталий с ними, и постепенно грабежи прекратились. Мы с ними подружились, и директриса была очень благодарна нам за это. Все эти драки, так или иначе, были связаны со мной, отсюда и твоя некоторая опаска.
Боже, мой! Когда это было! Было ли?
 В конце первого курса, весной, от всех учебных заведений города, по шесть человек, должны были поехать на трехдневные сборы по туризму. Мы попали в нашу группу. Помнишь? Пойма теплой реки, палаточный лагерь и человек двести молодежи. Гитары, песни, стихи и ты. Твои ясные зеленые глаза и невероятное счастье. После завтрака прошла короткая гроза. Было тепло и чисто. Впереди было еще два дня сборов и этого немыслимого счастья. Ты тогда еще не любила меня. Я немного нравился тебе. И был апрель.

На втором курсе, зимой, у тебя был день рождения. Тебе исполнилось семнадцать. Приехали твои родители, привезли каких-то продуктов и одну бутылку сухого вина. Они считали нас еще детьми, вернее не совсем взрослыми. Любимые наши родители! Дай Бог вам долгих лет жизни и здоровья. И мир вашему праху, если вас уже нет.
 Мы чинно расселись за столом, разлили это вино, родители поздравили тебя, пожелали счастья и уехали. Потом мы достали то, что припасли, и начался праздник. Я не помню по одной или уже по две мы выпили, все потянулись к закускам. Я только наколол что-то на вилку, и услышал, как тебя кто-то спросил,почему ты такая грустная. Я поднял глаза, ты сидела напротив меня, и ты, глядя мне в глаза, при всех, громко, сказала: Девочки, а знаете, я люблю его! Весь мир... Весь мир рухнул и куда-то неостановимо покатился. Я видел только твои глаза. Огромные, бездонные и счастливые... И требовательные, и какие-то еще... Как у ребенка, который знает, что его любят. Который уверен, что его невозможно не любить.
Не помню, как мы очутились на улице. С неба падал снег. Крупные, но какие-то редкие снежинки. Я брал тебя за руки, за плечи и все тонул и тонул в твоих глазах... И не хватало воздуха. А ты смотрела на меня, счастливо смеялась и говорила: - Ну что мой родной? Тебе плохо?.. Ты любишь меня?.. Аааааа, я знаю... Любишь...
И я тонул и тонул в твоих глазах... И не было этому ни конца, ни края.

 Потом, за какую-то очередную драку, уже со своими, встал вопрос о моем пребывании в училище. Я не стал ждать результата педсовета и перевелся к другу, на Урал.
И если у меня появлялось хотя бы два-три дня, я летел к тебе. Получал стипендию, пел в хоре, работал в какой-то школе худруком. По ночам дежурил в садике и все равно, не хватало. При первой же возможности я летел к тебе...

 Болело все, что могло и не могло болеть. Руки, ноги, сердце... Болели кости, сухожилия, нервы. Болели мозги. Болело прошлое и настоящее. Болело будущее и не хотелось жить, и не было этому ни конца, ни края.
Утро. Надо вставать.
За окнами снова весна. Из раскрытой форточки тянет чем-то давным-давно забытым и теплым. Дома никого нет, и это вызывает острую неприязнь. Кто-то ушел на работу, кто-то в школу. У всех есть какие-то дела и обязанности. Только у меня нет ничего. Ничего... кроме желания одной маленькой, самой малюсенькой «дозы», для того, чтобы начать жить. Боже! Заснуть бы снова и никогда не просыпаться.
 Что-то снилось сегодня о тебе. В голове обрывки какого-то счастливого сна. Снова я юный и сильный иду к тебе через весь город и не могу дойти.
Когда это было? Было ли?

 Все начиналось обыденно и просто. Пришли друзья и предложили попробовать. Я некоторое время отказывался из-за вида шприцов. Потом привык к их виду. Пропала боязнь. Потом стало любопытно. Травку я пробовал давно. И только сейчас я понимаю, в чем ее опасность. Это первый шаг к остальному. Это и был первый шаг. Потом был второй, седьмой, двадцатый...
Что сейчас копаться. Жизнь прожита. Осталась эта нескончаемая грязь и память.
Солнышко мое! Где ты? Как ты жила эти годы? Помнишь ли ты меня?
Прости, если сможешь... Прости...

И был апрель.