Часть 1

Джим и я обедали в шикарном ресторане, куда нередко заглядывали люди, одетые изысканно и строго.

- Чума на эти смокинги, - неприязненно проворчал Джи, вытирая губы моей салфеткой; свою он давно уронил на пол. Я проследил за направлением его взгляда и увидел молодого темноволосого человека, помогавшего устроиться за столом даме в облегающем платье цвета спелой вишни.

- Признаться, я тоже не в восторге от официальных костюмов. Хотя иной раз без них не обойтись. Вот я и стараюсь реже попадать в подобные ситуации.

- И правильно, - кивнул мой приятель. – Я давно считаю тебя безнадежным в социальном отношении человеком. Я всем это говорю.

- Спасибо, Джи. Очень красиво с твоей стороны, тем более ты не упускаешь случая пожрать за мой счет.

- Я предоставляю тебе возможность насладиться моим обществом, старина. Если я вдруг скажу хоть про одно твое положительное качество, это внесет сумятицу в умы твоих друзей
– они давно уверены, что у тебя их нет. Но посмотри-ка, что вытворяет этот тип!

Молодой человек, тот самый, на кого обратил внимание Джим в начале рассказа, неожиданно вышел на сцену, поприветствовал сидящих в зале людей легким кивком головы и сел за рояль.

- Что ты хочешь от подобного рода заведений, - пожал я плечами. – Обычное дело.

С первыми же звуками мелодии лицо моего приятеля начало принимать все более и более кислое выражение; при этом стоит признать, что играл молодой человек весьма недурно.

- И что за мода появилась играть на роялях - гнут себе пальцы, и считают себя такими важными птицами!

- Кто?

- Кто-кто. Пианисты чертовы, - Джим усмехнулся. – Развелось их, как собак нерезаных, и все считают себя этими, как их… Страдивари!

- Страдивари был скрипа…

- Да какая разница! – взмахнул Джи руками. – Главное – это их выпендреж. Мол, мы все такие умные и знаменитые. Спорим на доллар, что этот тип – мелкий официантишка, научился играть, и теперь подрабатывает в ресторанах. Бармен!

- Что вам будет угодно, мистер?

- Виски с содовой, и скажите-ка мне, кто этот тип, что сидит за роялем?

- Как?! Вы не узнали его? Это же великий пианист, его имя - Сайрес Смит, а его слава гремит по всему Чикаго.

- Ну, откуда же мне знать всяких мелких…

- Что вы, мистер Смит очень, просто сказочно богат. Он владеет огромными участками земли, которые приносят ему хороший доход. Пианино – его страсть, хотя и здесь он зарабатывает неплохие суммы – как вы думаете, сколько заплатил наш ресторан за честь принять его здесь? То-то же! А вы говорите, «всякие мелкие»!

- Ладно, старина, - Джим протянул мне ладонь для рукопожатия, - ты знаешь, какой я занятой человек. У меня просто нет времени посидеть здесь еще.

- Да ты просто смутился оттого, каким дураком ты себя только что выставил перед барменом. Смотри-ка, даже не пригубил свой виски!

Мой приятель ничего не ответил на это в высшей степени саркастичное замечание, лишь гордо развернулся и вышел из ресторана.

Между тем молодой человек закончил свое небольшое выступление. Поднявшись, он так же слегка склонил голову и сошел с помоста; меня чуть не оглушили овации, которыми его встретили.

- Чума на эти смокинги, - прошептал я слова Джима, невольно завидуя элегантного покроя костюму молодого пианиста. - И почему некоторым людям так везет?


* * *

- Аннет, дорогая, поторопись!

- Я сейчас, милый, не сердись, мне осталось только поправить прическу, нанести на ресницы тушь, припудрить носик, подрумянить щеки, покрасить ногти…

- Оставь полный перечень для другого случая – если мы сейчас не выйдем, то опоздаем.

- Ах, вечно ты все преувеличиваешь…

Мне оставалось лишь кротко вздохнуть: ну как объяснить этим женщинам, что тратить на один макияж столько времени – это в высшей степени глупо.

Наконец, мы вышли на улицу, поймали такси, и мне пришлось накинуть водителю несколько долларов за скорость езды.

Прекрасен вечерний Чикаго! Дневная пыль и копоть выхлопных труб уступает место прохладе и легкой свежести, дома с горящими окнами выглядят нарядными, по площадям прогуливаются богато одетые сеньоры с дамами, увешанными драгоценностями, как новогодние елки. И во всем царит атмосфера таинственной важности, великолепия и праздника. Трудно поверить, что по утрам эти же самые сэры в строгих костюмах принимают озабоченный вид и семенят по улицам, размахивая портфелями, дипломатами; и у каждого такое выражение лица, словно луна падает на землю, или скоро наступает конец света, или еще что-нибудь, и нужно срочно что-то сделать, доложить одному, другому. Особенно это относится к рабочему классу, когда они выходят на работу, или даже просто стоят и курят. Все у них как-то нервно, быстро, словно они не могут угнаться за временем (или его им отведено настолько мало, что они боятся не успеть завершить начатые дела, да нажить богатство, и тем самым обеспечить себе и внукам счастливую старость).

Но сейчас Чикаго отдыхает – и мы вместе с ним.


Конечно, мы опоздали. С потрясающей способностью моей жены торчать сутками перед зеркалом мы просто не могли успеть.

- Дорогая, не огорчайся из-за такого пустяка. Ничего, посмотрим представление в следующий раз.

- Да, но сейчас-то что нам делать? – она вопрошающе посмотрела на меня.
Я вздохнул и слегка потрепал ее по мягким белокурым волосам.

- Ах, ты, наверное, всю прическу мне испортил!
Но я не реагировал – прищурившись, я смотрел на противоположную сторону улицы и вспоминал…

- Знаешь, по-моему, я нашел выход. Взгляни.
Аннет развернулась и посмотрела в указанном направлении.

- «Концерт классической музыки гениального пианиста…» - прочла она. – Милый, это великолепно! И как ты смог угадать, что я давно мечтаю попасть на этот концерт?

Оказалось, мы как раз вовремя: выступление начиналось через десять минут. Я купил билеты, на самом деле далеко не дешевые, программку, и мы вошли в огромный зал, украшенный гигантского размера люстрами, балкончиками и портерами с местами для важных персон. Наши места были достаточно далеко от сцены, что было понятно – все передние давно уже раскупили. Зал казался битком набитым.

Наконец, концерт начался. Я, вообще-то, был не любитель классической музыки – она не вызывала во мне ничего, кроме скуки, но, как видно, мне просто попадались плохие пианисты.

Молодой человек играл великолепно. Издали, а именно с того места, где сидели мы с Аннет, казалось, что он и рояль – единое целое. Уж не знаю, что он играл – программка была у Аннет, да это и не важно, главное, что молодой пианист всю свою душу вкладывал в каждую ноту, и это получалось у него как-то естественно – целиком отдаваться роялю, не оставляя себе ничего. Мелодия была печальна, и сердце мое защемило от сладкой тоски. Вспомнились годы молодости, смерть родителей, сначала матери, затем отца – и то, как я остался один в мире (родственников у меня не было). Вспомнилось, как приходилось карабкаться вверх по служебной лестнице, часто голодая, не имея крова под головой – ибо меня преследовали неудачи…

Пауза. Заиграла следующая мелодия, быстрая и легкая – и я вспомнил, как встретил свою Аннет. Слезы выступили у меня на глазах. Я заметил, что жена внимательно смотрит на меня, на щеках – мокрые дорожки.

- Ах, Джордж, - прошептала она, - как же он чертовски хорошо играет!

- Ты тоже, дорогая, ты тоже вспомнила?..

- О нашем самом первом свидании?

- Значит, и ты тоже…

- Как у него это получается?

- Заставлять нас плакать? Вспоминать? Не знаю; наверное, это все музыка.

- И все же…

* * *

- Я так волнуюсь! Совсем скоро я увижу его, буду говорить с ним!

- Право, дорогая, не увлекайся – я буду ревновать.

- К нему? Я не верю тебе, это невозможно. Уверена, ты полюбил его не меньше, чем я.

- А вот и он, повод для ревности, - усмехнулся я, глядя за попытками жены придать букету цветов еще более привлекательный вид.

- Ты такой забавный, Джордж. Не думаю, что когда-нибудь смогу к тебе привыкнуть в полной мере.

- Наша очередь подошла. Ты готова? Сейчас мы его увидим.

* * *

Он стоял перед зеркалом и угрюмо рассматривал собственное отражение. Какое помятое лицо, словно по нему Форд проехался. Это сколько же надо было вчера… да-а. Ей не жить. А еще говорила, «от этого мартини даже младенец не пошатнется, такое оно слабое». И вот результат – колени подгибаются, руки дрожат, в ушах непонятный гул. А у него завтра выступление, следует готовиться, выбрать костюм, галстук, одеколон. А еще и она забежит, как обычно, начнет кружиться, в руках – вешалки с платьями; «Милый, а что мне лучше – сиреневое или голубое одеть? А как ты считаешь, сделать ли мне прическу, или лучше оставить волосы распущенными? А эту заколку можно одеть под эту юбку? А как ты считаешь, подходит ли мне эта помада?» и т.д.

И ведь не отстанет, и придется ему, придавая лицу самое благодушное выражение, с полчаса рассматривать все эти кружева, бантики, всю эту ненужную мишуру, которая, как она считает, сделает ее привлекательнее. И не дай бог сказать что-нибудь не то, просто намекнуть о бесполезности выбора, или даже сделать комплимент по поводу этого, к примеру «дорогая, тебе идет исключительно все – одевай, что попадется под руку, и не переживай».

Она тут же обижается, кидает в него туфелькой с опасно выглядящей шпилькой и в слезах выбегает из комнаты; и приходится тратить немало усилий на восстановление отношений, и дарить букеты роз, и водить по ресторанам – как хлопотно!

И все же одно неясно – откуда у него этот синяк под глазом? Неужели подрался с кем? Или…
Нет, вспомнить не удается. Но не мог же он сам по себе возникнуть, этот синяк, значит, в этом кто-то виноват. Кто-то, кому следует дать пару раз в лицо, потому как нечего своими ручищами махать да честным людям перед самым концертом под глазом всякие неприличные в обществе вещи ставить.

Дверь в номер неожиданно распахнулась.

- Милый!

- Жанна!

Она с разбегу прыгнула в его объятия, счастливая, раскрасневшаяся, без каких бы то ни было признаков последствий алкогольного опьянения.

- Представляешь, эти идиоты неправильно напечатали о тебе в газете! Нет, я понимаю, если бы у тебя была какая-нибудь заумная фамилия, какой-нибудь Суйллемад-Мухамедд-ибн-Гюльчитай, но твоя-то, она же такая простая! Ты не поверишь, но теперь ты у нас мистер Икс!

- Жанна, милая, ты ошиблась – после ибн должно идти имя отца, а у тебя Гюльчитай какая-то.

- Да какая разница! Мистер икс чертов.… Ой, а я так волнуюсь за твое выступление! Я почему-то постоянно из-за тебя нервничаю, скоро пора будет лечиться. Ты не знаешь какого-нибудь доктора? Наверняка, знаешь – ты-то у нас недолечившийся пациент психиатрической больницы…

Она могла говорить вечно, но был один действенный способ заставить ее замолчать – нежный поцелуй.

Через некоторое время она, со смущенной улыбкой на губах, отстранилась. Возникла неловкая пауза.

- У тебя синяк под глазом, - наконец выговорила она.

* * *

Концерт, прошел успешно, как и всегда – «Милый, а я так за тебя волновалась, но ты был просто великолепен!»

Он как раз направлялся в гримерку, как в этот момент к нему подошла симпатичная молодая пара – миниатюрная белокурая женщина с огромным букетом в руках и ее спутник в недорогом, но очень опрятном костюме.

- Мы хотим подарить его вам, - восторженно сказала блондинка, протягивая ему букет. – Я давнишняя ваша поклонница и мой муж, он тоже очень ценит ваше творчество...

Мужчина в костюме утвердительно кивнул.

- О, я очень польщен, - сказал Смит чуть смущенно, протягивая мужчине в костюме руку. – Если хотите, мы можем поужинать сегодня вместе. Что вы так удивляетесь? В конце концов, я ведь такой же человек, как вы.

- Нет, вы не такой, - с обожанием в миндалевидных глазах произнесла белокурая женщина. – Вы... вы самый талантливый, самый замечательный!

- Значит, договорились? Восемь часов. Кафе «Черри», я думаю, как раз нам подойдет. Я буду со своей невестой. – Он пожал на прощание руку мужчине и проводил долгим взглядом его удаляющуюся спутницу.

«А она ничего» - повертелась в голове мысль и благополучно исчезла.

* * *

Они сходили в кафе, несколько раз побывали в театре. Супруги не пропускали ни единого его концерта, а он каждый раз поражался обожанию в миндалевидных глазах белокурой Аннет. С каждым днем она привлекала его все больше и больше. А Жанна...
Нет, она, безусловно, хорошая девушка. Но уж слишком она прямолинейна. Нет в ней тайны, не умеет она кокетничать и флиртовать.
Он чувствовал, что с каждым днем все сильнее запутывается в себе.
Жанна... ах, как жаль ее. Но его мысли уже не о ней.

Зато стоило ему представить себе милую Аннет...
Красавицу Аннет в спокойной домашней обстановке, лежащую на диване в одном лишь черном кружевном пеньюаре, читающую журнал...
Аннет, раскрасневшуюся, с горящими глазами... ее полураскрытые губы, ее великолепное тело, такая бархатистая кожа...
Он чувствовал, как во всем теле поднимается горячая волна возбуждения.

Надо пригласить ее в ресторан... без мужа.
Да и потом она сама с таким обожанием на него смотрит...
Прости, Жанна.


Продолжение во второй части.