Преступление без наказания

Альтруист, может быть, последний на земле

Дьявол ничтожен, но он хотя бы честен до конца. А Бог…что мы знаем о Боге – на самом деле, ничего, и никогда ничего не узнаем, прочти мы хоть все религиозные книги, хоть Библию, хоть Коран, хоть Каббалу, хоть черт-те знает что, прости господи, на земле и в ближайших вселенных, а, хоть в дальнейших.

Единственное, что могу сказать с уверенностью: Бог есть, его не может не быть, хотя на самом деле понятия есть и нет к Богу не применимы, как и само понятие Бог. Но люди-муравьишки, к сожалению, или к счастью, не остановятся никогда. Наверное, мы Его единственное утешение, сам не знаю почему, да это, наверное, мой чистый антропоцентризм.

К чему я это?

…Я стоял возле шикарной гостиницы, звезд шестьдесят, наверное, и ко мне подошел забулдыга, и попросил десятку – он не имел возможности сесть в автобус. Рядом со мной стояло еще четыре навороченных, из которых я был самый бедный, практически нищий. Еще четыре не дали ему ничего, да просто послали, а я просто вынул бумажку, и все – на цьому наша передача закiнчуєтся.

Когда потом я обсуждал этот случай со своей любовью, она сказала мне, что и я должен был его послать, и она бы ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах не дала бы деньги никому. Она начала приводить такой до банальности банальный довод, что, мол, все равно истратят деньги на выпивку или ширку.

Я посмотрел на нее – пристальнее не бывает, и сказал: «Э (это я ее так называю), ты просто оправдываешь свое малодушие, ища логические доводы. Благотворительность логике не подчиняется. Конечно, я бы мог тебе устроить длинную лекцию о том, что логики на самом деле нет, а есть мультилогика, в которую вписывается даже подставь другую щеку, отдай свою рубашку и квартиру, и умри окончательно и бесповоротно. Но хватит ли у тебя сил выслушать и дослушать?»

Не хватило…

С тех пор она в Петербурге, я – в Мурманске.

Но я не об этом.

На самом деле я о том, что, что бы вы ни думали, на какие ментальные химеры бы ни шли, это все тлен, прах, суета сует и всяческая суета. Окончательную роль играют только ваши поступки, хотя, конечно, грязные мысли не прощаются никогда. Поэтому Всеверховного не будет интересовать, напьется ли человек на ваши кровные, ширнется ли он (хотя трудно себе представить, как можно ширнуться на двадцать рублей, я занимался попрошайничеством в Москве и Петербурге, за тринадцать часов еле-еле тридцать рублей набрал, да еще один благодетель мне хот-дог купил, а на паперти московской церкви на Куличках, что недалеко от площади Красной, я, конечно, неплохо наварился, рублей на сто пятьдесят минут за семьдесят, но меня с паперти выгнали, сказали, что Святейший запретил попрошайничество, интересно, подумал я, Святейший у нас теперь кто, Иисус Христос? – короче, если даже самый голимый наркотик стоит несколько сотен, тебе понадобится дней пять, чтобы эти несколько сотен набрать, да у тебя уже десять ломок пройдет, вот, друзья, а вы начинаете тут мне свою ахинею нести насчет напьется или ширнеться), Его будет интересовать, что вы подумали и как вы поступили. А судьбу того человека – напьется он, ширнется, застрелится или застрелит другого, это вы, пожалуйста, оставьте решать ему, и Богу. Свобода воли, чуваки, свобода воли: у вас есть свобода воли на все, но благотворителями вы быть обязаны, а как распорядиться вашим пожертвованием, это уж пусть решает жертвуемый, с его свободой воли. И давайте уже, хватит пререкаться и оправдывать себя. Эгоист? Признай честно, я эгоист. Я, конечно, оценю честность, но Он не оценит то, что ты через этот эгоизм не смог переступить, ибо что гласит 333й принцип дзен-буддизма – унизься, и ты возвысишься, 334й – унизься стократ, и ты возвысишься бесконечно…

Вот это, чуваки и остальные леди, я понимаю.

Вот это называется альтруизм.

Вот это последняя и окончательная проверка на человечность.

Да, все мы роботы, да, все мы – машины, которые не могут изменить свою программу. Если нам хочется заниматься сексом – рефлексы не задушишь, не убьешь.

А вот альтруизм, бесконечная человечность, окончательное и бесповоротное самопожертвование – вот это единственное, что реально.

Это единственное, что рефлексом не назовешь. Это окончательная и бесповоротная духовность, чуваки и леди.

Это – альтруизм.

Если на одной чаше весов твоя обезьянность и окончательная примитивность, а на другой – человечность, и окончательная степень совершенства: что ты выберешь? кто ты будешь такой, как говорится в известной детской считалочке? неужели ты захочешь быть сапожником или портным? Мне все как-то больше хочется быть царем (у меня, кстати, в школе кликуха такая была, ник по-современному,- Царь).

Сапожник или портной, тоже неплохо, согласен. Но я что-то не встречал грязи, которая не хотела бы в князи. Не поймите неправильно, я не оскорбляю сапожников и портных. Просто я довожу образ до абсурда, чтобы выпуклее было.

Ибо кому мы на фиг нужны, если не нужны никому. И не надо подходить к вопросу с той точки зрения, что, мол, если я никому не нужен, то и вы все мне на *** сдались.

Будь выше себя, будь выше своего мелкого эгоизма, будь абсолютно духовен, и Всеверховный заценит это реально и конкретно.

Если ты делаешь добро, надеясь на добро, это всем известно, и уже никому не интересно. А вот ты сделай добро бескорыстно, даже с ущербом для собственной жизни и совести, даже не надеясь на то, что Всеверховный заценит. И, представляете, это вставляет реально, даже больше, чем все ширки, расчленения трупов, изнасилования, дискотеки, гостиницы, бары, Египты, Мальдивы, Канары, и остальные вселенные и нефтедоллары.

Подставь другую щеку, отдай рубашку, пройди еще миллион стадий, отдай квартиру, стань бомжом, умри. Какая тебе разница – ты же окажешься в дланях Божьих, а ничего не может быть блаженственнее, чем эти длани, чуваки и леди.

А если ты окажешься в дланях сатаны – ничего страшного, не задушит, не убьет. Ну, поваляешься пару квадриллионов секунд в адском пламени или при бесконечно замерзшей температуре – ничего страшного. Свет в конце тоннеля, господа, свет в конце тоннеля.

Когда ты отрицаешь самоё себя окончательно, абсолютно и бесповоротно, в бесконечной степени, так сказать, вот тогда начинается нирвана. Ну, с первого раза нирвану пообещать не могу, но эдак с раза 3889 она придет. Обязательно. Уан хандрид пёрсент (ударение последнего слова на последнем слоге – это я так, преподавательский зуд, извините, чуваки и леди).

В этом мире ни к чему нельзя относится серьезно. Ни к боли, ни к проблемам, ни к любви, ни к чистой совести, ни к грязной совести, ни к убийствам, ни к самоубийствам, ни к расчленениям трупов, ни к СПИДу, ни к раку, ни к сифилису, ни к смерти близких и детей, даже новорожденных, даже эмбрионов, даже на тридцатой секунде беременности, ни к чему.

Порадуемся за усопших – они уже в дланях Господних. А если в дьявольских – ничего страшного, смотри выше.

И давайте думать в первую очередь о себе, с позиции, а что доброго и хорошего сделал(а) я сегодня, не ради эгоизма, не ради экстремизма, не ради Бога, не ради дьявола, а просто так. Даже не ради процесса. А просто, чтобы вставиться конкретно от своей бесконечной духовности. Ибо что еще может вставить так, как вставляет духовность. Попробуйте – понравится. Не верите? Отвечаю.

Отвечу за все наколочки.

888й принцип дзен-буддизма, чуваки и миледи, 888й принцип дзен-буддизма.

Вот это реально.

Вот это альтруизм.

И не думай, что, если ты помогаешь своим братьям, сестрам, мамам, папам, близким и родным, и друзьям, и знакомым, ты реально духовен.

Реальная духовность – это помогать врагам, последним сволочам, подонкам, Раскольниковым, чикатиллам и эминемам, без надежды на жизнь, без надежды на что бы то ни было.

1348й принцип дзен-буддизма, товарищи, друзья и враги, и любимые, 1348й принцип дзен-буддизма.

P.S. I’m just playing, ladies, you know I love you.
MinM.

P.P.S. И не надо надо мной нависать.
MiB.

P.P.P.S. Вот это я называю технорэп.

Хаппи Ну Йер, Человечество!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!
Хаппи Ну Йер!