Дембель
Шторм прилёг на границе между запахом и воздухом, закрыл глаза. Это нельзя есть. На нём такие же штаны и рубашка, такой же плащ, он так же бежал после позорного поражения, так же решил сократить путь, пройти прямиком через горы. Свой. Товарищ, выживший в этой чёртовой кровавой резне... море крови... алой...
Воспоминание о крови вызвало новый спазм в желудке. Нет. Это нельзя есть. Он пополз назад к ручью, - когда-то это была река, высоко в горах она превратилась в ручей, еле заметную путеводную нить среди камней. Ледяная вода убивала, высасывая тепло из ладоней. Он прильнул к воде губами.
Ветер взъерошил волосы на затылке и придавил к земле тяжестью запаха. Пока пахнет - в нём есть жизнь... его можно есть. Или ты так же успокоишься с ним рядом и через время одинаковые штаны и рубашка прильнут к одинаковым костям.... если никому не понадобится твоя жизнь. Шторм пополз обратно. Срезал кривым ножом лоскуты кожи и впился зубами в запястье своего товарища. Он блевал, отдыхал и снова впивался зубами. Потом потерял сознание.
Трупный яд не убил его. Он провёл возле тела несколько дней. Спал, кутаясь в два плаща, ел, спал опять, бредил. Никто не пришёл разделить с ним трапезу, ни орёл-стервятник, ни ворона, ни хорёк. В карманах нового друга не нашлось никаких документов, ни записки, ни медальона с именем на шее... На воротничке рубашки было вышито имя: "Пил". Шторм плакал и оставался с Пилом, пока не смог, наконец, устойчиво встать на ноги. Тогда он обложил камнями своего друга - взамен украденной плоти, - и ушёл, унося в узелке из Пиловой рубашки мякоть его правой ноги.
Когда он через несколько дней вышел к посёлку в низине, деревенские собаки исчезли с улиц с воем. Шторм приблизился к одной из них, сидевшей на цепи. Собака завизжала и метнулась в угол, к забору. Одним лёгким прикосновением ножа он взрезал собаке горло и с наслаждением стал пить свежую кровь, избавляясь от отвратительного вкуса во рту. После этого он смог окончательно расстаться с Пилом.
Свидетельство о публикации №208011600612
Поедая мертвого друга мы отрезаем куски его мертвого мяса. Поедая живого друга - мы отрезаем куски его живой души. И хотя наш друг умирает, мы отрезаем новые куски до тех пор, пока его душа в силах нас спасать. И когда, наконец, наш друг уходит, мы ищем новые жертвы, способные наполнить смыслом существования нашу душевную пустоту. Так вот разве это пожирание не чудовищнее физического насыщения плотью мертвого друга, описанное в рассказе? На мой взгляд, несравнимо чудовищнее, где автор сумел найти художественную форму ужасной, но необходимой оценки мертвых, отдающих собственное мясо и живых, пожирающих чужие души.
Если бы не было этого рассказа, наверное, я бы об этом не задумался. Не всегда мы приходим к пониманию нужных выводов по прямой дороге, иногда для этого нужно довериться затейливой дороги автора.
С уважением,
Никита Марзан.
Марзан 21.01.2008 04:11 Заявить о нарушении
Но это всё - чистейшей воды поэзия, мой друг...
Камелия Санрин 23.01.2008 06:22 Заявить о нарушении
С уважением,
Марзан 23.01.2008 21:43 Заявить о нарушении
Памятуя начало нашего знакомства и разгромную рецензию ^ ^
Камелия Санрин 24.01.2008 01:34 Заявить о нарушении