Вобла - Обла

       Николай Иванович вывалился из двери переполненного автобуса на остановке у водокачки.
Конечно, начальство ее оборудовало остановку сугробом, чтобы было удобно и мягко падать.
       Автобус радостно выстрелил струей бензинового смрада укатил к станции электрички, а
Николай Иванович вылез из сугроба и пошел по дороге в глубину дачных участков дороге
перпендикулярной к основной магистрали. Пошел осторожно, вглядываясь под ноги. В руке
 у него была сумка с трехлитровой банкой самогона-первача, укутанная телогрейкой цвета
 хаки. Сам Николай Иванович был одет нараспашку в ветровку, а далее шел крупной вязки
свитер и армейское белье. Армейская шапка - треух и ватные, также армейские, брюки
 были заправлены в сапоги - дутики. Все армейское Николай Иванович нашел рядом со
 строящейся дачей армейского начальства, видно домашние по зиме все оставшееся от
строителей выбросили.
       Николаю Фёдоровичу было за шестьдесят. Его сухощавое тело привычно не чувствовало холода. На лице не было морщин, только уродовало отсутствие зубов. Зубы он потерял в хождениях по местным дантистам. С возрастом Николай Иванович потерял способность переносить зубную боль, а зубодробительной дрели и постоянно выпадающим пломбам на зубах предпочитал клещи зубодера.
       Для неосведомленного читателя, автор сообщает, что рассверловка зубов при пломбировании производится без обезболивания, а при выдирании зубов иногда делается и обезболивание.
       Николай Иванович не был изначала крестьянином, а сначала работал электриком на торфоразработках, куда его вся родня, потеряв все имущество, сбежала от раскулачивания. Дядю отца замучили, когда пытались дознаться о церковных ценностях - он был церковный староста. Однако его бабка всю жизнь упрямо держала скотину, несмотря ни на раскулачивания, ни на налоги, ни на борьбу со всеми подряд. И как-то ее не тронули - умела крутиться.
       Свои расчеты с госхозом Николай Иванович завершил, когда перестали платить зарплату.
Перебрался в дом к бабке и успел перенять науку выращивания коров, и как теперь говорят,
"с целью извлечения доходов".
       Так и пережил на крестьянском лихие годы перестройки и либерализации. Жена, умерла
семь лет назад от почек, застудив их на шпалоукладке, работая в дождь и снег в мокрой
одежде. Николай Иванович не сетовал, он понимал, что жизнь работника нужна начальству
только тогда, когда работник усердно трудится и ничего для себя не просит. А условия жизни подогнаны так, что серьезно занемогший не заживается, и не утруждает начальство своей немощью.
       В этот декабрьский вечер, в оттепель, луны не было, поэтому чуть виднелись силуэты деревьев и темнела громада сельской водонапорной башни, да в полукилометре в глубине дачных участков рыже светились уличный фонарь и окна сторожки. Время подходило к восьмому часу. Но видимость какая-то была. Сказывалась близость столицы. Всего в двенадцати километрах. И это легкое свечение охватывало Николая Ивановича и чуть высвечивало единственную дорогу к дому. Раньше, правда, министерство в чьем ведении был поселок, каждую субботу и воскресенье подгоняло автобус к магазину у футбольного поля, почти рядом с домом Николая Ивановича, но времена уже другие - автобус власти пускали только на свои перевыборы. Николай Иванович, воспитанный еще Сталиным, всегда их посещал и голосовал как начальство укажет. Больше всего он боялся прослыть врагом начальства. Тогда прощай торговля на рынке и коровки - штрафами и поборами зажалят так, что вспомнишь как раскулачивали, хотя его тогда не было на свете. А тогда смерть. Не от пули, а от раззора, от горя. Пусть выборы тайные, но списки есть, да и установить, кто как голосовал нетрудно. На крестьянском рынке Николай Иванович держал язык за зубами. И правда, что сказал по пьянке или напраслина - все доходило до начальства и ихней бандитской крыши.
       Сегодня на входе в кинотеатр, где происходило голосование за начальство, стоял старый знакомый - рыночный охранник по кличке Решето. Торговцы прозвали его так за его привычку собирать все, что понравилось в решето. Хотя и кличка Хряк подходила. Николай
 Иванович заготовил с утренней дойки и вез трехлитровую банку свежего молока к куму, к его внучатам.
       Решето остановил на входе в избирательный:
- Куда прешь су.. с сумкой, старый хрен! Не бонба уж?
- Да, молочко, к куму, к его внучкам.
Решето раскрыл сумку, сорвал крышку с банки и, умокнув два пальца в посудину, обсосал их.
- Да, старый хрен, молоко как всегда у тебя хорошее.
С этими словами Хряк-Решето несколькими глотками осушил треть банки и с сожалением заметил:
- Не могу, дальше, нельзя, после этого молока водка пьянить не может - жирное. Да... Проверено… Не раз…
Так, что куму и внучатам, что- то осталось.
       У кума за самогоном обсудили насущное: родичей, их здоровье, цены на рынках, размеры поборов, кто как уклоняется от них. В конце встречи, в восьмом вечера, Николай Иванович заторопился к своей скотине. Кум вымыл трехлитровую банку, налил в нее самогон и добавил пакет воблы и проводил до рейсового автобуса.
       Рейсовый автобус останавливался не у магазина и футбольного поля как для выборов, а в километре, у давно пересохшей водокачки. Поэтому Николай Иванович, предварительно завернув банку с самогоном в телогрейку - стройбатовку, втиснул ее и пакет воблы в свою сумку, а сам оделся в кумову ветровку. Все равно до лета ветровка куму не пригодится. А там с оказией она ему и возвратится.
       Вернемся к автобусной остановке.
- Вобла!
       Николай Иванович сразу шлепнулся на зад. Предусмотрительно одетые ватные брюки смягчили удар о заледенелую колею. Руки привычно приподняли сокровище в сумке. Не разбилось. Николай Иванович перевернулся, встал на колени, поставил сумку и, опираясь на банку, встал, стараясь не терять равновесие. Затем перекрестился:
- Господи спаси и сохрани мя, раба твово многогрешного.
       Всматриваясь в серую мглу под ногами и отблески на колее рыжего света дальнего фонаря у сторожки, Николай Иванович как альпинист на леднике планировал каждый шаг. Но мысли возвращались к хозяйству.
- Вот приду, запарю комбикорм, да накормлю своих коровок. Жалко, одного бычка придется зарезать, но второго отдам племяшу. Да и старшую коровку с завтрашнего доить буду через день - давно уже огулялась. Скоро должна растелиться.
- Обла!
Николай Иванович заметил, что попал в ловушку. Задумавшись, он вошел в ледяную яму на колее. Постоял, высмотрел в ледяной мгле по отблескам гребень вала, окружавшего подковой колдобину. Тщательно примерившись, он поставил подошву своего сапога на гребень, перенес туда сумку, а затем начал переносить вес своего тела.
- Вобла! Выполз!
       Для англофонов скажу, что Николай Иванович произносил присказку «Вобла-Обла» на французский манер - с мягким «ль» и нараспев «а», все - таки сказывалось школьное образование.
       Вдали показались фары какого – то внедорожника. Фары, то ехали змейкой, то отступали назад, то разгонялись, переваливаясь в очередную колдобину, вырисовывая китайские иероглифы ругательств крутого водилы, который по дешевке переселился в эту ледяную глухомань со своим семейством. Его хозяева жили по другую сторону магистральной дороги за озером. Там был подведен газ и водопровод, который работал даже круглый год. А у
аборигенов этого места и жгли дома, и били особо упертых дубинками, пока те не сообразили оставить свои дачи на милость победителя - частного застройщика элитных дач.
Николай Иванович забрался в колючий кустарник, пропуская автотанк холуя, а то, ненароком, за так и расплющат его и его банку на ледяной колее. Но пока фары метались по дороге, можно было рассмотреть метров сто вперед.
Для читателя сообщу, что эта дорога напоминает поверхность штормового моря мгновенно застывшую и раскатанную до черного зеркала.
       Ощупывая глазами дорогу, и вспоминая подсвеченное фарами, Николай Иванович остановился перед тьмой и неизвестностью.
Фонарь как далекая ржавая звезда подсвечивал гребни ледяных волн и надо было тщательно продумать путь, чтобы не разбить посудину и не выползать на карачках из очередной колдобины. Наконец, спланировав маршрут - пошел. Но вся беда была в том, что темная дорога гипнотически навевала воспоминания и думы о хозяйстве.
- Придется передать сестре хорошую клиентку. Поди каждую неделю она покупает три литра парного молока за сотню. Желудок мужа после столицы лечит. И ведь вылечит! А по весне племянник на мотороллере вывезет к ней на садовый участок десять прицепов перепрелого навоза. Чтобы сразу под деревья. В деревне навоз стоит семьдесят рублей, а с
ней договорились за триста - богатейка. Племянник рассказывал, что завозил уже к ней на участок по осени навоз. Ее дом как на зарубежной картинке. А мужик ее здоровый, в иностранной телогрейке ходит, медведя напоминает, как и сам племянник. Даже крупнее племянника. Пока племянник размышлял и примеривался, этот медведь в раз прицеп
навоза разгрузил. Не чурается, значит, крестьянского. А водку он не пьет, его жена в сельмаге покупает только пива. Понятно - желудок. Но ничего, если он такой работяга на земле, то в своем в саду через год и самогон жрать будет. Вылечится. А с племянником пополам... По полторы тысячи на каждого... Жалко, что у племяша мотороллер старый, так
может свечи промыть и прогреть, и по оттепели еще зимой вывезти навоз?
- Обла!
Ноги скользят, вытанцовывая на льду как бы чечетку. Но Николай Иванович удержался, но сумку, чтобы не высоко падала, приспустил к дороге.
       Так скользя и падая, и взывая к неведомой Вобле-Обле, но сохранив банку Николай Иванович пройдя пол - километра, подошел к развилке.
       Дальше была новая напасть - сторож Володька. Если ползти на карачках по этой ледяной дороге влево, затем направо и еще раз направо, то надо сделать крюк еще в полтора километра, а поселок, где жил Николай Иванович был справа за дачным участком "Радостное" в трехстах метрах. И дорога через дачи за сторожкой этого участка нескользкая.
Сторожка представляла собой щитовое административное здание, состоящее из прихожей и двух комнат. В одной комнате жил Володька. Как он сам о себе говорил - из Молдавии. Но говор чистый, московский. Хвастался, что у него много домов в России, Белоруссии и на Украине. Эт похоже на правду. Володька не пропускал ни одной бабы - приглашал
выпить самогончика.
- Конечно,
думал Николай Иванович,
- рожа у Володьки как у черта, прости Господи, так раз десять ему овдоветь и цело состояние.
       В Володькиной комнате была двуспальная кровать, три телевизора друг над дружкой, небольшой буфетик, пара стульев. Все это было подобрано на свалке. Обогревал комнату самодельный электрокозел - киловатт на десять. Собственно Володька ничего не охранял - ворота были нараспашку, но на него и на вечно голодно пса Джека списывалось по сто
сорок тысяч в год. Володька занимался бизнесом на металлоломе и старой мебели, подбирал дачникам бригады гастарбайтеров, наводил ворье. Когда ежеквартально приходило время выезжать на неделю в Молдавию – намеченные дачи обворовывались, и тем доказывалась необходимость сторожбы.
Володька и в кровать пускал на часок - другой желающих. А чтобы не застукали ненароком, прикормил объедками из мусорных контейнеров свору псов, которых осенью бросили умирать от голода их хозяева - дачники. Псы в ненависти к людям просто озоровали - пытались окружить вечером неопытного прохожего и подрать. Николай Иванович взял в кустах под забором увесистую дубину метра полтора длиной. Он припас по паре таких дубин с
одной и другой стороны прохода через этот дачный участок. Действительно, в начале его окружила стая. Вожак спереди внимательно, что - то обнюхивал на снегу. Какая - то шавка
забежала с тыла. Николай Иванович с молодой силой, с гулом воздуха крутанул дубину и, изготовив ее для удара, пошел по тропинке через стаю. Никто из псов не рискнул даже тявкнуть. Выйдя с участка, спрятал дубину под кустами. Пригодится.
Теперь последний подъем на насыпь и вот его поселок. Тишина. Рыжело только с пяток окон - здесь зимой старому и малому здесь просто не выжить.
       Пройдя задами к дому, и проводив сестру, которая в его отсутствие присматривала за скотиной, Николай Иванович пошел в коровник. На входе сидел его старый рыжий кот Васька и любовно облизывал безымянного рыжего котенка - свое потомство.
Мать котенка - пестрая кошка Дуська, где - то шлялась по поселку.
Задав скотине сена, вычистив навоз и запарив комбикорм на русской печке, Николай Иванович сел под лампочкой тускло светившей рыжим светом. Вспомнилось.
Внук как - то язвил:
- Дед, ну что ты так возмущаешься, что напряжометр показывает сто пятьдесят пять вольт вместо двухсот двадцати.
 Поэтому теперь и напряжометр, от слова жо... а не вольтметр. Сейчас напряжение меряют в рыжайсах, потому что все рыжее, и свет от лампочки, и в в телевизоре, все под одну масть. Семь десятых вольта - рыжайс. Так, что двести двадцать рыжайсов получается. И по цифрам никто ничего не украл. Да и коты у тебя рыжие - считай, что
в честь их масти так назвали единицу, а не в честь … не приведи Господи на ночь вспоминать это имя.
Николай Иванович почистил воблу. Ножом мелко ее изрубил. И, наконец, налил и выпил стакан самогона, закусив крошкой воблы... Пошло приятное тепло...
Опять вспомнил внука.
-Да! Смелая молодежь растет! Не боится так начальство поминать. Не то, что мы!
- Вобла!