Лиза

Никогда ещё столь больно и ярко не святило полуденное солнце, обжигая увядающие лепестки белых роз. Никогда ещё не было столь душно и дурно на душе от этого беспощадного знойного дыхания июльского дня, так жаждущего грозы. Впрочем, она наступила уже очень скоро, не дождавшись вечера.

       - Не ужели эта мерзкая погода продлиться до конца лета? Кроме вина и вечерней службы мне нет никакого утешенья… глупость и вздор… незачем вам меня слушать, ступайте… Дождь затих, но уже очень скоро вновь будет стучать по окнам, не давая мне покоя. Ночью я опять не смогу уснуть… Ступайте же, ступайте..., – так говорила очень старая и обедневшая помещица-графиня (а сейчас подавно ни кто не вспомнит про то, как некогда она, влюблённая во французского герцога, вела такой удивительный роман с ним всю зиму 1863 года, когда он приехал в ещё тогда жившее бурной жизнью поместье… но оставим всё это для другой книги) вовсе не знатного рода Пруниных, прощаясь с Петербуржским служащим, довольно влиятельным в столице и неизвестно как оказавшимся в этом одиноком и заброшенном месте, где только чёрные вороны покорно служат словно остановившемуся времени…

Прунина воспитывала единственную дочь, Лизу. Ни кому о ней не говорила, но очень любила её. И это утешение, тайное утешение, единственное и желанное. Лизе не было осемнадцати. Она была настолько умна и мила, что я непременно бы попросил её руки, будучи жившим в то время где-нибудь недалеко от мелкой речке – Апрелевке, пробегавшей мимо русых ветвей тополя, рябины и берёзы, на другом берегу, также в заброшенном поместье, и я уверен, что и Вы бы сделали тоже самое, мой друг, или бы обязательно подружились бы с ней, мой подруга.

А дождь, не прекращаясь боле ни на минуту, как однозвучный колокольчик, плакал и плакал, всю ночь. Всю ночь скулили собаки. Всю ночь холодный ветер бился о деревья и разбивался в янтарные гроздья прозрачной воды.

Утро, я никогда не забуду это утро. Тёплые, первые лучи ни чуть не обжигали печальную листву, а лишь нежно ласкали её, словно природа просила прощение за ту грозу, погубившую месяц и звёзды на сером небе.
Лиза бежала, вся в слезах, далеко, а тихий ветер лишь ласкал её нежные руки. Она не знала, куда вела эта дорога.
Оказавшись в деревне, о которой до сего Лиза ничего не слышала, она встретила двух мужиков в изодранном тряпье, и говоривших о странностях двух тополей, стоявших напротив.
 - Слишком у того шея маленькая, - говорил один из них.
 - А у того слишком большая, - говорил второй.
Облокотившиеся друг на друга и пьяные до потери сознания, мужики этим разговор превеликоумный и кончили.

На встрече Лизе вышла молодая крестьянка с почерневшим от сажи лицом.
 - Что случилась, почему вы плачете? - ,спросила она.
 - Матушка…
 - Что с матушкой?
 - Она… скончалась… матушка… сегодня ночью…
 - Господи Боже… неужели вы одна жили с матушкой?
 - Я совсем одна, я сирота, я теперь сирота…
 - Плачьте, слёзы они помогают нам. Пойдёмте…

Они вместе бежали по изумрудному, беззаботному лесу, который своими ветвями то и дело щекотал юные создания. А Лиза. Несчастная Лиза. Она бежала вдаль, а слёзы лились по её губам.
К вечеру они вошли в дом. Я никогда не забуду той пронзительной тишины, прерывающийся всхлипываниями Лизы.
А где-то, возле Апрелевке, трое чёрных воронов, как застывшие стрелки часов, пролетели над тихими водами, сизыми и такими спокойными, будто и не бывает ничего на свете, кроме этого места, а всё что его окружает – просто обман и сон и ничего боле…
А… глупость и вздор…