Гланды

Июль или август месяц, не помню точно. Мне шесть лет. Я нахожусь в больнице. Гланды и аденоиды. Надо успеть до школы, вспоминаю я обрывки разговоров родителей и докторов. Вот я здесь. Кто сказал, что после операции дают мороженое? Нихера не дают. Манная каша на завтрак. Борщ на обед. А когда дадут мороженое?- спрашиваю я. Вокруг улыбки и смешки. Новенький. Мама тебе купит мороженое, слышу я полуиздевательское откуда-то сбоку. Вообще-то к слову, я не очень люблю мороженое. И повышенное внимание к себе не люблю еще больше. Я краснею и выхожу из столовой.

На операции было больно. Но больно не до такой степени, чтобы невозможно было терпеть. Страх и боль оказывается – разные вещи. Я полусижу в специальном кресле закутанный в белую простыню, на которую выливаются то капельки, то струйки крови, слюны и еще какой то дряни из моего носа и рта. Трое ножниц или каких-то зажимов висят из глубины моего горла. По ним тоже стекает окровавленная слюна. Более чем за 20 минут прошедших с начала операции, я уже успел привыкнуть к этому виду и постоянной боли. Меня все это уже не шокирует. Но! ААЙ - кричу я, боль становится невыносимо острой, блестящей. Доктор успокаивает меня, делает в недра моего горла очередной укол, и я сплевываю кровяной сгусток в протянутый мне судок. -Еще чуть-чуть потерпи – говорит он и вынимает из меня приличный кусок мяса. -Одна готова – улыбается врач. Я тоже улыбаюсь и по-детски интересуюсь – Уже все?

- А вторая? – обижается врач, и я понимаю, что этот фильм ужасов двухсерийный.

Я одиноко брожу по коридору больницы. Мне хочется домой. Мне грустно. Мне тоскливо. Горло уже совсем не болит. Друзей и приятелей в силу своей замкнутости как-то не приобрел. Тухляк короче. Мне сказали, что еще неделя – это минимум. Для меня же - это целая вечность. Подхожу к открытому окну и смотрю на улицу с грустью. Настроение до того меланхолическое, что.. Резкая боль в пояснице! Я вскрикиваю, дергаюсь весь как натянутая струна. За моей спиной стоит мальчик значительно старше меня и заливается, сияет весь на такую мою реакцию. Рамы большие и тяжелые, постройка старая. Вот он и запустил с размаху раму мне по пояснице. Я потираю ушибленную поясницу и обращаясь к весельчаку говорю: Ты, что дурак, больно ведь! Я отталкиваю оконную раму и снова начинаю смотреть в окно. Мне абсолютно не хочется разговаривать, да к тому же с дураком. Даа, сколько же еще ошибок предстоит мне сделать в жизни… На этот раз мне показалось, что у меня треснул позвоночник. Этот мудак толкнул раму что есть силы. Видимо, чтобы расквитаться за дурака. Такой боли я не испытывал даже во время операции. Мысли были так стремительны. Он не доктор, я не должен терпеть. Он старше и сильнее, мне страшно. Нет мне больно! Ща! Я отталкиваю раму, корчась от боли. Он останавливает ее и смеется. Меня всего трясет. Мне больно, мудак! – говорю я.

-И че?-отвечает он и делает шаг вперед. И тут я изо всех сил бью его кулаком в лицо! Он теряет равновесие и головой разбивает стекло. Оно большое. Осколки сыплются сверху ему на голову. Начинает течь кровь. Я разворачиваюсь и иду в свою палату. Я не испытываю ни чувства вины, ни раскаяния. Я испытываю нервозность от того, что заварилась такая каша. Так и есть, меня тащат в кабинет, где обрабатывают моего оппонента. Он наполовину в зеленке, наполовину в бинтах. Он что-то сопливясь рассказывает, то и дело показывая на меня пальцем. - Ему осколками могло глаза выбить, ты понимаешь?! – накидывается на меня какая-то женщина. Я прыскаю со смеху. Все в гневе. Меня выкидывают из кабинета со словами: Завтра мать вызовем, по-другому заговоришь! Назавтра приезжает мать. С ней долго о чем-то разговаривают. Ко мне подходит медсестра и говорит с улыбкой: Иди, собирай вещи. Тебя выписывают.

Я иду по летней Москве. Я даже не совсем еще верю, что я свободен. От вчерашней меланхолии не осталось и следа.

Знаешь, за что тебя выписали? – вдруг говорит мне мать, – За хулиганство!

- Даа? – отвечаю я – А я думал, горло прошло. И немного подумав, добавляю,

- Ма, купи мороженого, а то нам там его совсем не давали.