Уроки классика

       
       
Дни шли за днями, складываясь в недели, а роман не писался и не писался. Через месяц выходил срок сдачи рукописи, а еще не было готово и половины. Да и то, что он сделал, говоря по правде, никуда не годилось. Текст получался рыхлым, фразы вымученными, а интрига…! Боже мой, разве это была интрига! Как надоевшая манная каша, никого не трогая и не увлекая, она медленно и тягуче растекалась по большой плоской тарелке его жидко кристаллического дисплея. – Неужели, все, исписался? - уныло поглядывая в пустующую серость экрана, невесело размышлял Леонтий. А ведь совсем недавно ему многое удавалось! Пальцы как угорелые носились по клавиатуре, едва поспевая за полетом мысли. И где они теперь, те славные времена, да быстрые скакуны-мысли!? Конечно, и великие знавали неудачи, и у того же Чехова пьесы проваливались, почему-то вдруг вспомнив о “Чайке”, подумал Леонтий, - но я то не Чехов, а всего лишь Подобед! - с сожалением констатировал очевидное он и потянулся к мыши, чтобы выключить комп.

– Что вы делаете!? Оставьте этот замечательный аппарат в покое! Хотите спать, так и идите себе ради бога, только дайте мне тоже на нем поработать! - на выскочившее окно “выключить компьютер” громко запротестовал чей-то голос сзади. Обескураженный Леонтий осторожно повернул голову. Прямо перед ним, вальяжно закинув ногу за ногу и поблескивая пенсне, в его любимом кресле сидел человек, удивительно похожий на только что всуе им упомянутого писателя.

- Вы к - к - кто? – сильно заикаясь, спросил он незнакомца испуганным голосом.
- Чехов, - просто отрекомендовалась фигура, - а вы, позвольте полюбопытствовать, милостивый государь?
- Леонтий Подобед, пи - пи - писатель, - не очень уверенно назвал он род своих нынешних занятий.
- Писатель! Вижу, какой вы писатель! – с убийственным сарказмом проронила фигура. При этих словах чеховское пенсне энергично подпрыгнуло и, соскочив с переносицы, сползло ближе к кончику носа. - Убили полночи за зря, написали три жалкие страницы, и собираетесь благополучно отправляться в постель! - продолжала сурово укорять он Леонтия.
- Что делать, уважаемый Антон… Павлович! - от волнения он не сразу вспомнил отчество классика. - Я не гений, как в – в - вы, да и спать, признаться, хочется! – отвечал Леонтий в сильном замешательстве. То, что перед ним настоящий живой Чехов никак не укладывалось в его голове. Он часто моргал, тер глаза кулаком, пытаясь прогнать дьявольское наваждение, но, увы, наваждение не исчезало, а даже наоборот, встало с кресла и вплотную приблизилось к подобравшемуся и порядком струхнувшему Леонтию.
- Хочется, да перехочется! Подвиньтесь-ка лучше, и дайте мне сесть! Или сами ступайте в кресло, а я устроюсь на вашем месте! Удобный у вас стул, только высоковат немного!
- Нет проблем, Антон Павлович, его можно опустить, встаньте на секундочку! - попросил его изумленный, запутавшийся Леонтий, машинально, не чувствуя рук, опуская стул до нужной высоты. Вот так, кажется, вам будет впору.
- Да, действительно, совсем другое дело! Точно под мой рост угадали! Очень удобно, да и мой чертов геморрой, авось, успокоится! - бросил ему повеселевший писатель, с энтузиазмом занимая место Леонтия. Ну-с! И над чем мы тут трудимся!?
- Да вот, сюжет у меня не вытанцовывается, - пробормотал тот, краснея. – Да и вообще…
- Все как-то не идет и хромает! – подытожил его исповедь Чехов.
- Ваша, правда, - обреченно кивнул Леонтий, с тоскою и недоумением глядя на классика.
- Ну, ничего, это поправимо, вы еще не совсем безнадежный случай! - авторитетно заявил он и взглянул на Леонтия поверх своих знаменитых пенсне.
- Вы так думаете? – глаза Подобеда загорелись надеждой, хотя в голосе звучало сомнение.
- Но подучиться вам не мешает, так сказать, руку набить.
- Я готов, только…, - неуверенно начал он.
- Хотите, чтобы я немного помог вам? - договорил за него Чехов.
- Именно, - стыдливо выдохнул из себя Леонтий.
- Ладно, так уж и быть, идите, поспите, а я тут сам поколдую над вашей писаниной. Люблю, знаете ли, редактировать часом на досуге, - молвил классик, отправляя восвояси Леонтия. Тот с благодарностью подчинился, объяснив на ходу высокому гостю азы обращения с компьютером. Писатель схватывал на лету и, увлеченно двигая курсором, погрузился в чтение оставленного на его суд шедевра.

Интерес Чехова к Подобеду был не случаен. На днях он заключил пари с умершим несколько лет назад продюсером Айзеншписом, что сможет за два, максимум, три месяца подготовить классного детективщика, если, разумеется, встретит подходящий материал. Айзеншпис настаивал, что такое возможно лишь в шоу бизнесе, тыча ему в нос Димой Биланом и ранее собственноручно раскрученным певцом Сташевским. Чехов упорствовал, и они поспорили.

Приняв свое земное обличье, он вернулся в Москву, и начал подбирать подходящую кандидатуру. После длительных поисков его выбор пал на Подобеда, начинающего и, как ему показалось, не совсем бесталанного автора. На том свете, он много общался с деятелями культуры, размышлял о состоянии дел в российском искусстве, и пришел к выводу, что успешного и хорошо раскупаемого беллетриста он сделал бы так же быстро, как Айзеншпис пек своих звезд.

- Чтиво на потребу приученной к штампу и жаждущей острых ощущений публики, что может быть проще! - убеждал себя Антон Павлович, отдыхая после долгих словопрений с продюсером. Действительность современной Руси превзошла его ожидания, и ему потребовался месяц, чтобы адаптироваться. Потом, однако, дело пошло. Днем он обычно читал, а ближе к ночи отправлялся бродить по заведениям вечерней Москвы.

– Да, сто с лишним лет, это тебе не шутка, Антоша! - частенько говаривал писатель, отходя  после посещения очередной богемной тусовки. Леонтий Подобед, автор нашумевшего, но, по его мнению, грубоватого и неряшливо отделанного романа “Все круче и круче и круче” пришелся ему по душе. Прочитав роман, Чехов с неделю понаблюдал за Леонтием и решил, что тот ему подойдет. Вчера он передал через вестового ангела Айзеншпису, что нужный человек найден, и отсчет времени их пари пошел.

- Тэк-с… Что тут дальше у нас? - промычал писатель, прокручивая вперед рукопись Леонтия. Работа так захватила его, что он не заметил, как наступило утро. Сладко потягиваясь и, ничего не замечая, в кабинет вошел одетый в легкомысленную, усеянную розовыми зверюшками пижаму, отдохнувший и хорошо выспавшийся Леонтий. Сделав несколько шагов, он остановился как вкопанный. Его взгляд упал на согбенную спину сосредоточенно стучащего по клавиатуре человека, и он вспомнил происшедшее с ним давеча приключение. Услышав, что в комнату вошли, Чехов резко развернулся вместе со стулом и, оказавшись лицом к Леонтию, с издевательской усмешкой изрек:

- Добрейшее утро, милостивый государь! Как почивать изволили? Мухи, комары не кусали?
- Спасибо, хорошо, Антон Павлович! - зябко поводя плечами и не замечая иронии, выдавил из себя сбитый вновь с толку Леонтий.
- Ну-с, тогда приступим, прошу! - пригласил его садиться Чехов. Тот как дятел завертел головой, пытаясь сообразить, на что бы ему и в самом деле усесться, пока не обнаружил любимого кресла, сиротливо скучавшее в углу. Подтолкнув его к столику, он был готов внимать классику...

Мастер класс пролетел незаметно, и увлеченный чеховскими объяснениями Леонтий напрочь забыл о времени. Часы, меж тем, пробили три, затем четыре, и сильное чувство голода стало одолевать его. Прерывать писателя Леонтию, казалось, кощунственным, но и есть хотелось отчаянно. Не найдя ничего лучшего, он беспокойно озирался по сторонам, ерзал в кресле и глотая слюну, нарочито часто покашливал.

- Не желаете ли закусить, Антон Павлович? - осмелился таки вставить робкое слово Леонтий, полагая, что и сам писатель порядком утомился и будет рад отдыху.
- Пожалуй, не откажусь! Может, в Славянский базар нагрянем? – с ходу оправдал его надежды Чехов.
- На ресторан, боюсь, сегодня не потяну, - вспомнил о своем проигрыше в казино Леонтий, - а вот приличным обедом из кафе накормлю с удовольствием.
- Уговорили, домашним, так домашним! - весело поглядывая на него, согласился Чехов.

За обедом, выпив шампанского и отведав жаркого, классик подобрел и разоткровенничался. Он вспомнил великолепные беллетристические обеды, устраиваемые в "Славянском базаре", которые регулярно посещал в компании с другими литераторами. Милые сердцу ностальгические картины захватили его, и он с удовольствием, в охотку рассказывал.

- Кстати, вы тут только что кашляли, у вас с легкими как, все в порядке? - неожиданно перекинулся классик на здоровье Леонтия.
- Да, вроде, нормально, - растерялся тот.
- Смотрите, однако! Я вот, хоть и врач, а собственный легочный процесс не распознал, проворонил, так что аккуратнее со здоровьем, милостивый государь!
- А вы умер... - в сильном смущении застрял на полуслове Леонтий.
- Да, да, я умер от чахотки, тогда ее не лечили, - угадал вопрос Подобеда Чехов. Первые признаки ее, типа кровохарканья, замирания сердца и изматывающего, безостановочного кашля, у меня появились еще в 1886 году, в декабре, когда я первый раз приезжал в Петербург и был a propos высоко оценен тамошней литературной элитой, как нынче у вас говорят. - При упоминании имен Григоровича, Плещеева, Полонского глаза писателя слегка увлажнились, и он умолк, вспоминая. - Ну а с Сувориным, издателем “Нового времени” я по настоящему дружил, хотя его и считали реакционером, даже подлецом называли, но это, все-таки, больше касалось его сыновей, - прервал он затянувшееся молчание. - Ко мне лично, доложу я вам, он относился с большой симпатией и пиететом. К примеру, взял к себе в контору братца моего старшего Сашку, пьяницу беспробудного, да и Николаю, младшему брату, умершему во цвете лет от того же туберкулеза, он в тайне от меня деньги суживал. Так что все относительно, дружище, хотя, конечно, Суворин заработал на мне неплохо. Это правда.
- Но ваше последнее, прижизненное собрание сочинений вышло в издательстве Маркса, а не у Суворина, насколько я помню, - похвастался своей осведомленностью Леонтий.
- Да, верно, у Маркса, но это отдельная история, я вас ею как-нибудь после угощу. Что ж, жаркое неплохое, а вот шампанское дрянь, содой отдает, - неожиданно выговорил он ошеломленному хозяину и, встав из-за стола, недвусмысленно дал понять, что продолжать разговор он не намерен.

Леонтий занервничал, рассыпался в извинениях, взялся молоть всякий вздор, пока Чехов не остановил его

– Да будет вам! Лучше скажите, где тут у вас прилечь можно, устал я! 

Леонтий отвел классика в спальню, плотно прикрыл дверь, а сам сел за компьютер. Редактура поразила его. Чеховская правка раскрыла ему глаза, и он по-другому увидел свой текст. Его фразы, вялые и беспомощные, стали упругими и выпуклыми. А язык…! Он у него теперь действительно был! Внимательно, со скрупулезной тщательностью вчитываясь в свое, родное, он постепенно, шаг за шагом, познавал руку мастера. Сквозь ненужные наносы и нагромождения собственных слов улавливал Чеховскую мысль, схватывал настроение.

Через месяц интенсивной работы писать по-старому он больше не мог. Чехов научил его литературе, требовавшей полета, самовыражения, подлинных живых чувств. Сомнения долго томили Леонтия и, наконец, он решился. Вопреки оглушительному успеху своего очередного романа, он ушел из жанра, начав писать как обычный, “классический” прозаик. Но, увы! Ни славы, ни прежних денег ему это не принесло. Реальность литературного рынка оказалось суровей и жестче, чем он себе представлял. Издатели, правда, приняли его новые вещи, взяв в расчет раскрученность автора, но быстро утухли и окончательно отвернулись от Подобеда. Отказ следовал за отказом и Леонтий оказался на мели.

В результате, он запил, перестал следить за собой, опустился. Пил он долго, почти год, пока одна влиятельная критикесса и медийная дама не подобрала его, объяснив дурачку суть вещей. Конвертировав остатки былой популярности и проблески писательского таланта в блоггерство, Подобед вернул свой успех. Заказные статьи для богемной тусовки принесли деньги, а завязавшиеся знакомства гарантировали финансовое благополучие. Уроки возрастной любовницы не прошли даром, а об уроках классика пришлось позабыть...