Жертва вампира

Люди стояли, держа факелы, скрывая лица в черных полотняных капюшонах и платках. Не столько потому, что этого требовал ритуал, - всем было как-то стыдно, и жутковато, что ли… Нет, жутковато не ночью в глухом лесу, у алтаря, - а то они не знали, куда и зачем идут, – а потому что – ну, не знаю, может, все-таки доктора надо было позвать? А то уж больно кричала роженица на жестком каменном ложе, материлась дико, выла, зажимая руки меж колен, и хотя в лесу водились и совы, и волки, и прочие, может, еще более страшные существа, никто из них не рисковал подойти на выжженную поляну, где так жутко орали.
– Слушай, ну, может, хоть повитуха какая-нибудь будет? – шепнула одна из анонимных фигур другой.
– По идее должна, – последовал ответ. – А то так мы точно до утра не управимся. А Он скоро придет.

И фигуры продолжили наблюдать за процессом появления новой жизни, тихо и очень зловеще. Хотя одного из мужчин, кто освещал ложе с роженицей, начало рвать.
– ****ь! Да помогите же кто-нибудь! Не могууу… Бляяяяяяяыдь, не могууууууу… – кричала женщина, разрывая рукава своего одеяния, перекатываясь с боку на бок, насколько позволяло огромное пузо. И на этот крик – слава богами! – провертелась сквозь толпу, скользнула тенью к алтарю ехидного лица старуха. Наверное, она воспитала не одно поколение поклонявшихся Ему, и уж точно знала, что нужно делать в таких случаях. В самом деле, скрюченные руки задрали подол рясы, откуда-то появился нож и процесс пошел быстрее. Толпа облегченно выдохнула, и от этого выдоха шелохнулись лепестки огня на факелах.

– Ну же, милая, давай, – шептала спокойно старуха, – скоро придет Он, все должно быть готово…
– Иди на ***, – огрызнулась женщина, насколько хватало еще сил, – сама ляг тут и рожай, если такая умная…
– И я рожала, и я… И тоже Ему отдавала потом, что ж, сколько лет прошло… Тужься, моя хорошая…

Казалось, еще немного, и толпа, как футбольные фанаты, начнет скандировать: «Тужь-ся! Ну-да-вай! Тужь-ся! Ну-да-вай!» Но пока, из уважения к страдалице-матери, все молчали, весь лес замер. Не колыхались узловатые черные ветви дубов, облака не заслоняли надувшую щеки луну, среди деревьев не мелькали желтые глаза ночных охотников. И эта тишина была вознаграждена, прорезана воплем младенца, безо всяких похлопываний по попке, закричал сам.
– Девочка! – подняла ребенка повыше старая ведьма, чтобы всем показать. – Он будет доволен!

Все быстро преклонили колени, коснулись лбами слежавшейся мягкой хвои, и поднялись, чтобы пройтись, размяться, закурить, подойти поздравить обессилевшую женщину, на худой конец. Он все равно мог опоздать.

Но чу… Лес вновь зашумел, словно здороваясь с кем-то. Вдалеке расхохоталась летучая мышь, словно ей сказали возбуждающую непристойность, и посреди поляны приземлился Он.

Ах, как Он был красив… Точеное белое лицо, глаза словно два вулкана, – черные-черные, а в центре лава, горящая, словно ад. Под тщательно вычерченными узкими губами – смертоносные клыки. Волосы длинные, мягкие, кольцами. Тот незнакомец, которого вы бы не испугались неожиданно увидеть в своей спальне. И все его лицо – смерть, соблазнение, секс, больше, чем секс, страсть и сладость.

Наверное, только растерзанная плоть только что родившей женщины не возжелала этого красавца. Ну, и мужчины тоже не особо, а женщины сладострастно распластались на земле.

– Приветствуем тебя, о, Повелитель…

К позору Повелителя будь сказано, он не особо радушно приветил своих подданных, а быстро прошел к ложу, где отдыхали мать с ребенком, и взял малютку на руки.

– Какая она красивая… – алчно сказал он.

– О, да, Повелитель, она само совершенство! – угодливо поддакнула старуха. – И только Вы достойны этого совершенства!..

На самом деле, младенец находился еще в полуличиночной стадии и был малосимпатичен, – красный, морщинистый. Стать достойным размещения на упаковке с памперсами ему, точнее, ей, предстояло еще не так скоро.

Впрочем, вампира это не смущало. Валеку, – так звали Повелителя, вообще не нравились младенцы, он их боялся, не знал, как обращаться, да и сыт с них будешь не слишком. Но друзья постоянно хвастались, что выбирают самых красивых женщин из поклоняющихся им, заставляют рожать, и потом пьют кровь новорожденных. Временами Валек думал, что это попытка как-то компенсировать отсутствие способности совокупляться с теми самыми женщинами, но, мать его так, это было популярно среди Избранных, и будь оно неладно, что же ему оставалось делать.

Он поднес вопящее дитя к своему красивому лицу. Театрально облизнулся… Старуха быстро заткнула рот что-то пискнувшей матери, в которой, видимо, проснулись инстинкты защищать и оберегать, и Валек приготовился вкусить…

– Вот они! Вот он! Держите!.. – послышались в лесу крики, и на поляну со всех сторон начали выскакивать всадники на сонных лошадях, тоже с факелами. Как ритуалы, посвященные Ему, так и по выявлению и уничтоженую детей дьявола, проводились по старинке, со всей артибутикой. Вот и сейчас священник, неприлично задравши рясу, чтобы удобнее было гарцевать, возвел руку с крестом, намереваясь вдарить нечисти промеж глаз, но Валек зашипел и отпрянул. Крест не мог его убить, но было бы неприятно, как руку кипятком ошпарить.
– Ну вот, опять… – расстроено сказал кто-то из мужчин, скидывая капюшон. – И выпить не успели за ритуал, а уже драка… Ладно, ребя, давай, гаси неверных!

И столкнулись в очередной битве Добро и Зло, и была та битва страшна, а Валек, скинув свою жертву обратно матери, обернулся летучей мышью, и, прокричав: «Я еще вернусь!» исчез, несмотря на все старания священника догнать и врезать.

Он скрылся в темном небе…

Прошло… лет…

Валек осторожно перепрыгивал с крыши на крышу, временами соскальзывал по водосточным трубам и шел, теснясь к стенам грязноватых домов.
Дела его были куда как плохи.

Больше вампирам никто не поклонялся, кроме сексуально озабоченных подростков, которым очень хотелось стать жертвой. Но подростковая любовь – дело известное, чуть вырастают и смеются, над своими же кумирами. Да и невкусные они, так, больше визгу, чем крови. И еще готы любили вампиров, шатались по кладбищам, одевались a la Dracula (хороший мужик был, его инквизиция в 1990 году отловила…) однако же не верили, что те на самом деле существуют. Бомжей жрать… тьфу, лучше голодать. Джордж, кстати, из Байронов который, прадед того самого Байрона, так и кончил, с голодухи-то, совсем недавно. Лилит Прекрасная тоже… А Лестата прикончила якудза. Смешно, да? А вот как написали про него книгу, да фильмов наснимали, он же, дурак, хвастался, мол, – и то у меня есть, и это у меня есть, а пятого-десятого так и вообще не счесть. Ну, пришли, заставили подписать пару бумаг, да к бетонному блоку, да в воду возле завода какого-то химического!.. Там его и разъело через несколько месяцев…
Валек поежился при одной мысли от такой страшной смерти.

Вампирам было плохо. Люди перестали верить в их могущество и богоподобность, им нужны были реальные кумиры, которые имели много денег, блистали в обществе, и могли – на выбор – кто-то научить, как жить так же, а кто-то хотя бы дать зрелищ. И никто уже не стал бы за красивые глаза отдавать новорожденных младенцев. Есть деньги – тогда бери, хоть на органы, хоть для сношений. А так – соси лапу, урод. Девушки тоже… Если и познакомишься с какой, она сразу в кафе, в кино хочет, а если к нему или к ней, то только на такси! Откуда у него, простого вампира без особых связей, столько денег? Еще вот обидно – Лаэрт, тоже вроде как приятель, сколько баб вместе выпили, – он-то сумел выжить, пошел в артисты. Нет, не про вампиров поет. Обычную попсу, на жизнь не жалуется. Так ведь, сука такая, пришел к нему, по-старосветски так поздоровались, певец, блин, ращедрился на пару хорошеньких проституток. Но насчет работы, говорит, нет. Не проси даже. Сам понимаешь, времена трудные, выкручивайся сам. Извиняй. Заходи, если что, посидим, но так, как раньше, – ну будет. Извиняй еще раз, ну, мне в клуб пора.

А ведь с чего все началось? Вот как он ту девочку маленькую оставил, когда в очередной раз пришла инквизиция, смылся, так и пошло все наперекосяк. Не то что бы это примета такая… а все-таки. Да, конечно, уже тогда Он – боги, боги, тогда еще Он, – чувствовал, что как-то не так уважительно к нему относятся, и ниц падают не все, а в основном бабы, и курят, и сморкаются в его присутствии, но все равно. И вот осталась тогда эта девчонка на камне, все постепенно рухнуло.

Валек пережил многое. И голодал, и прятался от гопников по подвалам («Слышь, где этот пидарюга, ща я ему космы пообрываю, сука, бля»), и бомжи его из подвалов выгоняли, и пытался он, жалкий, грязный, познакомиться с девушками, уже не обволакивая глазами и подталкивая на безумные шаги, а давя на сердобольность, безуспешно.

И однажды решил для себя – вот найду ту девочку, – сейчас-то она, конечно, взрослая женщина, – съем, и все будет хорошо. Все снова будет хорошо. Вернутся добрые времена, потянутся девушки, будут деньги… и Лаэрт обосрется еще от зависти. Сука, бля.

Валек мог ощутить тело, которое когда-либо держал в руках, через много лет и километров, и знал, что девушка жива. Знал, что она в этом городе. Как добирался – не спрашивайте. Был бит контролерами в поезде, кидаем под откос. До города подвез мужик на раздолбанном автомобиле. Святой человек – угостил гематогентом! Дрянь, зато прожиточная.

И вот он здесь, как деревянный человечек, ищет свой ключ к счастью.

А интересно, какая она сейчас. И какая была год назад, два, пять, десять. Как назвали? Кто воспитывал? Мать-то инквизиторы могли и пристукнуть. Красивая или нет? Есть ли муж или любимый?..

Осталось совсем немного, и он узнает.

На другом конце улицы показалась шумная компания молодых людей, и Валек счел за лучшее вскарабкаться по водосточной трубе на крышу, шуганув сидящего там кота. Наблюдая, как полосатый разбойник метнулся, перепуганный, прочь, Валек горкьо улыбнулся.
– Не бойся меня… я ведь создание ночи, как и ты. И, как и ты, загнано этим миром в непонятную пропасть…

Кот оглянулся и только что не покрутил лапой у виска.

Металлическая поцарапанная дверь с кодовым замком. Валеку захотелось завыть. Ну что ж за такое? Квартиру он чувствует, а номер не знает… Да и кем представиться? Сантехником? Одноклассником, который проходил мимо?

Но тут удача все-таки пожалела вымотанного кровопийцу, и дверь распахнулась от мощного удара изнутри. Мужчина с выдающейся нижней челюстью, в трениках и с мусорным ведром прошлепал мимо Валека, не обратив на того внимания, и вампир шмыгнул в подъезд.

Холодно… Холодно… Теплее… Тепло… Горя… нет, теплее… А вот теперь горячо!

Дверь с номером «59». Такая желанная! Валеку захотелось расцеловать ее, но желудок, воспрявший при мысли о горячей густой соленой крови, требовал торопиться. Мягкое нажатие ручки – и замок незаперт! – он внутри.

Свое счастье Валек нашел на кухне.

Это была она, и никто другой.

Огромная неопрятная женщина 50 с чем-то лет стояла, помешивая в кастрюльке. Не обратив внимания на хлопнувшую дверь, она взяла еще шумовку, подцепила пену с варева и хлоп – в раковину ее.

Валек молча стоял в коридоре.

– Валерик, ты что быстро так? Сметаны, что ли, не было? – не поворачиваясь, спросила женщина.

Валек молча стоял в коридоре.

– Что молчишь? – недовольно повернулась женщина – и молча застыла. Затем, схватив поварешку, метнула прямо в Валека с криком: «Явился, сволочь!»
– Ну где ты был раньше? – рану уже залепили пластырем, хотя она, конечно, и так бы затянулась. – Где ты шлялся все эти годы?

– Я…

– Головка от ***!.. Садись… Тебя покормить?

– Так я ж не ем… ну, еду…

– Тощий ты, смотреть жалко. Ну так где ты был? Почему ты не пришел лет 30 назад, когда…

… Ее воспитывали в приюте. Что случилось с матерью в суматохе, никто не помнил уже, да и кому это нужно было? Всех поклоняющихся вампирам переловили, раскидали по тюрьмам, кого-то и пришибли в боях. А она, значит, попала в приют. Назвали Таней. И жила бы она, как все дети в приюте, недоедая, учась курить и готовясь в швеи, да работала в приюте том добрая нянечка. Та самая, что принимала роды у матери. Она-то и рассказала Тане, что ее ожидает необычная судьба. Что скоро за ней придет Повелитель, прекрасный Повелитель, и жизнь изменится. Как именно, она не говорила, но точно – изменится. А, значит, надо быть не такой, как все. Ну, Таня и была. И ждала, и верила. Даже, когда умерла нянечка, и когда другие дети смеялись над ней.

В 20 лет Таня была уже красавицей. Мужчины к ней клеились, но Таня ждала, как дура. Ей и в голову не приходило, что нянечка могла просто шутить так. Хи-хи. Или утешать сиротку. Нет, ждала, представляла себе, как это будет. Лежит она в постели, обнаженная, окно открыто, ветер развевает легкие шторы. Летняя ночь… И вдруг – силуэт. Явно мужской. Таня волнуется, шепчет: «Кто вы?..» (*** в пальто, на пятый этаж залетел), но сердцем чувствует – Он…

И Он входит – «Я ж тебя таким и представляла, только чистым и поприятнее», – точнее, влетает в окно, приземляется на кровать, обнимает нежное девичье тело. Прижимает к себе…

– Я пришел. Я люблю тебя, я всегда тебя любил, моя девочка…

И вот после этого уже должна была начаться там самая неясная, но хорошая жизнь.

Потом уже, на исходе лет, нашелся вдовец, женился все-таки, так что и свою частичку женского счастья она ухватила.

– Ох! Сейчас же Валерик придет, – засуетилась Таня. – Пошел мусор выносить, а заодно за сметаной. Если он тебя увидит, что будет…

И видно было, что ей приятно, – мол, мужик свой. Ревнует. Может, и по роже треснет для науки. Любит.

Валек, кроме робкого «Я…», так ничего и не сказал.

– Хотя подожди…
Таня резво вскочила, размахивая телом, и выскочила на лестничную площадку. Вернулась, довольная.

– Стоит мой козел во дворе, с другом своим, Мишкой. Раз встретились, точно выпьют. А раз выпьют, то у Мишки, бо к себе не пускаю этих алкашей. А раз пойдут к Мишке, то надолго. Хорошо хоть, живет тот в соседнем доме…

– Ну, что? Будет мне счастливая жизнь или нет? – Таня выключила свое варево и села, подперев щеку ладонью, глядя внимательно в тусклые глаза вампира.

Тот мотнул головой…

– Козел, – не удивилась и не расстроилась женщина. – Чего пришел тогда?

– А это… помыться можно?

– Ну мойся… вроде горячая вода есть…

Потом Валек, вымытый, сидел, ему дали кусок кровяной колбасы («Может, пойдет?»), и слушал всю жизнь Тани, неинтересную, полную серой печали. И понимал, что ничего у него тоже не выйдет.

Но все-таки он осмелился и попросил в долг немного денег. Еще попросил косметики. Вдвоем с Таней они привели его в почти прежний вид, и женщина заплакала по загубленной молодости. Валек не стал ее утешать, уходя, поцеловал в губы. На лестнице столкнулся с пьяным в сисю Валериком.


Ночной клуб сиял болезненными, искусственными огнями. К нему то и дело подкатывали дорогие автомобили, как символ того, что не у всех жизнь не сложилась. Мимо накачанных охранников проходили красивые, ухоженные мужчины и не менее красивые, разве что чрезмерно мускулистые женщины.

Валека сначала не хотели пропускать, но он поднатужился и вспомнил навыки гипноза, так что охранник, поворчав, все-таки дал добро. Морщась от смеси тьмы и света, от сигаретного дыма и какофонической музыки, вампир прошел в зал, облизывая накрашенные губы. Там-то он и приметил мужчину, чем-то похожего на Лаэрта, старого подлого друга. Тот сидел, строя глазки всем проходившим миму посетителям клуба, потягивая текилу и тонкие сигареты. Набрав в грудь ненужного воздуха, Валек подошел к нему и прошептал:

– Я пришел. Я люблю тебя, я всегда тебя любил, мой мальчик…


Скоро Валек демонстративно не узнавал на гламурных тусовках искавшего дружбы Лаэрта, и подкидывал Тане деньги, чтобы хоть с запозданием устроить ей хорошую жизнь.

Женщины Валека ненавидят.