Костик

Дверь класса, с противным визгом кошки, которой наступили на хвост, отворилась. Виктор Иванович, учитель русского языка и литературы, оторвал взгляд от очередной тетради с диктантом и поднял усталые, покрасневшие от постоянного напряжения глаза.
-А, это ты, Костик.
В проёме двери, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял высокий, под притолоку, светловолосый юноша. Хотя и одет он был хорошо, и вещи были в пору, но всё равно, виделось в нём что-то от мальчишки-переростка, с катастрофической скоростью вырастающего из собственного гардероба, когда низ брючин, ещё вчера прикрывавший пятки кроссовок, сегодня уже заканчивается где-то возле щиколоток, а рукава рубашки не дотягиваются до запястий. У Кости, хотя с длиной брюк и рукавов было нормально, всё равно казалось, что его мосластое, не обросшее ещё мышцами и жирком тело, так и хочет выскочить из одёжек, будто лесной зверёк из тесной, ненавистной ему клетки.
Взгляд его, да и вся фигура, обращённые к учителю, выражали странную смесь чувств: и неуверенность с лёгким испугом, и привычную готовность выслушивать, обращённые к нему речи, но и возникшее совсем недавно ощущение непонятного, не осознанного до конца превосходства. Ощущение, вызванное тем, что теперь он смотрел на учителя, с высоты своего роста сверху вниз, да и вообще, пренебрежительным отношением юности ко всему, что она самонадеянно относит к старости.
-Что тебе?
-Ну, это, я пришёл….
-Вижу, что пришёл. Зачем пришёл, спрашиваю?
-Ну, это, мне сказали.
-Кто сказал? Что сказали?
-Ну, завуч….
-Что, завуч?
-Чтобы я пришёл….
-Куда пришёл? Зачем?
-Ну, двойки исправлять.
-О Господи! С тобою говорить – нервы нужны из стали. Завуч сказал, а ты сам?
-Что?
-Сам-то ты, хочешь их исправить?
-Я?
-Ты! Ты! Не я же.
-Ну, да.
-Как?
-Что, как?
-Как ты их исправлять собираешься?
-Ну, я пришёл.
-Я вижу, что пришёл…. Тьфу! Мы с тобой по второму кругу уже пошли. Как ты двойки исправлять собираешься? У тебя их тут – вагон!
-Ну, да.
-Я знаю, что да. Ты подготовился, чтобы ответить?
-Ну, это, я читал….
-Что ты читал, меня не интересует, я спрашиваю, ты готов?
-Ну, это, попробую.
-Одна попробовала….
-Чего?
-Ничего, это я сам с собою….
Костя Егушев был притчей во всеязыцах для всех учителей, которым в последние десять лет выпадало несчастье его учить. Ещё в начальных классах, старенькая Варвара Васильевна, произнеся фамилию Егушев, тут же хваталась за сердце и начинала беззвучно открывать и закрывать рот, будто рыба, выброшенная на берег ловким рыболовом. Когда же он перешёл в пятый класс, количество учителей, реагирующих на его фамилию, как бык на красную тряпку, резко расширилось. О его ответах ходили легенды, а письменные работы передавали из рук в руки, как некогда журнал «Крокодил».
«Нет, вы только послушайте! – провозглашала в учительской молоденькая биологичка, - Что он мне написал по вопросу «Гигиена зрения», - и начинала взахлёб зачитывать очередной перл, стараясь сохранить авторское написание слов
 «Глаза нада биреч. Ато новых не будет. Если много четать и песать, может стать близкорукость, или далнозоркость. Тада прийдётся насить ачки. А есле челавеку сильна треснуть позатылку, некакие ачки и врачи уже не помогут».
-А у меня! – тут же подхватывала животрепещущую тему, высохшая, как прошлогодняя ветка географичка, - Вы представляете, спрашиваю: «Где расположена Южная Америка? – молчит, - «Ну, хотя бы примерно, в каком полушарии?» «В Северном», - отвечает. Вы представляете?
Виктор Иванович представлял. Он сам учил Костю с пятого класса и просто зверел и от его вопиющей безграмотности, и от упрямого нежелания читать.
В принципе, Егушев, был неплохим парнишкой. Не злой, не вредный, довольно покладистый, учителям не грубил, но заставить его учиться было просто невозможно. Родители давно на него махнули рукой, и, сдав его в школу, словно чемодан в камеру хранения, просто ждали, не утруждая себя ни посещением родительских собраний, ни походами в кабинет директора, куда их вызывали с удручающей регулярностью.
Несмотря на то, что, в случае с Костей, об усвоении программы нельзя было говорить даже условно, его благополучно переводили из класса в класс. Весной, в конце каждого учебного года, завуч или директор произносили одну и ту же, ставшую сакраментальной фразу: «Всё равно до девятого класса мы его учить обязаны. Вы хотите продлить это удовольствие?» И учителя, скрепя сердце, рисовали тройки.
Когда, наконец, в мае прошлого года, Егушеву торжественно вручили аттестат, казалось, вздох облегчения пронёсся над рядами измученных педагогов и аплодисменты в этот момент, звучали особенно искренне и восторженно. Аплодировал и Виктор Иванович.
Но когда, в сентябре, он увидал среди учеников десятого класса знакомую светлую шевелюру, он, сначала, чуть не перекрестился, желая отогнать наваждение, а потом долго душил в себе рвущиеся наружу слова ненормативной лексики, с которой всегда вёл беспощадную борьбу.
-Как же так?! – вопрошал он директора сразу же после урока, - Вы же говорили, что только до девятого….
-Виктор Иванович! – кривился, словно от зубной боли, директор, - Вы прекрасно знаете, что существуют законы и их нужно соблюдать.
-Какие законы?
-По закону школа не имеет права отказать в приёме в десятый класс своему ученику, если он успешно закончил девятый.
-Кто? – Виктор Иванович секунду ловил открытым ртом воздух, будто получил славный апперкот прямо в солнечное сплетение, - Кто успешно закончил? Егушев?!
-В аттестате, как вы понимаете, двоек у него нет.
-Но…, ведь…, вы же…, я же….
-Что «я же»? Вы поставили ему «три», значит, он удовлетворительно усвоил программу.
-Я поставил?
-А кто?
-Да ведь он в слове «мама» пять ошибок может сделать!
-А это уже ваши недоработки. Вот и исправляйте их.
-Но вы же сами говорили…. Мы же ему тройки ставили, чтобы….
-Не знаю, не знаю, отметки за знания ставят.
-За знания?
-Да.
-Ладно!
Виктор Иванович хотел, выходя из кабинета, шарахнуть дверью, но рука ему не подчинилась, и дверь закрылась достаточно тихо.
За первое полугодие у Егушева в журнале красовались сочные «пары», как по русскому, так и по литературе. Костик воспринял их с философским спокойствием йога, не замечающего с высот небесной нирваны суетливых потуг людишек. На сетования завуча по поводу общей картины успеваемости школы, Виктор Иванович лишь плотоядно скалил зубы и цитировал директора «Отметки за знания ставят». Лишь сейчас, к концу учебного года, Костика, стараниями всё того же завуча, видимо, удалось вывести из состояния блаженного транса и частично вернуть на грешную землю. Где-то, неделю назад, он, после урока, вдруг подошёл к учителю и небрежно поинтересовался, что там у него за год выходит.
-Сам посмотри, - Виктор Иванович с плотоядным чувством нравственного удовлетворения распахнул перед ним журнал, где против фамилии Егушев, гордо выгибали свои изящные шеи, похожие на лебедей отметки, - Как ты считаешь, что у тебя выходит?
-Ну, три, наверно, - не очень уверенно произнёс Костик.
Виктор Иванович от такой наглости аж задохнулся.
-Какие три?!
-Ну, а если я исправлю?
-Как?
-Ну, отвечу.
-Выучить сначала нужно.
-Ну, это, я выучу….
Прежней уверенности в его голосу уже не слышалось, что Виктора Ивановича порадовало.
-Давай, давай, флаг тебе в руки и барабан на шею…, - ему многое хотелось добавить, но он, в очередной раз сдержавшись, лишь сказал, - Учи, приходи.
И вот, Костя пришёл.
-И что же ты приготовил?
-Как что, литературу.
-Знаю, что литературу, произведения какие?
-Ну, это, все.
-Все? За целый год?
-Ага.
-Ну, ну. Давай начнём с первого полугодия Ты драму «Гроза» читал?
-Драму?
-Ну, пьесу, Островского.
-Ага.
-Рассказывай. Сюжет, действующие лица, основная идея.
-Чего?
-О чём пьеса?
-Ну, это, Кабаниха там….
-Так.
-И эта, как её….
-Катерина.
-Во.
-И что?
-Ну, она её….
-Что?
-Да грызла она её всю дорогу, то нельзя, это делай.
-Так, и что?
-Ну, грызла, грызла и загрызла, что та взяла, да утопилась.
-А в какой социальной среде происходит действие?
-Где?
-Герои чем занимаются?
-Ну, это, разговаривают.
-Да кто они по жизни? – перешёл на привычный для Кости язык Виктор Иванович.
-Это, торгуют они.
-Да, это купеческая среда. Островский хотел показать тёмное царство…, - начал привычно объяснять Виктор Иванович, но тут же себя одёрнул, - Это ты мне рассказывать должен, а не я тебе.
-Ну да, тёмное царство, а эта, как её, Катерина – луч света, - вспомнив эту, видимо навязшую в ушах фразу, довольно улыбнулся Егушев.
«Слышал всё-таки что-то, - с неожиданным удовлетворением подумал Виктор Иванович, - Не зря я перед ними выкладываюсь».
Костик, видимо увидав довольное выражение непроизвольно осветившее лицо учителя, решил закрепить успех.
-Ну, да, а тут ещё Базарный этот.
-Что? – Виктор Иванович ошарашено заморгал глазами.
-Ну, Базарный этот клеиться к ней начал…. Лягушек он ещё резал…, - уже не столь уверенно продолжил Костя и замолчал.
Слова, рванувшиеся к открытому рту учителя, были в последний момент остановлены сомкнувшимися губами. Рот он захлопнул так резко, что отчётливое клацанье зубов напомнило ловлю собакой блох в собственной шерсти. Виктор Иванович только мыкнул, будто ему отдавили любимую мозоль.
«Поймите, - вспомнил он слова завуча, сказанные ему позавчера после уроков, - Выгонять из десятого класса мы права не имеем. Можем только на второй год оставить. Вы хотите, чтобы этот подарок достался в будущем году другому учителю? То-то вам спасибо скажут! И школу на всех совещаниях склонять будут, скажут, что мы недостаточно ответственно относимся к набору в десятые классы».
-Базаров, - поправил он вслух, - Но это уже совсем другая история.
-А вообще, я не понял, - вдруг заговорил Костя, - Что ей надо было, Катерине этой, чего она утопилась? Послала бы эту Кабаниху подальше.
«Действительно, - подумал Виктор Иванович, - зажралась баба. Денег полно, забот никаких, муж не пил, не гулял, не бил даже. Золотой мужик, не то что по тем временам, а и по нынешним, пожалуй. Сидела бы, да жизни радовалась, ну, поблудила бы втихую, если припёрло. А ведь он размышляет, - с неожиданным удивлением подумал он о Косте, - По-своему, конечно, примитивно, но размышляет. Но, разве это ответ? Разве можно за это тройку ставить? Ладно, посмотрим».
-Так, - выдавил он из себя, - Пойдём дальше. Какие произведения Тургенева ты знаешь?
Костин взгляд описал длинную извилистую траекторию. Сначала он взметнулся к потолку, не найдя там подсказки, медленно сполз на стены, прошёлся по портретам писателей, по неузнанному Ивану Сергеевичу, замер на какое-то время на измождённом лице Горького, но, не найдя поддержки и там, обречённо свалился на пол и уткнулся в собственные ботинки.
-Ну-у-у, это, - привычно тянул резину Костик, как вдруг радостно вскинулся и выпалил, - Му-му!
Виктор Иванович аж вздрогну, за мгновение до ответа, ему ясно послышался щелчок в Костиной голове.
-Это ты молодец, - честно похвалил он, - Об этом произведении мало кто вспоминает. Но я имел в виду романы. Вот ты только что Базарова вспоминал, это персонаж какого романа?
-Во блин! – Костя с таким энтузиазмом шлёпнул себя по лбу, что достанься такой шлепок Виктору Ивановичу и всё, если уж не гроб с музыкой, то больничная койка были бы обеспечены, - «Отцы и дети!»
-Хорошо, а каких ещё героев этого романа, кроме Базарова, ты знаешь?
-Ну-у-у-у, - протянул Костик, с интонацией спортивного комментатора, готовящегося сказать: «Ну-у-у, это уже не хоккей, а бокс».
-Кирс…, – попытался подсказать Виктор Иванович.
-Крис?? – удивлённо переспросил Костик.
-Ладно, а о чём, хотя бы роман?
-Да, там, чё-то они, ездят, разговаривают…. Дуэль там! – неожиданно вспомнил Костик.
-Чёрт знает что! – вспылил учитель, - Ты что, надеешься за этот детский лепет тройку получить? «Ездят», «разговаривают» - и это всё, что ты можешь рассказать о произведении, которое мы изучали больше месяца?! Иди отсюда! И больше не приходи, не поставлю!
-Ну, Виктор Иванович, - заканючил Костик, - Ну, поспрашивайте ещё, я другое учил. Я же про «Грозу» рассказал.
Виктор Иванович открыл уж было рот, чтобы высказать всё, что он думает по поводу Костиковых ответов, но снова ничего не сказал. Он вспомнил, как в январе из управления пришло распоряжение по поводу неуспевающих. Все учителя, которые поставили двойки за четверть должны были написать и сдать начальству абсолютно идиотический «План работы с неуспевающими», опираясь на который они и будут исправлять успеваемость своих двоечников. Поскрипывая зубами от бессильной злости он писал тогда, как станет исправлять костиковы двойки. И сейчас этот план, копия которого ушла в управление, валялся у него где-то в столе.
-Ладно, - Виктор Иванович обречённо вздохнул, писать новый план категорически не хотелось, - Давай по второму полугодию. Какое произведение мы изучали в последнее время?
-«Война и мир!», - радостно ответил Костя, ощущая себя, видимо, на коне.
-Так, а почему это произведение называют «роман-эпопея»?
-Ну….
-Какой он?
-Большой, - уважительно протянул Костик, искоса поглядывая на четыре тома, уверенно покоящиеся на углу учительского стола.
-Да, конечно большой, потому, что охватывает….
-Охватывает…, - неуверенно подтянул Егушев.
-Охватывает грандиозные события….
-События….
-Войны….
-Ага! Война там….
-Какая? С кем?
-С фашистами!
-С кем?! С кем?!
-То есть, с этими, с французами.
-Так, ладно…
-Ага, Кутузов там, этот, Суворов, Куликовская битва!
-Что?! – побагровел Виктор Иванович.
-То есть, нет, нет, не Куликовская, а эта, как её, Бородинская! Во! – вспомнив нужное слово Костик с удовлетворённо вздохнул, будто выполнил тяжкую, но необходимую работу.
Виктор Иванович молчал. «Господи! – думал он, А ведь ему действительно всё равно, что война с фашистами, что с французами, что с Мамаем. Это всё для него что-то вроде рассказов про доисторического человека. Впрочем, ладно, пускай по этому поводу у историка голова болит».
-Ладно, а что ты можешь рассказать о женских образах в романе?
-Что?
-Перечисли их, ну, хотя бы основные.
-Кого?
-Костик! Ты роман читал?
-Читал…, – в голосе Костика особой уверенности уже не слышалось.
-Ну! Какие там женские образы? – с интонациями гестаповца, допрашивающего партизана, спросил Виктор Иванович. Как ни странно, это помогло.
-Элен там! – радостно, по-солдатски гаркнул Егушев, да так, что учитель даже вздрогнул.
-Хорошо, а Наташу Ростову помнишь? - сбавил тон Виктор Иванович. Может, тон не стоило сбавлять, может ещё что, но Костик сразу понуро замолчал, - Ну, хорошо, какой же тип женщин изображает автор в образе Элен?
-Тип?
-Ну да.
-Кто?
-Элен, какая она?
-Это…, - протянул Костик, - гуляла она…, офицеры вокруг неё вертелись там разные…, и вообще…, - он замялся, зашевелил беззвучно губами, подыскивая, видимо нужное слово, которое можно было бы озвучить при учителе. Наконец, глаза его радостно блеснули – Путана она!
-Что?
-Путана…, - уже не так уверенно повторил Костик, исподлобья поглядывая на учителя, - А что, нет?
Виктор Иванович смотрел на Егушева и не знал, смеяться ему или плакать.
-И каково же отношение к ней автора?
-Плохое.
-А из чего это можно понять?
-Что?
-Отношение автора?
-Ну, он, это…, пишет…, что плохая.
-Кто пишет?
-Ну, этот, Пушкин.
Только рука, подставленная под подбородок, помешала нижней челюсти Виктора Ивановича стукнуться прямо о столешницу. Секунду он сидел с открытым ртом, а потом закрыл его медленно, осторожно, стараясь не клацнуть зубами.
-Погоди, погоди, Костик, а кто автор романа «Война и мир»?
-Ну, Пушкин, - с убеждённостью неофита повторил Егушев.
Виктор Иванович молчал. Он не затопал ногами, не застучал кулаком по столу, не погнал Костика прочь. Странное спокойствие овладело его душой.
«Так тебе и надо, - думал он, - Ты-то, ты, перед ними соловьём разливаешься по психологизм Толстого-художника, по духовные искания его героев, про поиски Истины, Справедливости, про образ народа…. Так тебе и надо…. Токуешь, как глухарь в брачный период, ничего вокруг себя не видишь и не слышишь, собою любуешься. А они…. Но, что же делать? Поставить ему очередную «пару»? И что дальше? Он снова придёт, опять ничего не ответит…»
Он вспомнил, как осенью, в начале этого учебного года, в школу заявилась дама-инспектор, проверять ситуацию с второгодниками, хотя на всю школу второгодников было только двое, причём те, кто и в школу-то не показывались.
Дама долго рылась в каких-то пыльных бумажках, брезгливо перекладывая их холёными пальцами, вызывала к себе учителей, поставивших двойки и всё задавала один и тот же вопрос: «А что вы сделали, чтобы вернуть ребёнка в школу?» И, хотя делали всё, что можно, даже с милицией их пытались отловить, но дама всё равно осталась недовольна, так как какие-то бумаги оказались неправильно оформлены. Перед уходом она долго сидела в директорском кабинете, а сам директор потом два дня ходил злой и хмурый, «спуская собак» на учителей. Второгодников, как слышал Виктор Иванович, перевели-таки в следующий класс, вначале, вроде, условно, а потом и окончательно.
«Ну, упрусь я, - думал он, - Поставлю этому обалдую пару за год. И что? Оставят его «на осень», значит, весь июнь придётся с ним заниматься, а я тоже отдохнуть хочу. Я устал за этот год зверски. Да и не станет Костик в июне на занятия ходить, а мне же по шее за его прогулы дадут.
Поставить «трояк»? Но, ведь, так тоже нельзя. И дело даже не в том, что это не объективно и несправедливо по отношению к тем, кто действительно учится, старается. Дело в том, что эта тройка в очередной раз подтвердит его убеждение, будто можно получать всё, не делая ничего. Кроме того, он же будет искренне считать, что его убогие, корявенькие обрывки знаний – это и есть норма.
Поставить «два»? А дальше…. Нет уж, мне себя самого жалко, мне ещё нормально жить хочется, других детей учить, в конце концов».
Костя выжидающе смотрел на замолчавшего учителя и, неожиданно для самого себя, Виктор Иванович уловил в его взгляде какую-то странную смесь сочувствия и симпатии. «Чёрт с тобой, - решил он, Одним больше, одним меньше…»
-Ладно, Костик, иди.
-А чего мне?
-Три, - выдавил из себя Виктор Иванович.
Костик пулей выскочил из кабинета, пулей, перепрыгивая через две ступеньки, преодолел лестницу и выскочил на улицу. За углом тусовались знакомые ребята.
-А! Костяныч! Ты чё так поздно?
-Иваныч задолбал, оставил после уроков, всё спрашивал и спрашивал. Ваще!
-Чё спрашивал-то?
-Да, по литре, там…
-Ну, и чё?
-Нормалёк!
-Трояк?
-Не, четыре. Я ваще-то, на пятёрку тянул.
-Не гони!
-Точняк! Но он, то один вопрос, то второй…. Ну, её на фиг, думаю, пятёрку эту. Чего карячиться? Мне и так нормально.