Уна фантазия

Уна фантазия.

Мой коллега, Ашот Апресов, законный москвич, тбилисский армянин, бетховеноман. Он так себя позиционировал. И все перечисленное было важно, особенно - последнее. Важно настолько, что со стороны казалось, будто Ашот вовсе не работает, а только ходит по коридорам редакции, выжидая, что кто-нибудь напоет случайную мелодию. Если находился такой неосторожный, Ашот быстрым шагом его настигал и сыпал упреками: «И не стыдно, Бетховена надо слушать, а не ерунду всякую...» А уж если кто заводил при нем разговор (чаще это делалось нарочно, для некоторого развлечения) о «Лунной сонате», тогда Ашот вскидывал руки к потолку. «Какая «Лунная»!- восклицал он, - она называется соната 14, до-диез минор, опус 27, номер 2, куази уна фантазия, посвящение Джульетте Гвиччарди! Понял? Почему «уна фантазия», знаешь? Потому что не совсем сонат (от волнения у него появлялся акцент), не совсем сонат, а сонат с фантазией! А «Лунной» ее Рельштаб назвал, немецкий поэт. Ах, навеяно ночным пейзажем люцернского озера, можно подумать! Правильно сказал Берлиоз, что это все глупости, что Бетховен в гробу перевернулся, что в сонате не лунные мотивы, а солнечные, трагические солнечные, понимаешь?» И Ашот, очень недовольный, уходил прочь, укоризненно качая головой, и что-то еще продолжал говорить себе под нос.
Здесь необходимо сказать, Ашот не умел играть ни на каких на музыкальных инструментах, не различал нот, сомнительно, что у него вообще был слух, а пианино он просто боялся, и обходил стороной комнату, где оно таинственно поблескивало в тишине черным лаком.
Замечу также, что когда появилось пианино в редакции и с какой целью, никто не помнил. Шутили по этому поводу, что пианино стояло на улице, а потом к нему начали пристраивать различные кабинеты, в одном из которых оно и оказалось, и - почему-то сразу на третьем этаже. Но что такое редакция газеты? Не всегда успееешь пообедать в столовой - не то что помузицировать. Всем некогда. И на пианино никто не играл. Я, во всяком случае, такого не помню.
Однажды я сильно задержался на работе. Проходя мимо музыкальной комнаты, я услышал некие клавишные звуки. Я очень удивился, отворил дверь и увидел Ашота. Он сидел за инструментом и играл. Бил один пальцем по клавишам и что-то при этом намурлыкивал. Пианино издавало звуки весьма забавные, но, похоже, что оно получало удовольствие, ведь на него, наконец-то, обратили внимание, почесали животик, коснулись клавиш, и все это сделал не кто-нибудь, а Ашот. Так какая разница, что именно он играл! Ашот обернулся.
- Ты играешь? – спросил я, потерев в недоумении лоб – А что ты играешь? – уж не «лунную» ли…- хотел я сказать, но сдержался.
- Э - отмахнулся Ашот, - «сонату 14» пробую, не получается.- Ашот покраснел.
- А сыграй-ка еще раз – попросил я, - что-то это мне напоминает.
Ашот взял несколько нот.
- Ну, да, точно! Здесь нужно только добавить вот так, – подойдя близко, я ткнул пальцем, - и вот так, слышишь мелодию? - Ашот скривил губы.
- Ну, не узнаешь?
- Нет! – сухо ответил он, - не узнаю.
- Это же известная песня, - сказал я, - ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра, ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра, «На Кавказе есть гора, самая высокая, а под ней течет Кура, самая глубокая». Я улыбнулся.
Ашот наклонил голову, прислушиваясь.
- А еще раз? – сказал он.
Я прочитал ему весь текст песни и напел. Потом наиграл одной рукой. А потом и спел под наигрыш.
- Неужели ты не слышал этой песни, ее же все знают?
- Я не знаю.
Я придвинул к нему свободный стул, который стоял тут же, рядом с пианино. Ашот достал из кармана пиджака пачку сигарет, положил ее на клавиши, и нервно вздохнул. Темная металлическая зажигалка с откидным верхом весело кляцнула, осветившись ярким золотым светом и тут же снова погрузилась в свою собственную темь.
- Ашот – позвал я его.
Сизый дым ровно поднимался к потолку. Ашот смотрел прямо перед собой в одну точку.
- Ты что опять о «Лунной сонате» задумался? - спросил я.
- Я никогда ее не слышал. - ответил Ашот.
- Что не слышал?
- Лунную твою не слышал я.
- Лунную, извини, сонату номер 14, до-диез минор, опус 27, номер 2, куази уна фантазия, посвящение Гвиччарди, которую Рельштаб назвал лунной, а Берлиоз, сказал, что она солнечная, ты ее не слышал? – верить словам Ашота было невозможно.
- Угу...просто в Интернете прочитал про нее...давно.
Я взял из его пачки сигарету и тоже закурил. Мы сидели и философски молчали, роняя пепел на кафель...
- Ашот - ткнул я его по-дружески в плечо, так как молчание затянулось - да брось ты. Ну, не слышал, так и не слышал, подумаешь! Хотя!..- я недоверчиво покачал головой...
Крышка пианино была открыта, клавиши отдыхали, как распаханные поля алазанской долины, и от плодородной почвы поднимался пар. Долина грелась в утреннем солнце, купалась в солнечном свету, сквозь волны которого, казалось, проплывают нотные знаки сонаты номер 14, до-диез минор.
В комнате было тепло и уютно. Ашот посмотрел на меня, вздохнул и произнёс, как ноту, которую знал точно: Сакартвело.
- ?
– Грузия, - сказал Ашот, – далеко Грузия…давно не был...а Армения и того дальше …уна фантазия…- и посмотрел на огонек сигареты, что словно еще более далекий и мистический Арарат, покрытый по склонам снегами, пылал ровным немерцающим огнем.