Вечная любовь дневник одного г

ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ/ MORE THAN „WORD“
виртуальный дневник в десяти файлах


Действующие лица:

Гера непонятно кто: может, девушка, похожая на юношу, может, наоборот, в общем, андрогин.

Лара подруга; конечно, женщина.

Лева любовник; наверняка мужчина.

Женя друг любого пола на выбор режиссера.

Сеня друг; явно мужчина.

Вечная Любовь

Все герои, за исключением Вечной Любви (а во втором акте кроме Геры), странные, будто пыльным мешком по голове ударенные. Иногда экзальтированные, иногда бледные, как тени – смешные. Может быть, они - марионетки, которых дергают за ниточки.
 

Пролог
Звякает колокольчик. Коротко и мелодично.

Голос:
Дорогие зрители! Внимание! Кто из вас не верит в вечную любовь? Поднимите руки. Спасибо. Тех, кто поднял руки, просьба покинуть зал. Здесь вам делать нечего. Вы лишние. Да-да, вы чужие, извольте пойти в кассу, получить свои деньги за билеты и больше здесь не показываться. По-крайней мере, ближайшие два часа. Благодарим за понимание... Счастья вам... (пауза длится до тех пор, пока зал не покидает последний «лишний», затем, будто бы про себя)... Не люблю приходить к тем, кто в меня не верит... (торжественно, с волнением) А теперь – здравствуйте! Будем знакомы. Сейчас я буду читать вам свой дневник. Не весь, конечно, а только самую малость. По счетчику в «Ворде» - сорок девять тысяч пятьсот двадцать пять знаков. В основном, чепуха, конечно, но пара слов будет что-то значить. Точнее - таких слов будет двадцать. Но они будут потом. В самом конце. А в начале – первый файл. Он называется, как и я... «Вечная Любовь».

Первый акт

Файл первый
«Вечная любовь»

В зале, на сцене, в самом центре черноты, вспыхивает большой экран. Он выглядит, как экран компьютера. Курсор, побегав немного, помечает значок «Word», программа раскрывается, обнаруживая мелкий текст. Курсор вынуждает текст двигаться снизу вверх, от конца к началу, пока не останавливается на первых строках, где черным выделяются строчки «Действующие лица» и увеличиваются так, чтобы их могли прочесть зрители. Программа уменьшается до половины экрана, а на другой половине вспыхивают окошки файлов со множеством мелких фотографий: побегав туда-сюда курсор укрупняет то одно лицо исполнителя, то другое. Затем собирает вместе фотографии всех нужных героев: Гера, Лара, Лева, Женя, Сеня... Он распределяет исполнителей по именам. Задерживается на строчке «Вечная Любовь». Оставляет пустое место, словно фотография была сделана, но неудачно – в квадрате только белое поле. Далее рисует вокруг героев рамочку для красоты. Нажимает на «Сохранить». Опять поискав, неизвестный останавливается на значке - проигрывателе музыки, запускает программу, выбирает нужную ему песню. Нажимает на «Play». Звучит гитарная баллада «More than words» («Больше, чем слова» группы «Extreme»). Курсор двигается быстро. Профессионально.

Гера сидит за компьютером, тихо звучит баллада «More than words». Сеня где-то рядом. Они пьют вино.

Гера (неразборчиво и неумело подпевает):
More than «Word» to show you feel That your love for me is real... (повернувшись к Сене, но еще споря с собой)... Нет, неправда ведь... Вначале было слово.
Сеня:
И слово было убого.
Гера (толкая Сеню):
И слово было в бок.

Сеня и Гера смеются привычной шутке.

Гера:
У тебя какое любимое слово?
Сеня:
Fuck.
Гера:
Врешь ведь.
Сеня:
Зачем спрашивать, если и так все знаешь?
Гера:
Твое любимое слово – это слово «вечная любовь».

Он поворачивается к компьютеру и печатает что-то, это «что-то» синхронно появляется на большом экране в центре сцены: «ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ». Для красоты Гера рисует вокруг слов пурпурное сердечко. Выглядит издевательски-приторно.

Сеня (ругается):
Fuck you!
Гера (убежденно):
Опять врешь... А жаль...

Гера встает и идет к вороху тряпок. Ложится.

Гера (полусонным голосом):
Из всех разновидностей вечной любви больше всего мне нравится вечная любовь на восемь часов. Длиной в один рабочий день. Или в одну ночь, уж как получится. Представь: окно, занавешенное тяжелыми шторами, сквозь которые не может пробиться ни единый луч, кровать, утопающую во мраке, а в нем - как айсберг в океане - покоится твоя Вечная Любовь. Ты стремишься, падаешь в объятия и... дольше века длится день. Разве не чудесно?!
Сеня:
Вечной любви не бывает.
Гера:
Сеничка, почему же не бывает? Со мной буквально вчера была такая вечная любовь, что ни в сказке сказать, ни пером...
Сеня:
И где она сейчас? Твоя любовь? (дразнясь) Герачка!
Гера:
Кончилась.
Сеня:
Хороша вечность. Потрахались и разбежались...
Гера:
У вас с Женей какой срок?
Сеня:
Лет пять.
Гера:
И ты еще не говорил, что Женя – твоя Вечная Любовь?
Сеня:
А если завтра я встречу кого-нибудь и полюблю еще сильнее, чем Женю?
Гера (засыпая):
Но ведь мы всегда в сегодня живем, которое однажды просто не наступает и это значит, что мы умерли. Вот закроем мы глазки, а на земле начнется апокалипсис и попрыгают страшные черные всадники по наши грешные души...

Коротко звякает колокольчик. Рядом с Герой возникает Вечная Любовь. Вдвоем они выкарабкиваются из тряпок и начинают танцевать.

Гера:
Когда я танцую, мне очень неловко. Я не знаю, куда класть руки. Если на плечи, то мне тогда полагается быть в голом платье со стразами и страусиными перьями, а где я возьму такое платье? А если поместить руки на талию, то, не дай Бог, Вечная Любвь может решить, что ей самой полагается быть в пошлом наряде, а это убийственно для Вечной Любви, потому что вульнарность ей не нужна. Чтобы обнаружить Вечную Любовь во всей наготе, нужно сначала повертеть ее в облаке всяких муаров и шифонов. Но только без перьев! Какие могут быть перья?! Мы же не птицы и живем не в небе... Пока... Нам самое главное, чтобы руки ложились куда надо и к обоюдному согласию (танцуют, Гера любуется Вечной Любовью) Сейчас я абсолютно точно знаю, что моя любовь – вечная. Потому что я сплю, а у сна свои представления о вечности. Сонная вечность длится ровно от того момента, как мы закрываем глаза, и до того, как мы их открываем. Восхитительная завершенность.

Они кружатся и падают назад в тряпки.

Сеня (тормошит Геру):
Просыпайся! Скоро Женя придет. Не дай Бог, подумает, что у нас с тобой... хм...
Гера (хмуро):
Недолговечная любовь.

Гера встает и идет к компьютеру.

Сеня (поправляет):
Чувство.

На экране поверх прежнего слова синхронно возникает новое – «ЧУВСТВО».

Файл второй
«Платоническое чувство»

Сеня и Женя бьют друг друга. Гера смотрит на них, сидя возле компьютера.

Гера:
Сеня и Женя все время дерутся. Так они выражают заинтересованность друг в друге. Одни ходят вместе в театры, выезжают на пикники и валяются в обнимку на траве, а Сеня с Женей разбивают друг другу носы, ставят синяки и ломают кости. Точнее, дерется Женя, а Сеня только защищается. Он так говорит, и я ему верю. Я знаю Сеню целую вечность и еще ни разу не было такого, чтобы он врал. Сеня очень честный. Он каждый день плавает в бассейне по пять километров и поэтому может себе позволить говорить одну только правду, ведь, глядя на него, никому и в голову не придет возмутиться, даже если правда - некрасивая. Вот мне, например, он однажды сказал, что я напоминаю ему муху. Я верю. Я -муха. Ему нельзя не верить. Разве можно не верить Сене, у которого вот такая грудная клетка и вот такие руки? Красавчик...

Сеня и Женя дерутся

Гера:
Раз Сеня говорит, что он Женю не бьет, а только защищается, значит, так оно и есть. Правда, кости ломаются почему-то только у Жени. За последний два года, сколько я их знаю, переломаны обе ноги и один раз ребро. В последний раз травматолог посоветовал Жене даже принимать кальций в таблетках, чтобы предотвратить ломкость костей. А я думаю, что надо просто перестать бить Сеню.

Сеня и Женя качаются, будто обнявшись и тяжело дышат.

Гера:
Но если Женя перестанет бить Сеню то это будет означать, что Женя уже не имеет в Сене никакого интереса. А может, уже колотит кого-то другого. Выражает заинтересованность. Сене это вряд ли понравится. Сеня собирается жить с Женей долго и вместе состариться. У них может получиться, если они хотя бы прекратят заниматься спортом и немного ослабеют.

Сеня смотрит на экран. На нем написано только слово «Чувство», а за сценой звучат голоса из мыльной оперы. Женя выходит из комнаты.

Гера:
Женя тоже следит за своей физической формой. Увлекается борьбой и ходит в фитнес-клуб. И все-таки Сеня сильнее, поэтому верю я ему одному, а Жене – верю плохо. Мы взаимно друг другу не верим. (обращаясь к Сене). Что Роза сказала?
Сеня:
Она носит под сердцем ребеночка от мерзавца Эухенио

Женя (вернувшись с флаконом зеленки):
Ну чего было?
Гера:
Роза залетела от Игнасио и сделала аборт.
Сеня:
От Эухенио ребенок.

Женя замахивается на Геру, садится рядом с Сеней и прижигает ему свежие ссадины.

Гера:
Будь у меня такие же мускулы, как у Сени, то Жене, может, пришлось бы со мной драться. Но тут, к сожалению, действуют старомодные принципы, что "слабых не бьют". Очень мудро, кстати, с жениной стороны. Если бы у нас была драка, то мне было бы глупо не разыграть эту козырную карту. Честные мужчины защищают слабых, а я умею скулить, как побитая собака (воет). После этого все сенины помыслы были бы мои. Абсолютно точно! (напевает на мотив «More than words»). Это чувство больше слов, что ты вечная любовь...(задумывается). А кто его знает? Может быть... (игриво) Прежде, чем сойтись с Женей, Сеня оставил жену с двумя детьми, а она его за это прокляла. Отцовские инстинкты у него никуда не делись, поэтому у меня были бы все шансы влюбить в себя Сеню и разбить его семью. У меня к Сене...

Гера смотрит, как Женя прижигает Сене раны, а тот морщится. Отворачивается. Глядит в компьютер, а на большом экране, видно, как он дописывает еще одно слово, образуя надпись «Платоническое чувство».

Гера:
У меня к Сене платоническое чувство, а спит он – с Женей. Дурацкая комбинация, но... (задумывается и что-то для себя решив, кивает)... дерется он тоже с Женей, а не со мной. Хоть кости целы.

Файл третий
«Порнография»

Белый экран, моргнув, начинает переливаться, как бывает с компьютером в режиме «Standby». Возникает двусмысленная картинка. Над Герой вспыхивает свет.

Гера (кричит):
Мне все ясно! Совершенно! Чтобы найти подлинного друга, с которым хорошо не только спать, но и просыпаться, надо читать порнографию – то есть тексты, вызывающие похоть. Ведь что такое похоть?

Вспыхивает свет в другом конце сцены, где сидит Лара. Она вяжет.

Лара:
Истома.
Гера:
Ты не читаешь порнографию.
Лара:
Я ей занимаюсь.
Гера:
Да, ты довольна своим жизненным уделом, потому что все проблемы от сексуальной неудовлетворенности, а у тебя столько секса, что иногда лучше вязать, чем валяться в постели и стонать.

Лара за вязаньем, не поднимая головы, стонет.

Гера:
Не всем же повезло так, как тебе. У тебя есть муж, который тебя любит! Он тебя любит?
Лара:
Он даже детей не хочет. Боится, что я умру на родильном столе.
Гера:
Счастье тебе... И лавер тоже у тебя. Ты его любишь?
Лара:
У меня с ним роман.
Гера:
Ты с ним спишь.
Лара:
А что? Лучше романы читать? (хохотнув). Про воскресенье из ямы... (нараспев) В саду желаний яблоня цвела... Как там у тебя с Витей-садоводом?...
Гера:
Он уже не у меня. Он просто есть. Он несчастлив. У него есть дом, работа, собака, ум честь и совесть, а он несчастлив. Совершенно.
Лара:
Он мазохист?
Гера:
Он мужеложец. И ему тоже нужна вечная любовь.
Лара:
Да, он мазохист.
Гера (запальчиво):
Скажи, что ему делать, когда он приходит домой? Он уже скушал свой гуляш по-флотски, выгулял Мухтара и постирал нижнее белье... Что! Ему! Делать! Вите позарез нужна вечная любовь, но вместо нее ему присылают по интернету свои гениталии и говорят, когда трахнемся. Разве это ему нужно?
Лара:
А разве нет?
Гера:
Разумеется, нужно и это, но лучше бы в комплекте с потаенными устремлениями, искренними желаниями и неподдельной нежностью.
Ему нужна похоть тела в которой живет душа. Однажды Витя познакомился с бригадиром.
Лара (насмешливо):
Они оба делают город-сад. Какая удача.
Гера:
Они долго переписывались и обменивались мнениями по всяким поводам, но при встрече оказались совершенно посторонними людьми. Вите нравился фигурист Плющенко, а бригадир болел за "Спартак". Какая между ними может быть нежность?
Лара (отложив вязание и начиная одеваться):
Никакой.
Гера:
Но вот если бы Витя не кривил морду от порнографии, а ее читал, то наверняка безо всякой мороки прибрел бы себе подлинного друга, потому что честная порнография рассказывает не про сфинктеры, а про человека.
Лара (с наигранным пафосом):
Он поднес свой мощный лингам к моему трепещущему сфинктеру.
Гера:
Вот! Вот он, ключ к счастью! Если автор знает про лингам, то это, как минимум, означает, что у него не воняет изо рта, потому что он, как человек культурный, регулярно чистит зубы. А если уж автор сочетает лингам со сфинктером, то значит он не будет придираться к словам, когда Витя как-то не так выразит свои мысли. Остальное - дело техники. Нужно отыскать писателя этих слов и начать строить с ним отношения.
Лара:
Пойди найди такого автора, который сказал бы, что он – порнографический.
Гера:
Да, можно запросто ошибиться. Вот подойду я к товарищу под буквой «А», и скажу ему, что восхищаюсь его порнографическим творчеством, а он мне эдак криво ухмыльнется, скажет "вали отсюда, гэ" и размажет по асфальту.
Лара (мечтательно):
Никогда не пробовала знакомиться с порнографическими авторами. Они пишут в конце своих сочинений адрес и телефон?
Гера:
Нет, не пишут. Недальновидные люди. Они выражают свои потаенные душевные стремления, но забывают, что их читают и, может быть, хотят построить с ними отношения. Как-то в Интенете мне попался человек, который всех хотел в розовых чулках и простота, открывающая путь к его сердцу, свела меня с ума. У меня, может, в шкафу лежит несколько пар розовых чулок, которые я не ношу.
Лара (игриво):
Почему это вы не носите розовые чулки?
Гера:
Может быть, мы триста раз встречались в метро, на пляже или в концерте, может быть, у меня даже вспыхнуло вожделение, но безответно, потому что на мне не было розовых чулок, которые его возбуждают.

Лара, уже одетая, как на праздник, замирает.

Лара (потрясенно):
Они ключ, которым можно отомкнуть его душу... Так просто?
Гера:
Да, все просто. Может быть. Чтобы открыть врата рая, нужна какая-то мелочь. Розовые чулки.
Лара (морщится):
Порнография.

Файл четвертый
«Дед в пальто»

Экран опускается, на нем возникает изображение толпы. Люди с бокалами ходят туда-сюда в хаотичном режиме светской вечеринки Все в темном, кроме одного человека. Он приметен.

Лара (кривляясь, явно работая на публику, обращается к Гере):
Порнография! Какая порнография! В пальто, представляешь? Круглый год! Он в нем ел, в нем спал, и, наверное, в нем принимал душ. Можешь себе такое представить?
Гера (слушая вполуха и глядя на человека в белом костюме):
Не могу. Ужасно смешно. Ходить круглый год в одном пальто. Немодно ведь.

Лара усмехается, делает шаг в сторону. Сцена темнеет, оставляя светлое пятно с Герой.

Гера:
Пальто. Оно ему стало, как вторая кожа. Как же он дошел до такой жизни?

Звякает колокольчик. Вспыхивает свет и в его луче, рядом с Герой, обнаруживается Вечная Любовь в костюме старика: заштопаная рубаха, бородак, мешковатые и грязноватые штаны. «Дед» утрированно «деревенский».

«Дед»:
Жизнь сама довела и не спрашивала. Маешься?
Гера:
Пью. Домой хочу, но тот парень (Гера указывает на человека в белом костюме, который разговаривает с незнакомой женщиной)... Он меня отвезти обещал. У него машина. Жду теперь.
«Дед» (сварливо):
Своей-то чего нету?
Гера:
А деньги где?
«Дед» (ласково):
Эх-ты, гольтепа. Поди и пальта нет?
Гера (ежится):
Нет. Куртка есть, а пальто нет.
«Дед»:
Зря. Пальто - это святое. Спать идешь - тебе одеяло, в магазин идешь - все в карманы кладешь.
Гера:
Удобно. Ты, дедушка, молодец. Вот смеются люди над тобой, что ты всегда в пальто ходишь, а тебе хоть бы хны. Живешь, как хочешь, и на других не оглядываешься. Уважаю.
«Дед»:
(разочарованно)... Уважаешь? Всего-то...(спохватывается и продолжает надтреснутым стариковским голосом). Не живу я. Как баба моя померла, так ничего не осталось у меня. Думал, чужие мы, а как ушла, так кончилось все у меня. Труха одна, да холод лютый.
Гера:
Дети у вас есть?
«Дед» (подумав):
(тихо)... Пусть будут (громко, обращаясь к Гере) Куда ж без них. Трое. Старший баржи гоняет. Дочка, Лерочка, инженером сейчас. Детей у нее двое от дурака-дальнобойщика. В 16 лет забрюхатил, подлец, да увез в свою тьмутаракань.
Гера:
А третий кто? Тоже дочка?
«Дед»:
Сын. Супружница через него и кончилась. Довел он ее. Ростишь их ростишь, а они тебе, етит твою, сюрпризы преподносят, как не свои. Говно он, а не сын. Вместо сердца кувалда ледяная. Сколько она за ним бегала, просила, плакала, а он, эх.
Гера (в сторону):
В тюрьму сел. Попал мальчик в дурную компанию, а та его в преступный промысел завлекла. Сын за решеткой, а бабка - в могиле" («Деду») Жалко мне тебя.
«Дед»:
Чего меня жалеть? Меня жалеть не надо. Ты вон своего другана пожалей, глянь, как выделывается, а баба рожу кривит.
Гера:
Неправда, он просто комплименты говорит, чтобы сделать дамочке
приятное.
«Дед»:
Любишь?
Гера:
Я его впервые вижу... Его Лева зовут. (смотрит в сторону Левы, тот замечает его взгляд)... Да, он мне нравится. Очень нравится.

«Дед» смотрит на Леву. Оценивает, будто что-то подсчитывая. Сам с собой соглашается.

«Дед»:
Смотри, профукаешь.
Гера:
Много ты понимаешь.
«Дед»:
Много-немного, а кое-что понимаю. У нас на предприятии Тамара была. Волос, как грива конячья, а я через них сохнуть стал. Сильно красивая была женщина. На подруге ейной женился, чтобы, значит, поближе быть. Эх, молодой был, глупый, кепка-шестиклинка (со злостью) и ты туда же…. Сидишь тут, осиной стоеросовой, на своего чернявого пялишься, а он чего?
Гера:
Чего?
«Дед»:
Ждет, вот чего, как Тамара меня ждала, пока замуж не вышла, чтобы одной не быть. Жизнь, говорит, я ей всю порушил... Эх, распяла меня жизнь, как на дыбе вытянула, душу вынула... Тоже так хошь? Эх, ты, очки на носу, а не видишь ни хера.
Гера:
Ты-то прям все видишь. На себя посмотри. Рубаха драная, штаны на вынос опоздали. Ты куда пальто свое драгоценное девал?
«Дед» (радостно):
Без надобности оно уже. Мне тепло уж. Сладостно. Умер я.

Он хлопает себя по коленям, сцена падает в темноту. Одновременно под потолком возникает пятно света, которое медленно опускается вниз и освещает Геру, а рядом - Леву. Гера сидит. Лева стоит рядом. Из темноты доносится шум.

Гера:
Умер.
Лева:
Неужели? А не скажешь.

Берет Геру за руку. Гладит по руке.

Лева:
Теплая. Живая.
Гера (вздохнув):
Даже слишком. А ты знаешь, у тебя очень красивые руки. Длинные пальцы... Сильные. Ногти, как миндальные орешки.... Поедем?
Лева:
Куда?

Голоса смолкают.

Гера (тихо):
К тебе или ко мне. Как хочешь. Ты хочешь?
Лева (торопясь уходить):
Подожди, я только пальто возьму...
Гера (кричит):
Не надо!

Экран с грохотом падает, закрывая Геру.

Гера (выбираясь из-под экрана):
Ненужная вторая кожа.

Файл пятый
«В себе и из себя»

Гера почти без одежды лежит на экране, изображающем ложе. Лева стоит рядом. Одевается.

Гера (томно и искусственно):
Про счастье рассказывать неинтересно. В пересказе счастье получается глупым и мелким. Как китайский жемчуг, изгрызенный кариесом. Это получается от того, наверное, что сказав про счастье, ты все-таки не хочешь с ним расставаться. Ты бережешь его, подбирая какие-то особенно тусклые или наоборот крикливые краски, а настоящее прячешь куда-нибудь поглубже, чтобы не пропало, не потерялось, не рассыпалось. Я гуляю с Левой по бульварам, я посылаю ему на мобильник записочки...

Звучит автомобильный гудок.

Гера:
Левиафаня (выгибается и фальшиво стонет). Не уходи.

Лева, еще полуодетый, замирает.

Гера (в сторону):
Я всего лишь не хочу, чтобы Лева уходил, я хочу выпить с ним кофе, драться на подушках или, как вчера, ощипывать сухие листья у комнатных фиалок. Но мне надо содрогаться и выть, потому что нет другого способа задержать Леву, ведь похоть - это беспроигрышный вариант (Леве). Подь сюды, дарлинг.

Лева и Гера обнимаются.

Гера:
Когда ты волнуешься, у тебя лицо делается отсутствующим. Оно будто есть, и его будто бы нет. Оно ничего не выражает. Ты будто спишь с открытыми глазами. А может, это я сплю. Сплю и тебя вижу.

Звучит машинный гудок. Лева замирает и неохотно одевается.

Гера:
Я не хочу, чтобы ты уходил.

Закрывает лицо подушкой и дует в нее, будто плачет. Лева кладет руку на плечо Геры. Они опять обнимаются.

Гера:
Я качусь с вершины американской горки в мертвую петлю. Ты слышишь? Это ухает мое сердце.

Звякает колокольчик. Гера вздрагивает, оглядывается, в надежде кого-то увидеть и, никого не найдя, обращается к Леве.

Странно. Мы боимся говорить про счастье, как будто от того, что мы про него молчим, счастья станет больше, а это неправда и неправильно. Я хочу говорить про счастье, потому что оно ничем не отличается от горя, а про него мне еще мама говорила. «Если говорить плохое, то оно сбывается», - так она говорила, а почему бы мне ей не верить? Ведь правда? Мы ждем, мучаемся, у нас сомнения червями в душе ковыряются, а мы улыбаемся, говорим обыкновенные слова, и никто не замечает, что под словами есть смысл, что душа бьется наружу, а выхода не находит. Зачем тебе этот театр, когда ты ходишь вокруг, да около, трясешь юбками, в жизнь играешь, а на самом деле, может, умираешь от кровотечения внутренних органов. Это неправильно.
Лева:
Не говори ерунды.
Гера (увлекаясь):
Да, твоя душа кровоточит, она захлебывается сама в себе, а ты принужден прыгать под чужую дуду, непонятно для кого, как будто ты не человек, а одна от него оболочка. А когда ты догадываешься, что надо послать этого гребаного кукловода далеко, надолго, а лучше навсегда, когда ты открываешь свободу, то уже поздно – ты только и можешь, что чахоточной кровью харкать. Я не понимаю, зачем эти намеки? Зачем ждать, когда тебя сами поймут? Никто не поймет. Одним некогда, другим боязно, третьим наплевать. Все чушь и глупая ерунда! Не надо мучаться! Надо открыть дверку, за которой душа прячется, и все сразу узнают про тебя самое главное и будут стремиться к тебе.
Лева (насмешливо):
Будь проще и люди потянутся.
Гера (запальчиво):
Да, они тоже пораскрывают свои внутренние миры, которые перемешаются все вместе, как винегрет, и будет счастье. Ведь правда? Ведь еще можно вернуть словам их смысл. Можно попробовать.
Лева (выскальзывает из объятий):
(в сторону) Простота хуже воровства. (Гере) Мне пора, мне правда пора. До вечера?
Гера (кокетливо, немного фальшиво, неохотно, но послушно цепляя
привычную маску):
Ах, я не знаю. Я подумаю над вашим предложением.

Файл шестой
«Обыкновенно»
Лева читает.

Гера (жеманно, грамофонным голосом напевает на неизвестный мотив):
Я была в незабудковом маленьком дрессике,
Излучала невинность за бонтонным столом.
Мой амант показал свои новые презики,
Я сказала «Конфуз», я пошла напролом.
Лева (не поднимая головы):
Кривляешься
Гера (обычным голосом):
Извращаюсь....Все так обыкновенно. И стул. Стол. Диван.
Лева:
Есть хочешь?
Гера:
Хочу.
Лева (протягивая яблоко):
Будешь?
Гера:
Буду. А десять лет назад пришлось бы сказать «нет». Раньше мне казалось что от голода мои глаза приобретают загадочный блеск. Странно, от того времени у меня почти не осталось фотографий. Есть одна, групповая, где я стою в третьем ряду в университете. У меня костюмчик не по размеру, глаза, полуприкрытые, будто от усталости, и начес на голове. Ни то, ни другое, ни третье, категорически не идет. Но тогда было так страшно выглядеть обыкновенно! Банально! Как все! Мне казалось, что лучше заламывать руки, закатывать глаза и мяукать, вместо того, чтобы говорить.
Лева:
А Сормов доклад читал. Большей чепухи я в жизни своей не слышал...
Гера (заученно, но весело):
Он совершенно некомпетентен, потому что вместо головы у него – чугунок. Прежде мне было бы скучно слушать про постороннего человека. Вот я не знаю твоего Сормова и он мне в общем-то на фиг не нужен. Ты скажи лучше, что я душка, ты позволь мне кинуться к тебе, чтобы мы могли обняться и разомлеть от того, какие мы душки, что вот так взяли, да обрели друг друга. Такие у меня были бы раньше мысли...
(поет)
Я метнула в него свой коктейль переливчатый,
Измарав ему фейс и заляпав сюртук.
«Ах, шарман», - произнес хахаль мой неулыбчиво
И ударил в кадык. Как остер был каблук!...
Лева:
Я бы Сормову и метлы не доверил. Такой проект провалил.
Гера:
Холодно. У меня руки замерзли (натягивает рукава свитера на пальцы) Можно было бы начать демонстративно растирать руки, вздыхать, хотеть, чтобы Лева взял мои ладони в свои и согрел их своим дыханием.
Лева (заглядывая в задник книги):
И тридцати нет, но материал хорошо дает. Не глупа. Английский знает и муж швейцарец.
Гера:
Зачем ей английский, если муж швейцарец? Ты выбрит плохо. У тебя подбородок синий, а возле уха черный остров.
Лева:
Вечно ты... Ну, подари мне бритву новую, если не нравится...
Гера:
Нравится. Но я подарю... Все обыкновенно не потому, что таким кажется, а потому, что так и есть. Такая объективная реальность. И никакого романтизма. Это, наверное, старость.

Гладит себя по шее, проверяя не отвисает ли подбородок. Лева усмехается. Гера притворяется, что хочет просто почесать себе шею.

Гера:
Холодно. А у меня шарфа нет. Как я на улицу пойду?
Лева:
Замерзнешь.
Гера:
Точно. Раз шарфа нет, значит замерзну. Причина – следствие... Вот десять лет назад...
Лева:
Как разница, что было десять лет назад?
Гера:
Никакой... Ты так считаешь? (торопливо поправляет себя). Есть разница. Очень большая. Раньше можно было бы подумать, что тебе на меня наплевать, что я тебе незачем. Пришлось бы готовиться к непозорному отступлению, потом вокруг нас образовалось нервное поле и мы бы поругались. Без нужды, без повода и совершенно напрасно. А сейчас я не стану с тобой ругаться.
Лева:
Хватит уж с меня ругани на сегодня. Этот Сормов...
Гера:
Вот странно, я нормально дышу, у меня хороший аппетит и сон нормальный... Я не задыхаюсь от счастья!
Лева:
Зачем?
Гера:
Да, действительно. Зачем? Зачем задыхаться, если можно просто дышать полной грудью!... (раскидывает в стороны руки) Хорошо, что сейчас все так. Обыкновенно!
(счастливо поет)
Вспоминать не люблю, как летела я с лестницы,
Как шершав был бетон, и кошмарно битье.
Неподвижна, сижу в незабудковом креслице.
Скрип колес украшает мое бытие...

Второй акт

Файл седьмой
«На коленях».

Принципиальный момент: далее Гера становится менее картонным. Его реакции, реплики, поведение становятся более человеческими и, может быть, более человечными. Гера пытается говорить смысл слов, а ему отвечают одними словами...

Гера стоит перед Левой на коленях, голова на коленях. Лева сидит, как каменный.

Гера (недовольно):
На коленях, как на плахе. Уж ты решай сам – лечить или ампутировать. Не во мне дело!
Лева:
А в ком?
Гена:
В отце, сыне, святом духе. Выбирай.
Лева:
Я убью тебя.
Гена (наигранно):
Тогда тебя посадят. Ты будешь сидеть в тюрьме долго и мучительно, потому что, когда тебя будут судить, то судьи не зачтут за смягчающее обстоятельство твою ревность. "Туда ему и дорога", - скажут справедливые судьи и отправят тебя на каторгу на веки вечные.
Лева:
Язык, как помело.
Гера:
Да, именно так. Я говорю чепуху, а мне уютно, тепло и не стыдно. Что ты предъявишь суду в свое оправдание? То, что я, как честный человек, рассказываю тебе всю правду о случайном сексе без всяких обязательств?
Лева:
Нет, про это говорить не стоит.
Гера:
Тогда о чем? Что, кроме моего бездыханного тела, ты сможешь предъявить органам правопорядка? А знаешь, лучше очерни меня самыми черными красками. Например, напихай мне в карманы твоих драгоценностей, чтобы представить, будто смерть застигла меня при попытке к бегству.
Лева:
Скажешь тоже.
Гера:
Сказать по правде, я не понимаю, к чему портить себе жизнь ценой моей жизни. Ведь я испытываю к тебе чувства.
Лева:
Это ты мои чувства испытываешь. С другими трахаешься.
Гера:
Не с другими, а с другим. Стыдно сказать, я про его имя только догадываюсь. А знать – не знаю. Случайный сосед. Он мне сам руку на коленку положил. Никто его не просил...
Лева:
А стряхнуть руку нельзя было? Стыдно.
Гера:
Стыдно... Честно стыдно. Он старенький был. Жалкий. Рубаха рваная, и без пальто... почему-то... Рука холодная, а рот – махонький, как мышиная попка. Но мы не целовались! Один раз только. Самую малость. То был братский поцелуй. Или сестринский, я не знаю. Называй, как хочешь. Да, вот так: «дедский» поцелуй. От слова «дед». А потом надо было только расслабиться и получать удовольствие... Делов-то на пять копеек. Но мне все время что-то мешало и хотелось смеяться.
Лева:
Извращенец.
Гера:
Да, самый настоящий. У него холодные пальцы и вялый рот..
Лева:
Зачем ты мне изменяешь?
Гера:
Я не изменяю. Подумаешь, один раз глупость вышла. Разве я не имею права на глупость? Каждый имеет право на глупость. Глупости для того и существуют, чтобы их совершать. Ты тоже мог пойти на это дурацкое кино, а ты не пошел, потому что у тебя были дела.
Лева:
Выходит, я виноват.
Гера:
Никто не виноват. Нет тут никакой вины. Ты прямо как прокурор в этой шапке квадратной и в черном халате...можно подумать, что мне хорошо было, как в раю. А там не было ничего хорошего...Не было измены. Глупости. Измена начинается там же, где и ложь, а я тебе все рассказываю, как есть.
Лева:
Не жалеешь.
Гера:
Погладь меня.

Лева кладет руку Гере на голову.

Лева:
Твои волосы пахнут сеном. Я люблю, когда пахнет сеном... Скотина! Я люблю тебя.
Гера:
Странно, прежде ты не говорил мне про любовь. Ты говорил, что тебе хорошо со мной, что я тебе нравлюсь...
Лева:
Если смотреть на нас со стороны, то может показаться, что мы занимаемся чем-то неприличным.
Гера:
А на самом деле неприличным занимаюсь только я...

Гера зарывается носом в штаны Левы, долго молчит.

Лева:
Перестань!
Гера:
Ну, скажи? Скажи, зачем казниться из-за того, что уже не изменишь?! Зачем мне так казниться?

Экран опускается, замирая в нескольких миллиметрах от шеи Геры, словно заевшая гильотина.

Файл восьмой
«Страшная история»

Из темноты, в луче света возникает Лара. Она пьет коньяк из кружки. Гера лежит в ворохе тряпок. Он тоже с кружкой. Сеня и Женя смотрят на белый экран, как в телевизор. Звучит нарочито веселая музыка.

Лара:
Это очень страшная история. Я знала женщину, которая боялась звать в дом посторонних мужчин...зверела просто, если они приходили к ней домой или хотя бы намекали, что не против посмотреть, как она живет. Она все время переспрашивала, «вы хотите знать, с кем я живу, да?». Этот вопрос был ее навязчивой идеей. Она его задавала даже когда оставалась одна (нервно смеется) Бывало, встанет голая в ванной и себя в зеркало спрашивает: "Вы хотите знать, с кем я живу?". И врет. Сама себе.
Гера:
Трудно говорить правду. Это не каждый может. Думаешь, Лева тоже будет так, как эта твоя... голая в ванной?

Лара угрюмо смотрит в свою чашку.

Гера:
Да, ты, как в воду глядела. Говорила, что весело будет. Выпьешь коньяку и будет весело. Мне стало. Непротивно. А казалось, что этот горький привкус во рту навсегда. У меня в глазах было как на клумбе – все в розовом.
Лара:
Как рассвет.
Гера:
Как закат. Так честнее.
Лара:
Как рассвет. Так красивее.
Гера (нараспев):
В конце зимы мы спали с Левой. Потом наступила весна. А первого марта Лева сказал...

Из вороха тряпья показывается голова Левы.

Лева:
...Так надо.
Гера:
У тебя глаза блестят. Будто ты пьяный. Спи еще. Рано ведь. Зачем просыпаться в такую рань, если можно спать. Хочешь я нарисую тебе на спине рыбку? Зачем тебе жениться?
Лева:
Так надо.
Гера:
Заведешь себе деточку, будешь водить его погулять. Скажи, где вы трахались? Вы же трахались?
Лева:
Она меня с мамой познакомила.
Гера:
Там и трахнулись. Сразу после чаю с тортом. Мама ушла пописать, а ты завалил бабу на диване. Она беременна, да? Да, я знаю, она беременна. Скажи, а ты вчера, когда мы винцо пили и говорили, как поедем в Минск, уже собирался на ней жениться или только сейчас собрался? А когда предлагал мне завести ребеночка, ты уже осеменил ту женщину? Говори или убирайся. Нет, лучше сразу убирайся.
Лева:
Ты выглядишь глупо.
Гера:
Неправильно. Как все неправильно. Нечестно.

Лева с охапкой тряпья уходит.

Гера (оседает на стул, берет кружку, которую ему протягивает Лара):
Странно, раньше мне казалось, что я умею прощаться. Я люблю Леву.
Лара (заученно):
Надо было ему сказать... А Лева говорил, что тебя любит.
Гера:
А в итоге сказал больше, чем мне бы хотелось.
Лара:
Жалость какая... Чего я не отбила его у тебя? Сама себя не узнаю...

Лара нарочито весело хохочет, пытаясь развеселить Геру. Сеня замахивается на Ваню.

Гера (весело):
У них чувство!... Скажи, если бы тебе пришлось выбирать, от чего отказаться, от умения плакать или от умения любить, чтобы ты оставила себе?
Лара (подумав и что-то для себя решив):
Не скажу.
Гера:
Мне лучше слезы. Они даруют освобождение.
Лара:
Когда я поплачу, то мне кажется, что я воздушный шарик и рвусь к небесам. Мне кажется, что я могу запросто унестись куда-то далеко, где ничего нет, кроме ветра, который гудит как электрические провода – уууу.
Гера:
У меня есть знакомый портной, который шьет корсеты для балерин. Работы у него так много, что для жизни места не остается. Я не знаю, что бы с ним случилось, если бы он - будто бы случайно - не колол себе иголкой пальцы. Тогда он все бросает и плачет. У него большая производительность труда, корсеты все лучше, а заказов больше. Он работает, как заведенный. Ужасно много. Так много, что однажды он мог бы выскочить из этого круга в каком-нибудь страшном направлении. Но у него есть иголка, к ней - слезы, а после них - облегчение.
Лара (воодушевленно):
Помнишь фильмы из времен Сталина? Там у героев всегда сияющие лица. Знаешь почему?
Гера:
Они все умерли и стали святые мученики.
Лара:
Их лица сияют, как одуванчики в июне. Это от того, что людям приходилось много плакать. Они рыдали тайком, а, перестав, запросто верили в светлое будущее.
Гера:
Да, эта легкость приходит только после слез, которые вымывают из организма обиду, горечь и страх. Когда я плачу, мне кажется, что меня истыкали ножом, а слезы это моя кровь. Да, именно так. Я ни за что не откажусь от слез потому, что они входят в состав крови. Не знаю, из чего сделаны слезы, и даже думать об этом не хочу: неведение помогает представить, как слезы бегут по моим венам вперемешку с кровяными тельцами, и если они кончатся, то это будет значить, что жизни во мне уже не осталось.
Лара:
Вот ученые все бьются над вопросом, почему мужчины живут меньше женщин. Они сочиняют всякие гипотезы, кивают на алкоголизм и даже на несовершенное строение мужского организма. Я думаю от того, что мужчинам запрещено плакать. В детстве они плачут навзрыд, а с возрастом стыдятся слез... Как дети, ей-Богу...
Гера:
Я помню одного человека, который не умел плакать. Злая судьба рвала ему душу, а он не плакал. Говорил "не имею права". "Я же мужчина", - говорил он.
Лара:
Я его знаю?
Гера:
Может быть... (подумав, спешит добавить)... На планете все знакомы друг с другом через пятого. Или хотя бы имели секс... Тот человек, который не умел плакать, очень хороший. (опять торопливо добавляет). Он был очень хорошим.
Лара:
Если бы кто-то украл бы у меня способность плакать, то я, наверное, умерла бы. По швам бы треснула, как тесные брюки. Как ты думаешь, у меня не сильно большая жопа?
Гера:
Она у тебя красивая. Лучше бы он на тебе женился. Мне было бы спокойней. Хоть передаю в приличные руки.
Лара (глуповато улыбаясь):
Кого, меня?
Гена:
Все-таки, ты настоящая женщина. Рисуешься даже когда это категорически противопоказано.
Лара:
Ну, прости.
Гера:
Мне нравится, когда ты показываешь свою женственность. Играя солнце, ты создаешь тень. Лева прав - проще жениться. Но если уж ему жениться, то лучше на таких женщинах, как ты – понятных и ярких. Ты любишь играть солнце, а, значит, не можешь не отбрасывать тени. Тени красивой женщины - это ее мужчины. Интересно, мне разрешат придти на Левины похороны?
Лара (раздраженно):
Зачем ему умирать?
Гера:
Зачем ему умирать? (будто открывая тайну) Все это время, как ушел Лева, я говорю о нем, как будто его нет... Я кричу, бью посуду, двигаю мебель, а его уже нет. За ним закрылась дверь и он умер.
Лара:
Для тебя?
Гера:
Вообще. Я думаю, это были не проводы, а убийство.
Лара:
Кто кого убил? Ты его?
Гера:
Он меня... Или наоборот? (задумывается и продолжает про себя). Надо ли хранить остатки любви?... Остатки, как и останки - они воняют... (придя к какому-то решению, обращается к Ларе). Да, ты права, зачем ему умирать? Зачем ему умирать еще раз? Это невозможно. Мертвые не умирают.
Лара:
Неправда. Та женщина... в ванной. Она умирает. Я знаю. Я точно знаю. Она умирает каждый раз, когда спрашивает себя, с кем она живет.
Гера:
С кем она живет?
Лара:
С левой. Думаешь мало их... таких?

Нарочито веселая музыка становится еще слышней. Гера раскачивается из стороны в сторону, его лицо ничего не выражает. Лара беззвучно рыдает. Музыка звучит даже слишком громко, почти оглушая. Лара, пытаясь остановить слезы, делает взмах рукой. Музыка резко обрывается, на сцену обваливается чернота.

Гера (из темноты):
Какая страшная история.

Файл девятый
«Говно и бриллианты»

Гера лежит. Лара вяжет. Сеня и Женя смотрят телевизор, который не слышно. Сеня, жестикулируя, что-то втолковывает Жене.

Голос Левы:
Сволочь...ты...ты...ты...
Гера (весело):
Бывают люди которым мат к лицу, и будто даже по фигуре. Вот Сеня, например, хорошо ругается. Он земной и плотный.. Особенно мне нравится, когда он пересказывает мелодрамы, к которым неравнодушен без всякого стеснения. Истории Сени пахнут жизнью. Прежде мне было непонятно, к лицу Леве мат или нет (прислушивается). Нет, не к лицу. Я могу нажать кнопку и выключить его из жизни. Но не буду. Я оставлю Леву на связи, на привязи, на крючке. Так выгуливают рыбу, прежде чем выбросить ее на берег. Я не хочу слышать его голос. (принюхивается) Он воняет. А я удовлетворен (нежно в трубку) Сволочь.

Лева визжит и бросает трубку.

Гера:
Тяжелое слово. Густое. Как горелый шоколад (прислушивается к гудкам). Гудит, как будто утешает. Это правильно. Лева обманул меня, а не я его. Все остальное было потом. Сначала он был сволочью. Он, а не я. Не я. Не я. Не я. Не я. (кричит) Сволочь!
Лара:
Человек наполовину состоит из говна, а наполовину из бриллиантов.
Гера:
Правильно. Человек - это говно и бриллианты. Иногда кажется, что человек плох, то это, может, только потому, что говно смердит, а бриллианты лежат себе потихоньку (слушает гудки, напевает в такт) В интернете хорошее слово узнал. Расторможенная психика. Без тормозов. И без головы. Гляди!

Гера показывает Ларе таблетку. Сеня и Женя сидят вместе, как волнистые попугайчики.

Лара:
Ты опять? Как тогда? Ты в своем уме?!
Гера (обрадованно):
Ага, ты помнишь?
Лара:
Тебе нельзя. В другой раз ты просто не вернешься. Отдай! Дубина!
Гера (прячет таблетку в карман халата):
Дубина, а не сволочь. Ты считаешь, что мне не подходит химическое счастье? А какая разница, химическое оно или нет? Ты просто находишься в счастье. Оно заканчивается и ты - вместе с ним. По тому же пути, той же дорогой.
Лара:
К чертовой бабушке! Никогда не думала, что ты можешь так кричать.
Гера:
Страшно? Мне казалось, что Сеня и Женя – как две амебы. Они сплелись, чтобы стать единым целым.
Лара:
Кричишь! Стонешь! Потом руку тянешь, глядишь на нее и хихикаешь! Истеричка!
Гера:
Истеричка, но не сволочь. Мне казалось, что я клякса, готовая к делению. Что моя рука сейчас отвалится и заживет своей жизнью.
Лара (думая о своем и явно не слушая):
Заживет. Все заживет.
Гера:
 Ведь правда смешно? Она бы играла на рояле и зарабатывала себе на жизнь.

По телевизору грохот и шум погони. Лара вздрагивает, оглядывается на Сеню и Женю. Гера быстро достает таблетку. Выпивает.

Лара (повернувшись к Гере):
Зачем тебе? Ты можешь запросто пропасть.
Гера:
Упасть. Или подняться... (скороговоркой) Пропасть-упасть-подняться.... Без тормозов. Страшно и весело... Я точно знаю: остатки любви не надо хранить. Их нужно разбивать в лепешку. Недобитая любовь - как протухшие иллюзии, своим рыбным запахом они пропитывают все вокруг, отчего кажется, что и сам ты - не человек, а его останки. Все просто оказалось. Ты не поверишь. Как три аккорда. Я звоню секретарше, а она мне сама все выдает – кто у Левы в конторе ребенка ждет и куда позвонить.
Лара:
Сука.
Гера:
Смешная оказалась баба... (презрительно) Невеста. Голосок хриплый, слабый. Испугалась. Залепетала чего-то... (кривляясь) «Я вас не понимаю, я вас не понимаю!». Как заводная кукла, которая все время говорит «мама».
Лара:
Ой, мама.
Гера:
Она пообещала сохранить разговор в тайне. Говорила «конечно-конечно», а сама наверняка уже набирала его телефон по внутренней связи.
Лара:
Хотела сказать, кто в этой истории сволочь.
Гера:
Говно и бриллинты. Их всегда пополам.

Файл десятый
«Песня»

Лара садится в позу «лотоса». Из телевизора-экрана льется песня «Нежность». Женя и Сеня, обнявшись, качаются.

Гера (напевает):
...А-а-апустела без тебя земля-а-а, как мне н-несколько часов прожи-и-ить (помолчав, начинает говорить). У меня некрасивый голос.Однажды магнитофон два часа записывал все, что я рядом делаю. Получилось, что я много шуршу, брякаю, а еще общаюсь в одиночку. На беседу это, конечно, не похоже – только какие-то «угу», «я вот...». Какие-то обрывки. Наверное, можно было стереть эту запись, потому что в ней, в общем-то, нет никакой информации. Но я не могу. Теперь эта кассета лежит у меня вместе со старым видео. Я там тоже есть и ужасно себя стыжусь. На этой записи у меня длинная челка, прежде, чем опрокинуть рюмку водки, я по-старушачьи поджимаю губы, а еще слишком заинтересованно гляжу на коллегу по имени Вадик. Он был бы похож на грузного бога, если бы не большое родимое пятно на лице. Но Вадик мне нравился даже с красным пятном, а может только благодаря ему. В детстве мне нравились собаки с подбитыми ногами, потому что их можно было прижать к груди, зарыться носом в жесткую шерсть и плакать... (напевает) Только п-падала листва в сада-а-ах... (вновь начинает говорить). Да, на этом видео заметно, что я не умею скрывать своего интереса, да я и сейчас не умею. Моя внутренняя жизнь ни для кого не секрет.
Лара:
Чем бегать со своими комплексами неполноценности, займись чем-нибудь полезным.
Гера:
Записаться на курсы йоги?
Лара (обиженно):
Хотя бы. Жить надо, а не ныть.

Лара закуривает.

Гера:
Так точно. Я лезу к тебе со своим внутренним миром, а надо готовиться к новой оболочке (задумывается и начинает трястись от смеха) Я стану мымрой в очках! Мне нравится. Вот только надо бы у знакомых привычки пособирать, чтобы потом легче было. Чтобы велосипед не изобретать. Потом. У Сени я бы украл левую бровь. Он так вздергивает ее (показывает). Иронично. У Жени...? Женя говорит, как надо. Все эти его «мне кажется-позволю себе заметить-могу лишь добавить» - как наждачная бумага. Словесная шелуха выравнивает любую мысль. Даже самую неожиданную. А у тебя надо украсть привычку курить. Ты держишь сигарету на кончиках пальцев. Они кажутся еще длиннее и можно подумать, что струйка дыма вьется у тебя прямо из указательного пальца. Но я не стану курить так как ты. Эта поза подходит тому человеку, с позорного видео. Мне в моей новой оболочке лучше вообще не курить, а рассуждать о вреде табака.
Лара:
Вздергивать бровь и слегка улыбаться - намекая, что это, может быть, всего лишь тонкое надувательство.
Гера (садится на пол, пытаясь принять позу лотоса, но уже засыпая):
Мне кажется, у меня получится. Я могу научиться быть, как надо. Нарастить непроницаемость. И никто не разглядит, о чем я думаю; всем будет удобно, а мне удобнее всех, потому что согласие с собой очень нужно в жизни, а оно невозможно, если ты смотришь на себя, содрогаешься от стыда за свою оболочку, хотя она ни в чем не виновата...

Гера падает в тряпки.

Лара:
Представь себя растением. Цветком на лужайке, с собравшимися во впадинках каплями росы.
Гера (тихо поет):
Только грустно на земле одной, без тебя, а ты все летишь и тебе...дарят звезды, тва-ю-ю нежна-а-сть...

Гера умолкает, но песня звучит дальше: ее подтягивают Лара, Сеня, Женя. Их пение звучит красиво, слаженно –душевно. В мелодию вплетается веселый, легкий, освежающий перезвон колокольчиков, моргает белый экран и на нем возникает надпись «Вечная любовь». Экран дергается и поднимается вверх, подтягивая за собой и Геру. Кажется, что это полет.

Файл последний
«Двадцать слов»

Гера приземляется где-то наверху, на залитой слепящим светом площадке.

Гера:
(обращаясь к Нему) Хорошо! (в сторону) У тебя круглые глаза с густыми ресницами, изогнутыми так сильно, что кажется, будто ты вечно кокетничаешь, даже если всего лишь смотришь (щурится, закрывая глаза рукой) Слишком много света. Какой неприличный свет. Кажется, что он делает что-то предосудительное. Не страшное, но неприятное. Как пилинг в косметическом кабинете. Вот выходишь к чужим теткам. Морда в манную кашу распарена, а в голове вопрос трещит, как электростанция: «Зачем ты здесь?».
Вечная Любовь:
Тебе – здесь - удобно?
Гера:
(обращаясь к Вечной Любви) Мне легче. (в сторону) Я уже не кажусь, я уже есть. Я могу запросто подойти к тебе и рассмотреть тебя со всех сторон (кружится вокруг Него и бормочет про себя). Кроме вечно удивленных глаз у тебя небольшой пухлый рот с капризно изогнутой верхней губой. У тебя длинная шея. У тебя голова. У тебя грудь. У тебя ноги. Талия. В тебя нельзя влюбиться. Невозможно, потому что страшно. Нельзя позволять себе эту голгофу. Любить того, кто заведомо тебя лучше. Нужно выбирать по себе, потому что чудес не бывает. Я понимаю нашу разницу. Понимаю и принимаю, потому что она существовала всегда. Только теперь усложнилась. Наша разница выгнулась в новую фигуру. Раньше это была лесенка, я - внизу, ты - наверху, а теперь, скорее, два шара с тонкой перепонкой посередине, возникающей на глазах, с легким гудением выскакивающей из глубины прозрачными звеньями, которые сами собой собираются вместе в неделимое целое. Мне хорошо.
Вечная Любовь:
Оно и видно.
Гера (в сторону):
Чудес не бывает. Каждый сам по себе. Каждому свое... Но ведь все, может быть, не случайно. Не просто. И написано не нами. А теперь и неважно, потому что я здесь. С тобой. Лицом к лицу. Прежде мне было бы страшно от такой близости. Мне было бы спокойнее восхищаться тобой издалека. Твоими глазами, ртом, талией, шеей. У тебя шея красивого зверя, глядя на которую хочется пить. Кому это надо было? Зачем? Может быть, меня поместили в самый центр застывшего солнца, чтобы помучить? Чтобы корчить меня, как кусок мяса, который положили на угли? Или, может, я тоже могу теперь мучать, ведь теперь я тоже знаю правила игры? В конце концов, в тебе слишком много предупредительности, чтобы не быть мне ровней. Ты играешь важность, а на самом деле ты – Вечная Любовь... А давай у нас будет шанс?! Ведь я - как и ты, совершенно как ты! Я тоже - собственная заслуга. А теперь я уже умею слушать, понимать, выглядеть, соответствовать. Я лучше, я гораздо лучше, чем прежде.
Вечная Любовь:
Мне приятно.
Гера (волнуясь, просветленно):
Мне тоже...(в сторону) Раньше у тебя была деланная улыбка. Будто нарисованная. Она и была нарисованная (поднимает голову к лампе). Странно. Лампочка включена. Будто света не хватает. Будто скоро ночь. Гудит. А может это ангелы? Пусть это будут те самые ангелы, которые слетелись мне на плечи. Они вцепились в меня острыми птичьими коготками и вытянули из темной дыры, в которой пришлось барахтаться даже слишком долго (смотрит на Вечную Любовь) Нет, я не обманываюсь. Я знаю абсолютно точно, что у тебя настоящая, улыбка. Она не приклеена. Твоя улыбка – улыбается, потому что окрашена чувством. Может быть, она не для меня, а вообще. Она для того, кто пришел из ночи в день, или изо дня в ночь...- неважно.

Гера идет, балансируя, будто по канату.

Гера:
Я иду, сон еще сидит в моей голове, но я уже знаю, что мое сердце сейчас ухнет вниз, замрет в глубине и вернется назад, возвратив все на свои места.

Гера щелкает пальцем. Вечная Любовь принимают ту позу, в которой начался их диалог. Колокольчики начинают вызванивать ту прежнюю, освежающую, легкую мелодию.

Вечная Любовь:
Как там было?

Гера загибает пальцы, мысленно считая.

Гера:
Хорошо.
Вечная Любовь:
Тебе – здесь - удобно?
Гера:
Мне легче.
Вечная Любовь:
Оно и видно. Мне приятно.
Гера:
Мне тоже.
Вечная Любовь:
Как там было?
Гера:
Хорошо.

Сосчитав слова, Гера зажимает руки в кулаки и поднимает их к верху.

Гера (живо, по-человечески, словно проснувшись):
Ровно двадцать. Всего лишь двадцать. Попытка Вечной Любви из двадцати слов. (сосредоточенно смотрит на кулаки) А кто сказал, что Вечной Любви надо быть многословной и большой, как река Амазонка? Пусть будет двадцать слов. Пусть будет всего лишь попытка. Намек (задумывается, а найдя ответ, просветленно улыбается) Конечно! Намек даже лучше! В этом есть что-то несовершенное, незавершенное - вечное !

Гера смотрит на Вечную Любовь. Кидаются друг другу в объятия. Начинают танцевать. Вначале в тишине, громко шаркая ногами, а затем под балладу «More than words». Медленно опускается почерневший экран.

Гера:
...Разумеется, у комаров Вечная Любовь не такая длинная, как у слонов. Но чем комариная вечная любовь хуже слоновьей? Любовь есть Любовь. Она либо есть, либо ее нет.

Сделав очередное па, они подпрыгивают к экрану и повисают на нем.

Гера:
Кому бы она ни доставалась - комару, слону или человеку... Вес-то у нее всегда одинаковый.

Они спрыгивают вниз и опять танцуют.

Гера:
Мне кажется, что каждому существу на Земле от рождения выдается одинаковое количество Вечной Любви. Просто у одних она возникает пунктирным мимолетом, а у других (смотрит на Вечную Любовь) - один раз и уже навсегда... Уж как получится.

Экран опускается до самого пола, закрывая танцующую пару от зрителей, как занавесом. На экране вспыхивает надпись «ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ». Буквы, подрожав, исчезают слогами в такт тому, что говорит Гера.

Гера:
Как-по-лу-чится.

По экрану бегает курсор, закрывая одну компьютерную программу за другой. Добравшись до проигрывателя музыки, он нажимает на «отключить», музыка – звучащая уже несколько картонно, умолкает. Экран вспыхивает, затем медленно чернеет, музыка вновь начинает звучать – уже в полную силу и во всю оркестровую красоту. Сцена медленно погружается во тьму. Слышно только шарканье ног и «More than words».


Голос:
Вот и вся история.... Можно ли после этого верить в Вечную Любовь?... Вы так считаете?... (смеется)... Тогда... до встречи... когда-нибудь.

Звякает колокольчик. Он звенит чуть дольше, чем прежде, завершая музыкальную фразу, прежде все время остававшуюся недосказанной.

КОНЕЦ


Сентябрь 2004 – август 2005.