Принужденный к власти

Принужденный к власти


Мэр города Н дважды хотел повеситься…

Не дали. Сволочи! Он, видите ли, нужен людям. Видел он этих людей в одном месте…За титановой решеткой. Только «доброхотов», хранителей его тела посадить некому.
Все прогнило. Не без его участия, конечно. Не просто так ценят и уважают в городе его безотказные руки, ручки и печати.
Он пытался утопить свою память в вине. Спился. А все равно помнил…

Каждый день он допоздна засиживался в кабинете, пил водку, вспоминал, размышлял и плакал. За ним пристально следили, но никто не мог отнять у него воспоминаний, как отняли веревку.

Сначала его развели с женой. Убедили, что не пара она ему. Высмеяли его несовременные взгляды, плюс обычное в таких случаях «раз живем!». Подсунули пьяному последней рюмкой мягкую улыбчивую женщину, связь с которой он не смог прекратить. Грех сладок. Любовница умела льстить. И еще – платочек с узелком… Но об этом стыдно рассказывать даже себе самому. Накрепко в нем укоренились эти пионерские «табу». Впрочем, это, скорее, ханжество, чем скромность. Гадкое провинциальное ханжество.
Ему удобно было с этой женщиной. Деловая. С ней он зажил богато. Без неловких вопросов от окружающих: «На какие шиши?» Любовница красиво «отмывала» взятки. Эх, Антонина… Славный у тебя бизнес был – молоко.
Потом, после регистрации брака, у новой жены дело вширь пошло: колбаса, водка, банк. Что говорить, умела работать. И мужа на трезвый образ жизни закодировала. Муж-пьяница никому не нужен.
Если бы не эта б…!! Если бы не…
Любовницей очень подарки жаловала. А откуда их взять, когда семья на руках и зарплата - вся до копейки - хозяйке принадлежала? По привычке полгода приносил после развода раз в месяц деньги в свой прежний дом. Ладно, из другой песни слова… Да… На одном окладе две бабы сидели! Пришлось крутиться как-то. Позже думалось: « Знали, как мне руки выкрутить».
Они всегда знали к кому с какого бока зайти. Всегда добивались своего. Если не пряником, то кнутом. Он видел, как однажды били Валеру! А сколько натерпелся в психушке Виктор?! Он рад был пряникам, потому что не выдержал бы их кнута.
- Господи, кто это? – взглянул как-то на себя в зеркало и испугался.
В последнее время некогда себя разглядывать. Вот и не узнал. Не часто смотрелся он теперь в зеркало. Противно. А может быть и боязно. Его лицо больше не напоминало отца. «После 30 лет человек отвечает за свое лицо сам». – вспомнилось ему чье-то утверждение. Именно тогда ему впервые пришло в голову: « А не заложить ли к чертовой матери всю компанию?!»
Совесть, встрепенувшаяся от новых быстрых и коротких мыслей, попыталась сдвинуть давивший ее черный камень.
- Нет. Стаса убили. Кольку убили. Сашу-богатыря и то убили. А уж Саша не мне чета. Да и кому закладывать? Везде давно свои.
Совесть привычно прогнулась, перестав терзать. Черный булыжник блеснул, рождая новый взгляд на вещи.
- Зачем все это? Господи, я один из многих. Время такое. Чтобы удержаться наверху, нужно быть хитрым. И ведь много хорошего сделано. Неужели грешков не покроет? В стране не первый десяток лет все продано. Я не могу сломать систему. Необходимо войти в нее, чтобы самому жить по-человечески.
На этом слове он поперхнулся. Засмеялся. До икоты. До истерики. Вспомнилась «человеческая» жизнь. Весь, так сказать, период. Он – элита! Они – элита! Говно, плавающее сверху, они, а не элита. Если по какому-то ужасному закону отбросы выталкиваются вверх, значит, страна идет ко дну. Как они называют ее сейчас? Эта страна?… В другой стране и он был другим.
Раньше, помнится, он говорил друзьям, что без конкуренции идей и репутаций прогресса ни в чем не добиться. И правильно говорил. Можно сколько угодно рассаживать в руководящие кресла милых и родных людей, удобно и сладко жить в их обществе, но потом внезапно обнаружится, что в государстве кончились, к примеру, гвозди. Все! Нечем прибивать к кресту. И наплевать, что в мире гвозди давно никто не производит и не использует: технологии там другие. Что нам их новые технологии, когда у нас железа на старые гвозди не хватает?! Отсталость, разруха? Наплевать, над руководством не каплет.
Он поерзал в мягком кресле, криво улыбнулся своему размытому отражению в полированной столешнице и громко крикнул, погрозив кому-то кулаком:
- Много чего я говорил. Романтиком слыл. В перестройку верил. Всерьез ее принял, идиот.
Собственный голос удивил. Страшно захотелось водки. Представилось, как он выйдет из кабинета, который регулярно обыскивает его охрана, пьяным до безобразия, как удивятся посетители и разозлятся амбалы. Хорошо! Он пошарил под ковриком возле письменного стола, нащупал маленький плоский ключ и злобно хихикнул. Ключик подошел к дверце за двумя рядами книг в роскошном книжном шкафу. Предусмотрительный предшественник завел за томами Ленина и Маркса вместительный бар. Теперь водка, коньяки и ликеры прячутся за толстыми фолиантами по экономике, а ключ по-прежнему под ковриком возле правой передней ножки стола.
Между прочим, в баре на внутренней дверце осталась мудрая надпись: «Жить в обществе и быть свободным от общества - не получится!»
Он достал полутора литровую бутыль местной водки и налил стакан до половины. «Развязывать» было страшно. Ну да не в первый раз.
- За восьмидесятые! Аминь.
Мысли в те годы у него хорошие были, светло- серые в розовую крапинку. Дерзкие умы в стране карьеры уже не делали. Он как-то забыл об этом после первого серьезного назначения. Особенным себе казался, достойным доверия и уважения. Старался оправдать.
Сашка растерзал его недоразвитые мозги, рассказав несколько историй из частной жизни партийных бонз.
- Служи, дурак, - смеялся над ним Сашка. – Служи. Но понимай кому служишь. Ты знаешь кому страна принадлежит?
- Народу.
- Ой, дурак… Страна принадлежит тем, кто ею управляет. И перестройка – это пристройка крупных коммунистических состояний в развитую капиталистическую экономику. Кооперативы, малые предприятия позволяют «отмыть» практически любые суммы. У стариков закрома давно ломятся. Но светиться в качестве президентов фирм и банков будут другие. Возможно, такие, как ты. Лови свою удачу, пролетарий!
Он и сам понимал, что имея до 90-х годов только зарплату,( самая большая не превышала 1.500 рублей), завод не купишь и банк не создашь. По частным карманам разбегались бюджетные деньги, чтобы позже организованно покинуть страну. Но тогда молчали все. В том числе и спецслужбы. А с другой стороны, чего им вопить? Управляющие банками и страховыми компаниями через одного были офицеры КГБ. Может их тогда на финансы по спецпризыву бросили?! Хотя, нет. Профессиональная подготовка помогла угадать нужное место. Спецпризыв…Придет же такое в голову. Смешно.

Правда, потом случился иной призыв. Политический. Понадобился молодой, до сорока лет, высокий, спортивный, улыбчивый мужчина, без сложностей в биографии, с хорошо отремонтированным языком, любящий деньги, умеющий быть благодарным, с гибкой психикой. Его нанимали на трудную работу за солидное вознаграждение. Обещали почет и бронежилет с охраной. В случае чего -–похороны за счет нанимателя. А в трудовой книжке запишут – мэр города.
На самом деле предстояло трудиться Сашкиной «шестеркой».
Воспоминания прервал залповый вброс в организм алкоголя: дошел до больного.
- Я конкурс выиграл. За меня Сашка поручился. Эх, Сашка! Деньги страшно любил. И зачем ему столько нужно было? Говорил, чтобы сначала иметь всех баб, а потом – всех мужиков. Деньги, мол, власть. А власть пользуется каждым, кто под нее попадает. Но в политику Сашка не полез. Толкнул под власть соседа по парте. Век не забуду, друг…
Поначалу мне с Сашкой интересно было. Вокруг люди вроде бы важные, чиновные, а послушаешь о чем говорят – уголовники. Нравилось ребятам быть в банде. Личным оружием все время хвастали. У них тогда было ощущение колоссальной силы. Вокруг каждого по двадцать-тридцать амбалов кормилось. Сбившись в кучу, Сашкины приятели играли в войну. Против кого воевали? Думали, что против другой армии. А получилось – против мирного населения. У кого отнимали? Суки все!
Я Сашке с пятого класса ни в чем отказать не мог. Он мне жизнь спас. Кроме него никто не бросился в темную страшную жидкую муть за белобрысым парнишкой. А Сашка вытащил, отнял худосочного хлюпика, которого и не знал толком прежде, у смерти. В больницу приходил, персики приносил. Первый раз я тогда персики пробовал. Сладкие были…С тех пор я за Сашкой хвостом носился. Любил его, восхищался непослушной мальчишеской стихией его характера. Да разве я один? Сашка – везде первый: в спорте, в драке, в любви. Драться, правда, с каждым годом становилось все меньше причин. Сашкино слово становилось законом. Для многих. Через несколько лет – для всех.
Сашке от жизни всегда много нужно было. Он – везунчик. А я после института прилично заработать не мог. Мне бы терпения побольше, я тогда по-другому жизнь бы прожил. Вместо терпения и самопознания, я побежал к сашке. За помощью.
Теперь – контракт. Не вырвешься. На Сашку у кого-то тоже контракт был. И не уберегли ни деньги, ни амбалы. От своих не убережешься…
Когда я пить-то начал по черному? Когда меня Сашка пенсионным Фондом руководить поставил. Учуял, что в стране через эту структуру можно не только деньги «отмыть», но и чужого не слабо хапнуть. А у меня планы были другие. Раз я руководитель фонда, значит, думал, могу получить для стариков дополнительный доход, поддержать их в трудное время подарками и прибавками. Закон о фондах позволял… Только Сашка не позволил. Сначала изъял доход, потом «занял» основные средства. Попробуй не отдай ему! Это пенсионеров можно футболить по кабинетам в поисках пособия на старость. Сашкиным дружкам не откажешь.
Противно и стыдно было с непривычки. Но я быстро привык и штамповал одну и ту же фразу: «Задержка пенсий будет погашена в ближайшее время». Зачем старикам знать, что у Сашки должок образовался и надо срочно отдавать кому-то «бабки».
Деда тогда своего часто вспоминал. Надрывался он за трудодни, за галочки в журнале. Два поколения собрали огромные богатства, создали мощное государство, которое расхищают сегодня их бездарные алчные внуки. Нам, нищим духом, очень хочется иметь кредитную карточку и чековую книжку. Осточертела сберегательная. Не хотим жить, как многие здесь – хотим, как немногие там. «Мы, пионеры, дети рабочих» ! обзавидовались на житуху за бугром и послали своих дедов к едрене фене. Грамоты дворянские бросились покупать. Сашка себе княжескую родословную приобрел. А ведь до шестого колена из крестьян в семье старшие были. Это точно. Папашка его в органах служил. Там раньше на этот счет строго проверяли. Помнится, генерал гордился нищетой своих дедов. Однако, сыну своему оставил заводик с капиталом. Крестьянский сын и внук, генерал, очень камушки любил. До 90-х годов «в тени» ими восхищался. А как на свет вылез – скоропостижно скончался.
Да, Сашок с детства жил в сливках общества. Теперь нужно быть сливкой повышенной жирности. Вот Сашка и заторопился в бояре. Но меня он никогда не забывал. Покровительствовал. А может быть искренне любил преданное существо, которое выловил когда-то в реке. Он ведь мне кличку в школе придумал - Му-му! После сам же и отбивал охоту у разных весельчаков вспоминать ее. Сашка был ко мне привязан, как к свидетельству, что у его души есть лучшая сторона.

Первое место в партийных списках у красных выбил! Мэром города меня сделал. Без моей подписи у важных людей нет доступа к имуществу и бюджету большого промышленно развитого города. Это вам не пенсионный фонд.
После Сашкиной смерти я совсем нежадным стал и понятливым. Только так одиноко мне без него на этом свете стало, что уединился я как-то с петелькой и… Хотел встретиться с Сашкой! Морду ему набить! За доброту его и заботу!… не отпустили, сволочи…

Рука вновь потянулась к бутылке. Забулькала крепкая в стакан. Он запивал боль, заливал, топил… Но воспоминания от выпитого становились только ярче. Алкоголь не умиротворял и не расслаблял. Раньше от водки пелось хорошо. И радость по жилам торопилась, заполняя теплом организм. Теперь от водки холодно.
- Помянем нас, Сашка! Ты был прав. Слабый я для вашего дела человек.
Вихрем полетели обрывки прошлых умозаключений и образов. Своих и чужих.
- Государственный человек оставил сыну завод. Хотя знал, что отпрыска металлопрокат не интересует. Нежные чувства отца согрели для Сашкиной задницы руководящее кресло. Самый молодой директор в стране! Ничего, справился. У Сашки был компетентный заместитель, организованная секретарша, бдительный бухгалтер и вороватый начальник отдела сбыта готовой продукции. В отделе сбыта, в основном, и рождались смелые новаторские идеи, повышавшие Сашкин уровень жизни. Эх, добровольцы, которые верить и любить умеют беззаветно! В словах наших государственных и партийных клятв много правды. Это «беззаветно» через строку звучит. Сколько народу приучили жить без табу, без моральных ограничений. А теперь удивляемся, что свои же, те, кто обязался Родину любить, все порушили. В Америке врагов ищем, а враг в нас сидит. В сердцах наших сидит, которые заветов не знают. А как же?! Ради идеи можно все. Только идеи разными бывают. Но раз все можно, то обязательно кто-нибудь на это «все» пойдет.
Ничего у нас не получилось путного. Общество разделили на «мы» и «они». Они – это народ, низы, быдло. Для них – социалка, дисциплина, полиция с дубинками, попы с иконами, швейцар в дверях. Мы – это те, кто сверху. Ездим быстро и громко. Что нас, что особо опасных всегда милиция сопровождает. Закон чувствует нашу общность. Почему все так произошло? Отчего сыновья выросли такими циниками? Ведь я, сын простого слесаря, живший в тесноте и бедности, любил партию Ленина и страну Советов, а Сашка – сын партийного руководителя и государственного чиновника – презирал. Почему?!

А меня во власть весело толкали! Место стоило дорого. В партийном списке купили первую строчку, а влияния реального у меня на общественную жизнь не было. Я – безыдейный политик, молчаливый трибун, мэр, которого никто не уважает. Вы такое видели? Я до последнего не верил, что красные деньги возьмут. Сашок смеялся над моими страхами: « У нас все берут, если жить очень хочется».
Сашка знал этот мир лучше меня. За это его и шлепнули. Слово-то какое! Из 20-х годов.

В голове звенело. Как-будто в бездонную жестянку сыплются медяки. Деньги, деньги… И холодная пустота в груди. Он сосредоточенно скреб ногтями по ребрам, не понимая, что боль прячется за грудиной, а не под рубашкой.
- Где счастье, где ощущение полноты жизни?! – прошептал он. – Ничего нет. Неужели Сашка тоже знавал боль под ребрами и противный холодок в животе? Быть не может! Сашка сильный был. Вокруг него мир вертелся. Его с детства звали вождем краснорожих! Это я – человек толпы. Это мне на Сашку всегда хотелось быть похожим. Он везде был хозяином. А я собственного заместителя боюсь. И никому не могу приказывать.
Боль отпустила. Кислая холодная струйка стекала по виску за воротник рубашки. Мэр налил в стакан немного водки и, постукивая зубами о край, попытался выпить. Не получилось. « Ну и черт с ним!» - рассердился он на водку. Попытался дойти до туалета. Трудно. Ноги стали легче головы, а руки вялыми и толстыми. Он обмарался. Заплакал от обиды.
- Вот я теперь какой, Сашка! А порядок у меня в городе все-таки был. Правда, ты смеялся над моими лидерскими претензиями. Говорил: «Народ власть должен чувствовать. И он ее ощущает. А каким местом – тебя интересовать не должно, потому что процесс соития обеспечиваешь не ты!»

Когда Сашку застрелили он на двое суток онемел. Это же Сашка! Кто посмел? И как же теперь жить? Есть, значит, кто-то злее, сильнее его? Кто-то страшный, незнакомый, имеющий на меня права?!
Позже говорили, что погиб Сашка из-за своего независимого нрава. Мол, столицу в наш город никто из-за него переносить не собирается, но если барина не прижать, то придется.
- Страшно мне, Сашок… Я ведь пытался… Хотел сам, по собственному желанию, без заявления и объяснительных, естественным путем освободить дорогу к власти новой жертве коррупции. Не отпустили на тот свет. Представляешь, пластилиновые предсказуемые мэры нынче в большой цене!
Желающие подержаться за мое горло пришли на другой день после твоих похорон. Их было так много, что я даже испугаться по-настоящему не успел! Меж собой стали драться. Ослабели. Но и я сильнее не стал. Только казался сильным. А вокруг – одни холуи!

Сашка холуйство презирал. Сам ни перед кем никогда не гнулся и не любил, когда кто-нибудь пытался облизать ему сапоги. Баб не уважал. Считал, что у них холуйство в крови. Правда, была Сорина… Ее не смог Сашка победить. Дура какая-то! Не люблю, говорит, и все тут. Он и подкупал, и запугивал, и работы лишал, до нищеты довел – не помогло. Гордая. Как Сашка. Только бедная и невлиятельная. А может быть просто силы своей не знала. Скрутила ведь богатыря в бараний рог. Из-за нее Сашка лютовал.
- Не было у меня такой женщины, - всхлипнул мэр, - От меня никогда ничего не зависело. Даже в личной жизни. То по пьянке, то смелая какая-нибудь соблазнит. Настоящих женщин не было. Не получалось у меня любить. Страстишки были. Страсти у таких, как Сашка. Но дольше живут такие, как я! Диалектика…
Он вспомнил, как однажды Сашка говорил о любви. Выпивали они в узком кругу. Не так, как сейчас. Не так. Сейчас он напивается, а тогда ребята вели себя куртуазно. О бабах трепались: кто с кем и как. Валька втюхивал свои идиотомы:
- Проститутки- лучшие жены. Если бы мы, пацаны, на девственницах не женились, то были бы намного счастливее. Эти правильные просто фригидные сучки!
Сашка вдруг взорвался:
- У тебя, Валька, дочь растет! – орал он на побледневшего Валентина. – Что же ты ее в Университет отвел, а не в бордель?! Гувернантку нанял, младшую французскому обучаешь! И следишь, чтобы резвый какой твоих девиц не обрюхатил без твоего благословения! Словом, делаешь все возможное, - успокаиваясь продолжал Сашка, - чтобы по крайней мере еще два мужика стали несчастными. А жен своих ты с панели что ли брал? Первую взял из хорошего дома, вторую – из богатого. И не возражай! Не может проститутка быть хорошей женой. Всему цену назначает. До любви ли ей! Любовь – это для чистых душ. А проституция – грязь пополам с пьянством и склонностью к насилию. Жена – прежде всего мать. Себе такую мамочку хотел бы, а? Тебя заслуженная учительница России вырастила. Так что, прежде чем языком трепать, в слова вдумайся. Ты же русский человек. А если причиндалы свои у шлюх между ног полируешь, так это не повод для их социальной реабилитации. Понял?

Как могла Сорина такому мужику отказать?! На Валентина из-за нее Сашка накинулся, чтобы за Любовь липкими лапами не хватался. Теперь галай: так или не так. Спросить не у кого.
Пока мы в крутых играли, страна слабела. Дома-крепости, офисы-бастионы, личная армия – все создавало иллюзию крутой Родины. Нищая, деморализованная Россия не могла быть обиталищем непобедимых. Но когда совершается большой хапок, об этом не думают.
- Испугались криминала во власти! – громко засмеялся мэр. – Я бы на месте избирателей боялся не тех, кто сидел, а тех, кого посадить нельзя. Сашкины депутаты – вот криминал во власти! А биографии у всех из ЖЗЛ! Да я сам… Давно уже отвечаю «за базар», а не за предвыборные обещания.
Втравил ты меня, Сашок, в историю! Я переживаю очень. Меня вот в губернаторы предлагают… Ноя кроме тебя, никому не верю. Богу не верю! И обещаю тебе, Сашка… не зверообразным этим, а тебе, единственному настоящему человеку, которого я знал… Я придумаю что-нибудь, Сашка! Надо прервать цепочку зла. Во искупление грехов наших… Чтобы и тебя черти на том свете пожалели!…