Дебют в багровых тонах

       Мне было грустно…
       Мне было очень грустно…
       Мне было просто зверски грустно….
       Вам бы тоже, наверное, было грустно, если бы вас ожидала моя участь.
       Всю свою сознательную жизнь, я стремился быть первым. Быть первым в школе, быть первым в колледже, быть первым в торговле, которая была моим основным занятием. Это стремление к лидерству распространялось даже на отношения с дамами.
       Всё это мне удавалось.
       И вот… завтра я снова буду первым.
       Первым человеком в мире, которого казнят на электрическом стуле…
       Я пытался объяснить джентльменам, судившим меня, что я не заслуживаю такой чести, и предпочитаю честное повешение. Однако, к моему величайшему негодованию, те самым бесцеремоннейшим образом заявили, что им виднее, как меня казнить.
       Тюремные надзиратели, конвоируя меня в последнее моё пристанище – тюремную камеру, дурачились и называли меня Билли-гриль. Они считали, что это смешно – зажарить человека, как курицу. Хотелось бы посмотреть на вас в этой ситуации, пасквилянты!
       Но в тюремной камере, где я рассчитывал в молитве и размышлениях провести несчастный остаток моей жизни, судьба решила решила, что она поиздевалась надо мной недостаточно. И в мою одиночку подселили еще одного человека, аргументируя это нехваткой свободных мест.
       Меньше всего я сейчас хотел кого бы-то ни было видеть. Будь то хоть сам президент Гаррисон. Но тот, кого мне подбросили вызвал бы у меня невроз даже в лучшие дни жизни. Этот тип, едва переступив порог камеры, тотчас упал на пол, обхватил голову руками, и начал рыдать, выкрикивая при этом что-то нечленораздельное, и мотая башкой в разные стороны.
       Из деликатности, я решил минут 5 выждать. Однако вскоре понял, что этой «собачьей песне», как выражалась моя покойная бабушка, не предвидится ни конца ни края.
- Эй, мистер, - вежливо обратился я к нему, - не соблаговолили бы вы заткнуть свою глотку.
       Припадочный на несколько мгновений поднял на меня безумные глаза и вновь занялся своим делом.
- Эй, ты что, не понимаешь?! Я же тебе вполне ясно говорю: закрой свою пасть и перестань выть, ты меня раздражаешь!
- Ме-ме-менння завтра повесят! – выдушил он из себя, сквозь рыдания и зашелся новым приступом истерики.
- Ну, знаешь... мне бы твои проблемы... Меня, например, завтра поджарят, но я же не бьюсь головой об пол. Если бы меня должны были всего-навсего повесить, я бы сидел тут спокойный, как ангел.
Страх, понятно, душил меня своими сизыми лапами. Но я бравировал, как мог. Нельзя терять лицо даже в последний день жизни. Или, иначе говоря, ОСОБЕННО в последний день жизни.
       Ненормальный от неожиданности заткнулся.
- Как это поджарят? На костре?!
- Во-первых, как тебя зовут? Это, пожалуй, последнее имя, которое я услышу, а такое не упускают...
- Ч-чарли, - ответил тот, сквозь всхлипывания.
- Замечательное имя, братец. А я – Уильям, но для тебя – просто Билли. Идёт, Чарли?
- И-идёт…
- Итак, Чарли, если я не ошибаюсь, мы остановились на том, что меня завтра должны поджарить, не так ли? Да-а-а... меня действительно завтра поджарят, доложу я тебе. Но не костре, а на электрическом стуле! А электрический стул - это, братец, такая штуковина, которую еще ни на ком не пробовали. И одному Богу известно, что из этого вообще получится. Но я же не устраиваю тут истерику. А сижу себе тихонько и молюсь, чем и тебе советую заняться. Мы ведь друг друга поняли?
       Чарли ошалело посмотрел на меня и зашелся в новой серии рыданий.
- Та-ак… я вижу, ты меня не совсем понял…
       В окна камеры проглядывал вечер. Я тупо пялился в потолок, прокручивая в голове прошедшую жизнь. Чарли, обхватив руками сломанный нос тихо всхлипывал в углу. Жизнь шла своим чередом. И всё было бы довольно неплохо, если бы через меня завтра утром не должны были пропустить 2000 вольт…
       В принципе, я сам донес на себя. Сам пришел к соседям, сжимая в руках окровавленный топор, и сказал, что готов принять петлю. Я был уверен, что она хотела сбежать от меня с этим чертовым бакалейщиком. И в тот вечер, как обычно, был сильно пьян. Иначе сложиться не могло. Но я рассчитывал на петлю. На петлю! Но никак, не на какой-то дурацкий электрический стул. Чтоб им провалиться со своей цивилизацией…
       На утро меня ввели в зал для казни. У тюремного надзирателя тряслись руки, когда он меня привязывал к стулу.
- Спокойно, братец, не спеши. Я не очень тороплюсь, - нервно подбодрил я его.
       К моей голове прикрепили электрод с мочалкой. Другой электрод провели к позвоночнику, чтобы ток беспрепятственно проходил через всё тело. Оба электрода были щедро смочены солевым раствором.
- Ну, ребятки, до встречи на том свете, - ехидно сказал я. Это были мои последние слова.
       Какой-то худой тип в полицейской форме повернул рубильник, и НАЧАЛОСЬ! Все мое тело, каждую клеточку парализовало. Все мышцы напряглись до предела и грозились разорваться. Меня трясло, как десятерых эпилептиков, секунд 15. И вот, когда всё кончилось, и я уже рассчитывал познакомиться с первым президентом США, я, с удивлением, понял, что жив!
- Господа! Господа, это кульминация десятилетних работ и исследований! С этого дня, мы живём в цивилизованном мире!
       Восклицания принадлежали какому-то толстому типу в белом халате и пенсне.
- Эй, - отозвался я слабым голосом, - притащите кто-нибудь воды… Или лучше -  не воды...
       В комнате воцарилось мёртвое молчание, длившееся секунд десять.
- Напряжение! – завопил тип в пенсне. – Немедленно подайте напряжение еще раз!
       И меня снова затрясло. Пока генератор набрал нужные 2000 вольт, я вспомнил всех святых и грешных. Из обрывков фраз, я понял, что в комнате воняет горелым мясом, хотя сам я этого уже не чувствовал. Значит, меня действительно поджарили, как я  и обещал Чарли.
       Наконец, чувства отключились и тюремные стены мерзкого зеленого цвета куда-то пропали. Моя душа мчалась вверх подобно экспрессу Нью-Йорк – Чикаго, только с гораздо большей скоростью.
       Так и останусь я в памяти людей первым.