ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В четыре часа утра генерал-лейтенанта Рябышева разбудил посыльный:
-- Товарищ генерал, вас вызывает штаб армии к аппарату.
Рябышев быстро оделся и вышел на улицу. Городок еще безмятежно спал. На траве лежала утренняя роса -- день обещал быть солнечным, ясным.
У штаба часовые взяли на караул. Дежурный по штабу вскочил, хотел рапортовать, генерал остановил его, поднял телефонную трубку и услышал голос начальника оперативного отдела штаба армии:
-- Дмитрий Иванович, как у вас? Немцы во многих местах нарушили государственную границу, бомбят наши города...
-- У нас пока тихо, -- ответил Рябышев.
-- Думаем, что это провокация. Надо не поддаваться на нее. Огня по немецким самолетам не открывать...
-- Они бомбить будут, а мне огня не открывать?..
-- Ждите дальнейших указаний. -- В штабе армии повесили трубку.
-- Дежурный, вызовите немедленно комиссара, начальника штаба, начальника разведки и Оксена... -- распорядился Рябышев.
Первым в штаб прибыл бригадный комиссар Попель. Несмотря на столь ранний час и экстренный вызов, комиссар был, как всегда, подтянут и даже выбрит.
-- Что будем делать, Николай Кириллович? -- спросил Рябышев. -- Звонили из штаба армии -- немцы бомбят наши города.
-- Война?
-- Похоже... Будем действовать?
-- Ты же знаешь, что без приказа сверху... Кто звонил из штаба?
-- Кикишев.
-- Что еще сказал?
-- Сказал, ждите дальнейших указаний.
-- Ну вот видишь? Ждите дальнейших указаний...
-- В нашем деле ждать да догонять... Ты же понимаешь, что промедление, если это война, смерти подобно.
-- Это тоже верно.
-- Будем поднимать дивизии...
-- Сволочи, -- адресуясь к гитлеровцам, сказал комиссар. -- Выбрали час... Обычная разбойничья тактика...
Связист доложил Рябышеву:
-- Товарищ генерал-лейтенант, на проводе командир двенадцатой дивизии генерал-майор Мишанин.
-- Здравствуй, -- сказал Рябышев. -- Не спишь? В трубке послышался мягкий голос Мишанина:
-- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, не сплю...
-- Как «молния»? -- спросил Рябышев.
-- Все нормально, -- поспешно ответил Мишанин и добавил: -- Вас понял.
В корпусе были разработаны условные кодовые сигналы. «Будущая война будет войной моторов, войной скоротечной, -- говорил Рябышев на штабных учениях. -- Времени на долгие разговоры у нас может и не быть, а посему приказываю разработать условные кодовые сигналы. По этим сигналам части выдвигаются на намеченные рубежи и маскируются...»
Систему эту опробовали на учениях. Получалось хорошо. И вот настал час, когда надо было привести ее в действие в боевой обстановке.
-- Товарищ генерал, у аппарата командир седьмой мотострелковой дивизии!
-- У аппарата полковник Герасимов, -- прогудел в трубке густой бас.
-- Здравствуй, дорогой! Рябышев! Как у тебя, лес все еще шумит?
-- Шумит, но лесник свое дело знает, -- пророкотал в ответ полковник.
Командиру 34-й дивизии полковнику Васильеву Рябышев сказал только одно:
-- У нас «гром».
-- Понял вас, товарищ генерал.
-- Ну, если это провокация, Дмитрий Иванович, не сносить нам головы, -- сказал бригадный комиссар Попель.
Только он произнес эти слова, послышался гул самолетов. С улицы кто-то крикнул: «Воздух!»
Не успели Рябышев и Попель выйти наружу, как раздались первые разрывы вражеских бомб. Часовой у штаба, молоденький паренек, привычно взяв на караул, взволнованный, не мог удержаться:
-- Товарищ генерал, кажись, станцию бомбят и нефтеперегонный завод...
Рябышев быстрым шагом вернулся в аппаратную:
-- Соедини меня с начальником зенитной артиллерии. Чистяков! Немецкие самолеты видишь!
-- Так точно!
-- Огонь по стервятникам!
-- Есть! -- радостно гаркнуло в трубке.
Ударили зенитки. Утреннюю непорочную синеву неба стали пятнать белые шапки разрывов. Гром взрывающихся бомб, рокот авиационных моторов, резкие выстрелы зениток -- все убеждало, что началась война.
-- Соедини меня со штабом армии, -- приказал Рябышев связисту.
-- Со штабом армии связи нет, товарищ генерал, штаб не отвечает...
В аппаратную стремительно вошел подполковник Цынченко, исполняющий обязанности начальника штаба корпуса:
-- Товарищ генерал, немцы выбросили парашютный десант между Дрогобычем и Стрыем. Силы десанта уточняются... Это война, товарищ генерал...
-- Десант уничтожить, -- приказал Рябышев. -- Вышлите роту «бетушек»1 и батальон мотоциклистов.
-- Есть уничтожить десант, товарищ генерал!
Вскоре немцы выбросили еще один десант, восточнее Дрогобыча.

1 Танк БТ-7.

Связи со штабом армии по-прежнему не было.
Командиры дивизий доложили, что войска вышли на заранее намеченные для них районы. Маскируются. Потерь пока нет. Чуть позже доложили: потери понес только один полк мотострелковой дивизии. Полк замешкался с выполнением приказа и подвергся нападению авиации.
-- Разберись! Строго накажи виновных, -- приказал Рябышев полковнику Герасимову.
Штаб армии по-прежнему не отвечал.
Мощные взрывы сотрясли здание, где помещалось управление корпусом.
-- Товарищ генерал!.. Большая группа самолетов!.. Бомбят казармы, гаражи... Благо успели войска вывести. Надо бы укрыться... -- предложил Цынченко.
Укрыться? Но где? Щелей еще не отрыли. Вышли во двор. Вражеские самолеты кружили над месторасположением казарм и гаражей и освобождались от своего смертоносного, разрушительного груза. Одна волна сменяла другую. Горели здания складов, гаражи... Если бы войска оставались там, страшно представить, что было бы...
-- А где же наши самолеты?
-- Проклятый немец!
-- Сюда, кажется, идут...
-- Ложись!..
Дмитрий Иванович Рябышев три года провел в окопах первой мировой войны. Гражданскую войну закончил командиром бригады. И в империалистическую, и в гражданскую войны видел он одиночные самолеты, но настоящая бомбежка эта была первой в его жизни. Была она первой и для многих боевых соратников генерала.
-- Лежишь, как бревно, -- зло сказал бригадный комиссар Попель, поднимаясь и отряхиваясь, когда очередная волна немецких самолетов отбомбилась.
-- Вот именно, как бревно!..
-- Товарищ генерал! Сбили, сбили гада!..
Немецкий двухмоторный самолет, окутанный густым черным дымом, резко пошел на снижение. Зенитки, будто обрадовавшись, заработали истовее. Заспешили, захлебываясь очередями, счетверенные зенитные пулеметы.
-- Что будем делать с семьями, Николай Кириллович? -- спросил Рябышев Попеля.
-- Надо бы посоветоваться с командирами дивизий.
-- Хорошо. Пока успокой людей...
Генерал вспомнил о семьях. Это было важно. Но неизмеримо важнее для него, командира корпуса, в эту минуту было знать, что делать с войсками. На войне неопределенность, неизвестность особенно угнетают. В том, что это война, Рябышев больше не сомневался. Видимо, гитлеровцы всей своей чудовищной военной машиной сразу обрушились на его страну -- о чем в свое время говорил и писал маршал Тухачевский. Пограничники, по всей видимости, ведут неравный бой с немцами. С пулеметами, винтовками, гранатами против вражеских танков и артиллерии... Они истекают кровью, это ясно. А у него под его командованием такая силища -- девятьсот танков. Правда, большинство машин устаревших, с ограниченным моторесурсом, а новые танки еще не опробованы... И все-таки это силища! Надо двинуть ее! Ударить! Но куда? Нужен приказ...
-- Товарищ генерал, связь со штабом армии восстановлена. Корпусу приказано форсированным маршем выйти на рубеж в десяти километрах западнее Самбора. Сосредоточиться в лесах и ждать дальнейших приказаний!
Наконец-то! Есть приказ. Есть ясность. Можно действовать.

* * *
Никогда еще Дрогобыч не слышал такого шума, грохота, гула. Ревели танковые моторы, лязгали гусеницы о брусчатку мостовых, катила, громыхая, по улицам артиллерия на тягачах. Через город шли войска, дислоцирующиеся в районе Дрогобыча и Стрыя. Шли быстроходные танки БТ -- «бетушки», как их называли. Сотрясая землю, двигались лобастые тяжелые KB, ползли устрашающие пятибашенные Т-35, кое-где в колонну вкраплялись группы проворных «тридцатьчетверок».
Даже стрельба по самолетам казалась тише, глуше, она просто вплелась в громкоголосье войск, двинувшихся в марше.
Командир танкового взвода Алексей Путивцев тоже был рад, что все наконец пришло в движение. Неопределенность, бездеятельность тоже томили его. Бомбежку он переносил спокойнее других: не в первый раз.
«Не бойтесь! Ни черта они нам не сделают. Японцы на Халхин-Голе тоже пытались нам жару за пазуху с воздуха набросать, да ничего не вышло. В танке опасно только прямое попадание. А попробуй, попади в него, когда все движется: и танк, и самолет, а тут еще зенитки бьют...»
В танке было душно. Позади утробно рычал новенький дизельный двигатель. Взвод Путивцева состоял из новых танков Т-34. При перегоне машины из бокса в бокс Алексей испробовал ее. Машина, кажется, добрая: сильный мотор, лобовая броня надежная, семидесятишестимиллиметровая пушка, два пулемета -- курсовой и спаренный. Воевать можно. Но, конечно, всякая машина по-настоящему проверяется только в бою. Никакие учения, никакие маневры не могут заменить боя.
Чудно... Всего несколько часов назад танцевал он с Вандой, на прощание подарил ветку пахучей черемухи, а теперь... война.
Что это война, Алексей Путивцев не сомневался. И война эта будет пострашнее той, с японцами. На Халхин-Голе воевала их танковая бригада под командованием комбрига Яковлева, а теперь движется весь их корпус. Движутся сейчас, наверное, к границе и другие механизированные корпуса.
Танки шли с интервалами в двадцать метров -- мера предосторожности при бомбежке. Шоссе было узким. Когда командирская «эмка» хотела обогнать колонну, ей пришлось съехать на поле. Тяжелые колосья налитой пшеницы хлестали ее по радиатору.
Дождей в последнее время не было, и взбитая пыль стеной стояла над дорогой. Жалобно кряхтели под тяжестью танков деревянные мостки через протоки. Кое-где образовались заторы. Команды саперов, не останавливая колонн, на ходу стремились укрепить непрочные мосты.
К вечеру дивизия, в которой служил Путивцев, прибыла в район Самбора. Расположились в лесу. Поступила команда: «Кормить бойцов!»
В походных кухнях заплясали огоньки, затрещали дрова, потянуло дымком, запахами вареного мяса, каши...
Алексей стянул комбинезон, побежал к речке. После марша приятно было ополоснуться. У речки встретил своего товарища, тот командовал взводом тяжелых КВ.
-- Ну, как машина? -- спросил Алексей.
-- Не танк, а дредноут! -- с гордостью ответил товарищ и добавил: -- Тормозные ленты только сильно греются...
Вечерело. Экипажи заправляли машины, приводили в порядок материальную часть.
-- Дело сделал -- гуляй смело... А дело идет к ужину, -- торопил своих подчиненных Алексей.
Но поужинать им не пришлось. Поступил новый приказ: гаси кухни, продукты получить сухим пайком. Предстоял новый марш.
Снова взревели моторы. Захрустели валежник и молодые сосенки под гусеницами танков. Машины вытягивались в колонну на шоссе.
Было уже совсем темно. Интервал сократили до десяти метров. Шли без света. Но нет-нет то один, то другой водитель включали на короткое время фары.
-- Гаси свет, мать твою! -- кричали другие.
Алексей Путивцев, покончив с мясными консервами, открыл башенный люк и выбросил пустую банку на обочину. Высунулся из люка. Машины теперь шли значительно медленнее, чем днем, и пыли было меньше.
Перед Стрыем колонна стала. «В чем дело?» В Стрые дислоцировалась дивизия. Здесь жили семьи. Кто-то на секунду решил заскочить домой. Появился командир дивизии, генерал Мишанин:
-- Кто разрешил остановиться? Немедленно продолжать движение! Немедленно!..

* * *
По приказу командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Кирпоноса (уже был образован фронт) корпус совершал обратный стодвадцатикилометровый марш и поступал в распоряжение командующего 6-й армией генерал-лейтенанта Музыченко. Обогнав войска на марше, Рябышев разыскал штаб 6-й армии. Здесь его ждал новый приказ: следовать к Яворову и увязать свои действия с 6-м стрелковым корпусом, который уже ведет бой с противником.
-- Пообедаете, Дмитрий Иванович? -- спросил Музыченко.
-- Спасибо, товарищ генерал, не до обеда мне. Надо поскорее повернуть войска на марше.
Музыченко развернул карту:
-- Вот здесь ваш район сосредоточения, -- показал он Рябышеву по карте. -- Приказываю совместно с частями шестого корпуса отбросить врага за государственную границу. -- И добавил: -- Есть директива наркома.
-- Приказ ясен, товарищ генерал-лейтенант.
Рябышев послал бригадного комиссара Попеля в 34-ю дивизию, начальника контрразведки батальонного комиссара Оксена -- в 7-ю мотострелковую, а сам выехал навстречу главным силам 12-й танковой.
Над дорогой то и дело проносились немецкие самолеты, обстреливая все живое. Когда Рябышев встретил один из батальонов 12-й дивизии и командир батальона доложил, что его танкист сбил вражеский самолет, идущий на бреющем полете, генерал захотел увидеть этого молодца. По колонне понеслось:
-- Путивцева к генералу!..
-- Товарищ генерал, по вашему приказанию...
Рябышев не дал договорить, узнал:
-- А ты, оказывается, не только мастер женщинам цветы преподносить, но и стрелок отличный. Молодец!
-- Служу Советскому Союзу!
-- Как же ты его? -- поинтересовался Дмитрий Иванович.
-- Больно нахальный немец попался, товарищ генерал. Прямо под носом вертелся. Ну, я его и срезал... Зло взяло...
-- Молодец! -- повторил Дмитрий Иванович и спросил: -- Значит, немца бить можно?
-- Можно, товарищ генерал. Японца били, и немца бить можно...
-- И японца бить приходилось?
-- Так точно!
-- Не забуду тебя, -- сказал Рябышев и пожал Путивцеву руку.
Под Яворовом в лесу командира корпуса ждал новый приказ комфронта: сосредоточиться в районе Броды и нанести фланговый удар танковой группировке немцев в направлении Броды-местечко Берестечко.
По дороге Рябышев по радио получил известие, что банды украинских националистов нападают на наши войска, которые следуют через Львов, замедляют движение. Генерал пересел на Т-34 и приказал механику-водителю:
-- Гони!
С ним пошел еще один танк.
В разных концах города слышалась беспорядочная стрельба. Горело какое-то здание.
Рябышев открыл люк, высунулся, чтобы осмотреться, тотчас же по броне, рикошетируя, зацокали пули. Генерал заметил, что бьют с колокольни.
-- А ну-ка ударь по этим сволочам! -- приказал он командиру танка.
Тот развернул башню.
-- Осколочно-фугасным -- заряжай!
Вздрогнул от выстрела танк. С лязгом выскочила гильза из казенника.
«Вот и первый мой выстрел в этой войне», -- мелькнуло на мгновение в сознании генерала.
Со второго выстрела командир танка аккуратно снял крышу колокольни -- вражеский пулемет замолчал.
...Части 12-й дивизии, подавив сопротивление вражеских групп во Львове, двинулись дальше. К исходу дня 25 июня основные силы корпуса сосредоточились в районе города Броды. Разведка доложила, что соседом корпуса справа является 212-я мотострелковая дивизия 15-го механизированного корпуса. Дивизия имеет соприкосновение с противником. Основные силы 15-го корпуса ведут бои с сильной танковой группировкой противника в районе Радзивилова.
Собрав штаб и посоветовавшись, Рябышев принял решение 26 июня начать наступление. Медлить было нельзя. Тяжелая артиллерия еще не подошла, отстала от танков на тихоходных тягачах. Придется обойтись без нее. У противника не может быть здесь сильных укреплений. А на стороне атакующих будет внезапность. Пойдем без артиллерийской подготовки, решил генерал. Как только начнем наступление, имеющаяся в наличии артиллерия перенесет огонь в глубь обороны противника...
Для личного состава корпуса шла четвертая ночь без отдыха, без сна. Танкисты дозаправляли машины горючим, стрелки, артиллеристы приводили в порядок оружие.
Генерал Рябышев склонился над рабочей картой в палатке, рядом с ним -- штабные командиры. Кажется, все, что можно было сделать, сделано. Перед боем надо отдохнуть хотя бы пару часов. Все разошлись по своим частям.
Оставшись один, Дмитрий Иванович по старой солдатской привычке надел чистое нательное белье. Не спалось. В этих местах заканчивал он гражданскую войну. Его кавбригада загнала тогда конницу белополяков в болото... В памяти встали картины минувших боев: орудийные выстрелы, пулеметные очереди, свист сабель, крики раненых, хрип коней... Теперь не кони -- танки! Вот они стоят на опушке. Как живые. И тоже будто уснули, затихли. Рядом с машинами впокат на толстой подстилке из мха лежали экипажи: один разметался на спине, широко разбросав руки в стороны, другой спит, согнувшись калачиком, третий -- обняв шероховатый ствол сосны, четвертый устроился со всеми удобствами, положил сиденья и под бок и под голову.... Кому из них завтра жить, а кому -- умереть...
Закончив обход, Дмитрий Иванович вернулся в палатку. Часы показывали, что пора начинать...
Взревели моторы, загудел разбуженный лес, ударила артиллерия, послышались первые ответные выстрелы с вражеской стороны. Корпус пошел в наступление.

* * *
Танки медленно шли по равнине. Как только артиллерия перенесла огонь в глубину обороны -- увеличили скорость. Ожили уцелевшие огневые точки противника на первой линии обороны. Вспышки и пыль, которая поднималась при выстрелах перед стволами орудий, выдали расположение вражеской батареи. Один БТ справа от танка Алексея задымил. Алексей стал бить по вражеской пушке. Открыли огонь по батарее и соседние танки.
-- Есть! -- крикнул Алексей. Он был уверен, что это его снаряд свалил тридцатисемимиллиметровое немецкое орудие.
Вдруг его танк от прямого попадания вражеского снаряда вздрогнул -- будто ударило огромным колуном по броне. Еще один снаряд, попав в верхнюю лобовую броню, рикошетируя, с воем понесся вверх.
«Не берут! Не берут немецкие снаряды лобовую броню «тридцатьчетверки!» -- мелькнуло в сознании.
-- Механик! Полный вперед! Раздавим их к чертовой матери гусеницами!
Машина, послушная командиру, рванулась вперед на вражеские пушки. Следуя установленному правилу: «Делай, как я!», за командирским танком пошли другие.
Расстояние между танками и пушками резко сокращалось. В прицел Алексею хорошо было видно, как засуетилась прислуга у вражеских орудий, огонь их стал неточным -- ни один снаряд больше не попал в танк Путивцева.
Немцы побежали. Они поняли, что их пушки не берут эти новые русские танки.
-- Огонь! -- крикнул Алексей стрелку-радисту, и тот застрочил из курсового пулемета. Алексей тоже стал стрелять из пулемета вдогонку удиравшим немцам. Но большинство их уже успело скрыться за деревьями.
Наши войска успешно двигались на протяжении всей линии наступления. Первая позиция немцев была смята.
Во рту Алексей чувствовал страшную сухость. Она возникла сразу же после команды «В атаку!» Теперь можно промочить горло. Путивцев, не отрывая глаз от прицела, сделал из фляги несколько глотков холодного чая. Повеселели и другие члены экипажа: боевое крещение прошло успешно. Позади валялись раздавленные немецкие пушки и трупы вражеских солдат. На поле дымило всего два наших танка.
Но вот перед фронтом наступающих войск возникла речушка Слонувка. Невелика речка, но берега заболочены. Два наших танка уже застряли в низине. Натужно гудели моторами, греблись гусеницами, все плотнее садясь в грязь, на днище.
Частям мотострелковой дивизии удалось захватить мост через речку. По радио последовал приказ: танкам взять вправо, двигаться через мост.
Под огнем саперы дивизии стлали гать через заболоченные места, делали другие проходы через болотистую низину.
Часть войск уже переправилась через Слонувку. На той стороне оказался и танк Путивцева. Началось хлебное поле. Высокие тяжелые колосья слегка волновались под теплым ветерком. И тут Алексей увидел вражеские танки. Их было много. Над колосьями виднелись только их башни. Казалось, по полю плывут одни башни с вытянутыми вперед орудиями. Из стволов вырывались короткие всплески огня. Гуще стали рваться снаряды на поле. Наши мотострелки отхлынули назад. Танки тоже замедляли ход, началась артиллерийская дуэль между двумя танковыми группировками.
Алексей приказал механику-водителю не стоять на месте, а маневрировать. Следуя за командиром, маневрировали и другие две машины взвода. Вдруг танк сержанта Подкалюжного из взвода Путивцева охватило пламенем. Тотчас же стена черных разрывов встала перед панорамным прицелом, перед глазами Алексея. Немцы бросили в бой авиацию: она-то и подожгла танк Подкалюжного. Загорелось еще несколько машин.
-- Вперед! Идти на сближение с врагом. На сближение с врагом!.. -- кричал по радио комбат.
И командирские танки, оборудованные рациями, двинулись вперед. За ними пошли остальные. Расстояние быстро сокращалось. Немецкие танки стали пятиться. Но скорость русских танков была значительно выше. Вскоре немецкие самолеты отказались от бомбежки, чтобы не нанести вред своим.
С близкой дистанции огонь семидесятишестимиллиметровых пушек «тридцатьчетверок» был особенно губительным для немцев. И KB, и «тридцатьчетверки» смело шли на таран, круша, уродуя, выводя из строя немецкую технику. Преимущество русских было настолько очевидным, что оставшиеся целыми немецкие танки, уже не заботясь о тыле, о менее защищенной и уязвимой задней части своих танков, развернулись и на предельной скорости стали уходить от русских, стараясь во что бы то ни стало оторваться. Несколько наших танков ринулось вдогонку, основная масса замешкалась, и этого было достаточно, чтобы немцы оторвались, а в дело снова вступила их авиация.
-- В лес! Быстро! -- приказал Алексей Путивцев своему механику-водителю.
За ним последовали другие.
-- Куда! Куда?! -- Но тут же командир полка понял маневр и скомандовал: -- Всем танкам укрыться в лесу!..
Танк от быстрого хода сильно качало. Перед окулярами панорамного прицела то и дело мелькали то небо, то хлебное поле, то трава. Но вот танк достиг спасительного леса, густая крона деревьев надежно скрыла его от глаз вражеских летчиков. В лес вкатывались другие машины. Преследовать врага, когда в воздухе господствовала немецкая авиация, было бы непростительной глупостью. Немецкие самолеты, как слепые, покружив еще некоторое время над лесом и сбросив наугад оставшиеся бомбы, пошли на свои аэродромы. Только воздушный разведчик «рама» по-прежнему парил в воздухе.

* * *
Генерал Рябышев получил донесение, что танки и мотострелки ворвались в хутор Люшнев. В селении было много противотанковой артиллерии врага, и 12-я дивизия понесла значительные потери. Командир полка полковник Волков по рации сообщил, что рота его тяжелых танков устроила засаду на дороге, севернее Люшнева, и полностью уничтожила артиллерийским и пулеметным огнем мотоциклетный батальон врага. Из 34-й дивизии не было никаких известий.
Оставив за себя на командном пункте начальника штаба, генерал на Т-34 отправился разыскивать 34-ю дивизию. Механик-водитель вел танк по следам гусениц. Следы их отчетливо виднелись на влажном песчаном «грунте.
По дороге попадались раздавленные немецкие мотоциклы с расплющенными колясками, орудия без колес, с разбитыми приборами, с покореженными щитами, брошенное оружие -- автоматы, винтовки, пулеметы -- и трупы, изуродованные, обгорелые; вот, будто живой, молодой немецкий танкист в черной куртке с розовыми петлицами, ни капли крови на его лице, лежит он навзничь, широко раскрыв уже остекленевшие глаза, в которых отражается синева неба. Лежат вразброс пехотинцы в форме мышиного цвета, с закатанными рукавами. Откуда-то взялся здесь летчик -- на петлицах крылья, форма голубая. Лицо все в крови, ноги неестественно подвернуты... Лежат и наши убитые. Усталые санитары медленно бредут от одного к. другому. Раненым делают перевязки, тяжелораненых отправляют в медсанбат. У подбитого танка копошатся ремонтники ремлетучки, танкисты сидят в сторонке, курят...
-- Где комдив? -- спросил Рябышев.
Старший из танкистов вскочил, узнал комкора, козырнул:
-- Не знаем, товарищ генерал.
Когда показался хутор Хотин, уже смеркалось. На окраине деревни увидели танки и грузовики. Чьи? Наши или вражеские? Если бы не сумерки...
-- Товарищ генерал, от греха подальше, -- робко проговорил командир танка, но уже в следующее мгновение облегченно вздохнул: -- Наши! Вон видите, по очертаниям -- ЗИС-5, а рядом КВ.
В Хотине Рябышев нашел штаб 34-й дивизии.
-- Почему не дали о себе знать? Не доложили по рации об обстановке? -- строго спросил Рябышев командира дивизии полковника Васильева.
-- Рацию разбомбило, товарищ генерал... Да и, по правде говоря, увлеклись немного... -- не по-уставному доложил Васильев, но тут же поправился и отрапортовал по всей форме: -- Товарищ генерал, вверенная мне дивизия уничтожила три мотоциклетных батальона противника, десять вражеских танков и двенадцать орудий. Взято около двухсот пленных, есть офицеры, старший по званию -- майор.
-- Пленных допрашивали?
-- Бегло. Некогда было. Прикажете привести?
«Ну, давайте этого майора, что ли, -- распорядился Рябышев.
Майор оказался танкистом, на щеке засохшая кровь, на лбу кровоточащая ссадина. Ворот черной куртки оторван, а на груди болтался Железный крест.
Немец зло глянул на Рябышева, на других командиров. Рябышев был в комбинезоне, ворот застегнут, генеральских звезд не видно.
-- Спросите, каким подразделением он командовал?
Вопрос переводчика остался без ответа. Немец стоял, отставив ногу в сторону, презрительно отвернув голову, давая понять, что отвечать не желает.
-- Как стоишь перед генералом? -- взорвался Васильев. Слово «генерал» магически подействовало на немца. Он невольно подобрался.
-- Я майор Ганс Хёпе, командир танкового батальона... Все равно это вам известно из моей солдатской книжки, -- тут же проговорил он, как бы оправдываясь за сказанное.
-- Где же ваш батальон? -- спокойно продолжал Рябышев. Майор провел рукой по сторонам:
-- Рассеян... Часть танков сгорела...
-- К какой армии или группе войск принадлежал батальон?
-- К танковой группе фон Клейста...
-- Какие цели у этой группы?
-- Прорваться к Киеву!
-- К Киеву?
-- Да, прорваться к Киеву и взять его не позднее первых чисел июля... И вы ничего не сможете сделать. Нет такой силы, которая бы остановила немецкого солдата, который получил приказ фюрера...
-- А вот этим не остановим? -- Васильев приставил дуло пистолета к виску майора.
Лицо немца мгновенно побледнело.
-- Не горячись, полковник, -- сказал Рябышев. -- А вы ему переведите, -- обратился генерал к переводчику. -- До Киева еще далеко. И дойдут ли -- бабушка надвое сказала... Впрочем, последнее можешь не переводить, все равно немец не поймет. Словами его не убедишь, будем уговаривать пушками. Отправьте пленного в штаб армии, пусть там еще свои байки порассказывает.

* * *
С рассветом Рябышев решил продолжить наступление, но приказом командующего фронтом генерал-полковника Кирпоноса корпус отводился в тыл 36-го стрелкового корпуса на рубеж Каменец-Подкамень, в резерв фронта. Приказ получили с запозданием, части 34-й дивизии уже втянулись в бой с противником в районе местечка Берестечко. 12-я дивизия выставила заслон, остальные части скрытно снялись и двинулись маршем. Войска не успели еще сосредоточиться на рубеже Каменец-Подкамень, как поступил новый приказ, который привез бригадный комиссар Михайлов, заместитель начальника политуправления фронта. Совместно с 15-м механизированным корпусом корпус Рябышева должен был выбить немцев из Дубно, а затем перейти к круговой обороне в районе Дубно-Смордва-Пельча и ждать приказа об общем наступлении.
Приказ поступил в шесть часов сорок минут 27 июня. По предположению Рябышева, корпус можно было собрать только к двум ноль-ноль 28 июня. Надо было установить, кто соседи слева и справа, скоординировать с ними действия, разведать противостоящие силы врага, дозаправить машины, пополнить боекомплекты, отправить в тыл раненых.
Прошло всего несколько часов, как Рябышев получил приказ, и войска были еще на марше к месту сосредоточения. В палатку вбежал перепуганный дежурный:
-- Товарищ генерал, начальство едет!
Рябышев надел фуражку, вышел наружу и увидел, как на большой скорости по поляне, направляясь к командирской палатке, едет несколько легковых машин. Первая машина круто остановилась, командир со шпалами на петлицах услужливо распахнул дверцу легкового автомобиля. Из машины вылез член Военного совета фронта корпусный комиссар Ващугин.
Ващугин был человеком нервным, вспыльчивым, раздражительным, и, когда он начал сразу с резких тонов, прервав рапорт Рябышева, Дмитрий Иванович не особенно удивился этому.
-- Почему до сих пор не выполнили приказ? -- гневно сверкая глазами, спросил Ващугин.
-- Товарищ член Военного совета, корпус сосредоточивается...
-- Мне не нужны ваши объяснения!
-- Позвольте, товарищ член Военного совета, 12-я дивизия выполняла предыдущий приказ. В настоящее время находится на марше. 7-я мотострелковая тоже... еще находится в движении. Данных о противнике у меня нет. Организовал разведку... К двум ноль-ноль корпус будет сосредоточен. Утром начнем наступление...
-- Что? -- снова взвился Ващугин. -- Приказываю вам наступать немедленно! Поняли? Немедленно!..
-- Чем наступать?
-- Как -- чем? Корпусом!
-- Корпус бросать в бой по частям на гибель я не буду, -- тоже наливаясь гневом, твердо сказал Рябышев.
-- Я отдам вас под суд военного трибунала, -- зло сузив глаза, сказал Ващугин.
-- Отдавайте... Но раньше четырнадцати ноль-ноль у меня не будет достаточно сил, чтобы могли... чтобы была хоть какая-то надежда на успех, -- несколько сбившись, закончил Рябышев.
-- Хорошо, -- вдруг остыв, согласился член Военного совета. -- Но запомните: каждая минута промедления будет вам дорого стоить, генерал. В четырнадцать ноль-ноль -- и ни минутой позже.
В четырнадцать ноль-ноль части 8-го механизированного корпуса пошли в наступление. Многие соединения прямо с марша вступили в бой. Ударная группа под командованием бригадного комиссара Попеля овладела районом Дубно-Пельча. 7-я мотострелковая дивизия, которую ввели в прорыв, встретив шестнадцать немецких танков, не смогла прорваться. Чтобы деблокировать группу Попеля, Рябышев ввел в бой 12-ю танковую дивизию, но немцы вцепились в дорогу, подбрасывая на опасное направление все новые и новые танковые части. В небе, не переставая, кружили немецкие самолеты, группами по сорок-пятьдесят штук. Треск пулеметов, стрельба орудий разных калибров, грохот разрывов, стоны, крики, гул сотен моторов -- все смешалось. Смешались огонь, земля, железо. Немецким самолетам удалось поджечь машины-бензовозы. Огромные костры полыхали на поле. Горели машины с красными звездами на бортах, едкой копотью покрывались белые кресты на немецких танках.
Ночь на 29 июня прошла относительно спокойно. С рассветом тучи немецких самолетов появились над полем. Немцы подтянули тяжелую артиллерию. Они начали новое контрнаступление.
На левом фланге не оказалось 15-го механизированного корпуса, и немцы воспользовались этим -- сорок вражеских танков прорвались и ударили во фланг. Навстречу им Рябышев бросил свой резерв -- десять танков КВ. Танки были вооружены стопятидесятидвухмиллиметровыми орудиями. К сожалению, снарядов к ним почти не было. Поэтому самым верным средством подавления немецких танков стал таран. Машины на большой скорости врезались в немецкие танки: невообразимо пронзительно визжало железо. Отваливались разрубленные гусеницы и катки вражеских машин. Из подбитых немецких танков выскакивали танкисты, многие из них горели, к комбинезонам прилипли жадные языки пламени. Бегущих настигали пулеметные очереди или гусеницы. Бой был беспощадным, жестоким, скоротечным. Из сорока прорвавшихся немецких танков ни один не ушел с горящего поля. Всю ночь здесь чадили подбитые, искореженные машины. Тяжелый едкий запах горелого мяса, пороха, краски драл горло.
Все атаки в лоб не принесли противнику успеха, и немцы прибегли к своему излюбленному маневру -- клещам.
На рассвете над лесом показался наш самолет. Немцы открыли сильный огонь по нему. Самолет загорелся. С земли видели, как метнулся через борт темный комочек, как, умело используя затяжной прыжок, летчик раскрыл парашют у самой земли. И все же немцы успели его подстрелить. Раненого летчика доставили к генералу Рябышеву. Летчик сообщил, что он вез командиру 8-го механизированного корпуса пакет, но, когда самолет подбили, пакет пришлось уничтожить. Он не знает, что было в пакете, но общее наступление отменено, это он знает точно...
Рябышев принял решение выводить корпус из окружения. Был разработан порядок движения, и в двадцать два ноль-ноль части 12-й танковой и 7-й мотострелковой дивизий тронулись.
Ночь должна была их укрыть от вражеской авиации, ночью было легче оторваться от противника, ночью немец ослаблял или вовсе прекращал боевые действия.
Охраняя колонну, по обе стороны шоссе с интервалом в сто метров шли по двадцать танков KB и Т-34.
Колонна почему-то остановилась.
Подбежал к командирскому танку сержант. Это был уже второй танк, который сменил Рябышев. В первом после боя за Люшнев оказался пробитым ствол пушки -- у самого края дула зияла дыра от тридцатисемимиллиметрового снаряда. Командир корпуса пересел на КВ.
Рации на этом танке не было.
-- Товарищ генерал, вас вызывает по радио Попель!
-- Попель?
Дмитрий Иванович поспешил к машине, которая была оборудована рацией.
-- Я -- Попель! Я -- Попель! Вызываю Рябышева! Перехожу на прием...
-- Я -- Рябышев. Как слышишь меня?..
-- Слышу хорошо... Где вы находитесь? Нас окружили, кончаются боеприпасы и горючее... Где вы находитесь?..
С самого начала переговоров Рябышев почуял недоброе. Непохоже это было на Попеля... «Где находитесь?»
-- Где мы находимся, скажу позже... А ты мне скажи, как звали моего пса, если ты -- Попель?..
Эфир замолчал. Слышалось только легкое потрескивание в аппарате.
-- Вот тебе и Попель, -- сказал кто-то рядом.
-- Продолжать движение! -- приказал Дмитрий Иванович. Но немцы все же разнюхали, что русские дивизии уходят.
Вопреки своим правилам, кинулись вдогонку ночью, навалились на арьергард 7-й мотострелковой дивизии.
Рябышев приказал выделить для прикрытия группу танков.
Группа, выделенная для заслона, имела несколько танков Т-34 и КВ. Снарядов было мало, и можно было надеяться только на прочность брони да на темную ночь. Ночной бой, сумбурный, скоротечный.
В открытом поле наши машины сошлись с вражескими. Никто не мог их сосчитать. Из темноты, из дула, выплескивалось пламя, и на это пламя тотчас же разворачивал башню Алексей Путивцев и стрелял. Изредка он приказывал включать водителю фары. На секунду, не более. Мгновенная остановка -- выстрел. И танк с ревом срывался с места, меняя местонахождение. Алексей видел, как загорелся один немецкий танк, второй, третий, четвертый -- горящие танки эти остались позади. Вся степь была уже усеяна кострами, в которых горели железо и люди. Горели наши танки, а экипажу Алексея все еще везло.
Попадания в танк не причиняли пока ему серьезного вреда: оторвало левое крыло, разбило курсовой пулемет.
Все меньше становилось снарядов, а конца немецким танкам не было. Уже большинство наших машин вышли из строя, одни горели, у других была повреждена гусеница или мотор, а танк Алексея рвался все вперед и вперед, стараясь пробить всю железную стену, которую выстроили немцы.
И у Алексея, и у других оставшихся в строю танкистов не было иной дороги -- только вперед. Но вот гильзоулавливатель поймал последнюю гильзу последнего снаряда. Непривычно тихо стало в танке. После выстрелов мотор, казалось, только нежно урчал. Но танкисты не слышали ни этого нежного урчания, ни тишины: в ушах у них по-прежнему звенело от недавних выстрелов.
-- Стоп! -- крикнул Путивцев механику-водителю. -- Приказываю всем покинуть танк.
-- Товарищ командир, а вы?
-- Приказываю немедленно покинуть танк!.. Танк еще живой... Бросить его не могу... Есть еще гусеницы...
-- Мы тоже останемся, -- сказал заряжающий.
-- Быстро! Через донный люк! Быстро! В поле... Дорога каждая секунда. Ну!
Первым через донный люк танк покинул раненый стрелок-радист, за ним вылез механик-водитель. Заряжающий покинул танк через башенный люк: ступил на решетку жалюзи, и тут его срезала очередь светящихся трассирующих пуль.
Алексей сел на место механика-водителя, включил первую скорость, затем вторую, зажал левый фрикцион и пошел на танк, который вынырнул из темноты слева. Заскрежетало железо. От удара мотор чуть не заглох. Алексей быстро воткнул первую скорость, с силой нажал на газ и стал толкать вперед разваливающийся под ударами легкий немецкий танк. Потом дал резко задний ход. Остановился. Снова рванул вперед, на этот раз забирая вправо -- на вспышку орудия. Тут вражеский снаряд ударил в моторную часть -- языки пламени лизнули решетку жалюзи. Танк остановился. Алексей соскользнул с сиденья, открыл донный люк, но в это время бронебойный снаряд прошил бортовую броню «тридцатьчетверки»...

* * *
Рябышев вывел из окружения две дивизии. Группа Попеля тоже с боями пробилась к своим. Но об этом Рябышев узнал только в штабе фронта. Штаб находился в Проскурове.
-- Командующий у себя? -- спросил Дмитрий Иванович дежурного майора.
Рябышев был в комбинезоне. Комбинезон помят, закопчен. Только генеральские петлицы виднелись в расстегнутом вороте.
-- Сейчас доложу, -- козырнул майор.
Генерал-полковник Кирпонос был в чистой новенькой форме. Пальцы его нервно постукивали по столу.
-- Товарищ генерал-полковник, вывел из окружения вверенный мне 8-й механизированный корпус. По предварительным данным, корпус уничтожил 150 танков противника, около 500 орудий, четыре вражеских мотобатальона, много солдат и офицеров. Наши потери: 96 танков, из них 3 KB и 18 «тридцатьчетверок». Остальные старых систем...
-- Хорошо... Но почему вы в таком виде? Приведите себя в порядок. Дальнейшие указания получите у начальника штаба. Я жду разговора со Ставкой...
У начальника штаба фронта генерала Пуркаева были воспаленные от бессонницы глаза, но в отличие от командующего он был спокоен и даже как бы вяловат.
-- Ваш корпус, -- сказал он Рябышеву, -- отводится в Казатин, в резерв фронта.
-- Ясно... Но я хотел узнать подробности. Мы были несколько дней в бою и ничего не знаем.
-- Тогда подождите. -- Пуркаев ушел и вернулся минут через двадцать. -- Теперь мы можем поговорить.
Рябышев рассказал о боях, о боевых качествах новых танков.
-- Если бы нас прикрывала авиация и было бы налажено взаимодействие с соседями, сделали бы больше... Да и дергали нас то туда, то сюда...
-- Авиация нашего фронта понесла невосполнимые потери в первый же день войны, -- пояснил Пуркаев. -- А то, что дергали вас... В Самборе вы сосредоточились по плану боевых действий 16-й армии, в соответствии с общей директивой наркома обороны. Но противник прорвался севернее. Главный удар был нанесен там. Танковая группа Клейста. Поэтому вам был приказ выйти в район Львова и нанести удар во фланг. Командующий 6-й армией задействовал корпус в интересах своей армии и бросил вас под Яворов. За это время обстановка еще больше обострилась. Танковые войска немцев рвались на оперативный простор в направлении на Житомир, Киев. (Дмитрий Иванович вспомнил показания пленного немецкого майора.) Двадцать восьмого пал Минск...
-- Минск?
-- Да, Дмитрий Иванович... Тогда штаб фронта решил нанести удар механизированными корпусами. Ваш и 15-й корпус наносили главный удар, 9-й и 19-й -- вспомогательный. Разновременность этого удара не позволила нам полностью разгромить группировку Клейста. Но вы сорвали планы немецкого командования, на 11 дней задержали его продвижение. Угроза Киеву снята!..
-- У меня был корпусной комиссар Ващугин... -- начал Дмитрий Иванович.
-- Ващугин застрелился, -- перебил Рябышева Пуркаев. -- Нервы сдали... Вот так-то, Дмитрий Иванович. Штаб фронта тоже сегодня переходит на новое операционное направление -- на Житомир