Однажды на рыбалке

Приятно на речке рыбёшку удить;
Удастся подсечка – и радостно жить.
А если с ночевкой, да ночка тиха,
То Бог с ней, с поклевкой, была б лишь уха.

Раз летней порою не взяли питья.
Хоть было нас трое, виновен был я.
Забыл три бутылки… И где?! – на столе!
Купили горилки в соседнем селе…

Я лично поехал… Закрыт магазин!
Но то не помеха для зрелых мужчин.
Старик повстречался, кивнул мне на дом...
С трудом докричался, как вымерли в нём.

Глухая старуха спустилась с печи.
Наставила ухо: – Погромче кричи…
А в доме, ну точно, в старинной избе...
Всё сделано прочно... в какой-то резьбе.

Пахучие травы на полках лежат,
И мухи гнусаво по окнам жужжат.
Кричу, что есть мочи, мол, водка нужна!
Старуха бормочет: – Пошли до гумна.

В гумне, Боже правый, почти гастроном.
К спиртному вдобавок закуски полно.
Колбасы и сало, тушенка, чеснок.
Солений навалом… – Не бойся, милок.

Гоню по старинке, как раз для бузы.
Чуток с розовинкой, но чище слезы.
Из жита, с настойкой на травах, грибах.
Расходится бойко; что вечер – гульба.


Я мало что понял, но банку купил.
Везде водку гонят – в горах и в степи.
Итог одинаков, как ты не крути…
Отдал я дензнаки, и в лес укатил.

Лесная опушка, палатка, костер;
Под боком речушка, – все радует взор.
Накрыта поляна, бьет в ноздри уха…
Не нужно гулянок, не надо греха.

Была б только стопка, а к стопке всегда
Из рыбки похлебка – простая еда.
Светил бы, конечно, уютно костер,
Да лился неспешный мужской разговор.

И большего счастья не нужно друзьям.
Пусть даже ненастье вдруг выпадет нам,
Спасет нас палатка... Хоть там и тесней,
Покажется сладкой нам чарка и в ней.

В тот вечер погода была на заказ;
Решила природа порадовать нас.
Ни душно, ни сыро, без сильных ветров,
Почти без вампиров, то бишь, комаров.

По первой испили, потом по второй,
И всё закусили ядрёной ухой.
– И вправду из жита… А запах каков! –
Воскликнул Никита. – Как будто, грибов.

И вскоре по телу разлилось тепло,
Усталость слетела, – на пользу пошло.
Час первый промчался как пара минут;
Кто так не общался, меня не поймут.


Ещё час, и начал я вдруг замечать,
Что я не иначе, как стал засыпать.
Нет, всё различаю, и трезвый язык,
Но вдруг отключаюсь, буквально, на миг.

Мерещится ересь, какая-то мне.
Причем я уверен, что я не во сне.
Мотну головою, вздохну глубоко,
И вновь я с братвою, и снова легко.

Когда осушили мы банку на треть,
Во тьме двух страшилищ сумел я узреть.
Моргнул, а за кругом от света огня,
Родная супруга глядит на меня.

Но рот лишь открыл я, – исчезла она.
Захлопали крылья, и вновь тишина.
"А может, уснул я, – подумалось мне, –
И эти вот стулья я вижу во сне?.."

Да нет же, ребята на стульях сидят!..
Кричат и куда-то за речку глядят.
Никита с огромной щербиной во рту
Вопит неуёмно: – Ату их, ату!..

А там, за рекою, где вроде бы тьма,
Творится такое, что съедешь с ума.
Как в фильме охота, со сворой собак,
И травят кого-то по зрелым хлебам.

Я встал, но, качнувшись, куда-то упал.
И словно проснувшись (хотя и не спал),
Услышал, Никита сказал мне: – Подъём!
На, выпей… Из жита, хоть пахнет груздём.

И тут, словно пыльным накрыли мешком.
Причем очень сильно, почти кулаком.
Посыпались искры, поплыли круги,
Потом вроде выстрел, и больше ни зги.

Я будто бы умер, но вскоре воскрес.
Воскрес в теплом чуме, где спал страшный бес.
Потом присмотрелся: жена! мой Ленок!
Я быстро разделся и рядом прилег…

Проснулся в палатке. Раздет до трусов.
Вкус жизни прегадкий, – прокисших грибов
Поляна пустая, дымит лишь костер,
Но лес обитаем; гудит разговор.

Немного одевшись, я к речке пошел,
На ней, оглядевшись, друзей не нашел.
Опять на поляну вернулся, а там
Стоит гость незваный, на вид – сирота.

В дырявых кроссовках, в коротких штанах,
В измятой штормовке, – всё в грязных тонах.
Со странной улыбкой почти до ушей;
На вид очень хлипкий (худой, как кощей).

– Как звать тебя, малый?– его я спросил.
– Ванюша я шалый – рыбак, - нету сил.
– И где ж ты рыбачил? – А в этом лесу.
– И что же, удачно? – В лукошке несу.


– Какая ж то рыба?.. Ты с дуба упал?..
– А что? вот три грИба за часик поймал.
– Ну ты и умора, как я погляжу...
Зачем мухоморы?
– А для куражу…

Мне вдруг стало зябко: – Ты что, охламон?..
– Да их моя бабка кладет в самогон.
Порежет, посушит, сотрет в порошок…
От пары чекушек троим хорошо.

Хотите, сгоняю?.. Тут рядом село…
Совсем не воняет, чиста как стекло…
А нет, заезжайте, наш дом на краю.
Ну, ладно, прощайте… А сам я не пью…

Меня замутило, едва устоял,
И только на силу я приступ унял.
"Так вот, что мы пили… Я сам охламон!
Как лоху всучили "дурной" самогон…"

Вчерашнюю банку нашел у куста,
Проклятая склянка была не пуста.
Пол-литра отравы (всего было три),
С десятком козявок, плескалось внутри.

Лишь водку я вылил, ребята пришли.
– Вы где ж это были?
– Местечко нашли.
Поставили донки… Там классный настил…
А где самогонка?
– Случайно разлил…

Конечно, в итоге, я им рассказал,
Уже по дороге домой, что узнал
С какими грибами был тот самогон.
И ясно, что с нами случился не сон.

Вадим улыбался, потупивши взор,
Никита смеялся: – А что мухомор?
Хоть гриб и поганый, его в старину
Жевали норманны, идя на войну…

И я стал спокоен. Потом загрустил:
"Когда ж мы с женою моих навестим?
Когда ж выходные в семье проведу?
Забавы речные меня доведут…"

Следя за дорогой, я думал о сне,
И тут стал, ей-богу, скучать по жене…
Нет, всё ж перемена случилась со мной.
Влиял, несомненно, вчерашний настой.