6. Элизабет и время отдавать долги

- Спасибо, Элизабет, ты очень вкусно готовишь.

       - Да что там! – маленькая розовощекая старушка засмеялась, убирая посуду со стола. – Ничего особенного я не варю, только то, чему меня научила когда-то мачеха. Все по-старинке, все по-домашнему. Ах, земля ей пухом! – она покачала головой и слегка вздохнула. – Я всегда знала, что она мне мачеха, я даже немного помнила маму, но неродной себя никогда не чувствовала. Она относилась ко мне, как к родной дочери... – она осеклась и, смущенно посмотрев на нахмурившегося старика, продолжила беззаботно:

       - Ну, что, может, выйдем в парк, пройдемся немного? Да? Ты не возражаешь? - она оправила скатерть. – Тогда я быстренько переоденусь. Рюмочку ликера? - она показала ему пузатую бутылку. Он не ответил, и она открыла подвесной шкафчик, достала хрустальную рюмку на тонкой ножке и налила темно-зеленый ликер. – Это хорошо для желудка! Ну, я быстренько, две минуточки! – она поставила перед ним рюмку с ликером, улыбнулась напоследок и ушла в спальню. Там она присела на кровать и, нагнувшись, стянула вязаные тапочки с ног. Что-то кольнуло в правом глазу. Она потерла глаз, протянула руку к прикроватному столику и взяла с него пару новых, еще нераспечатанных капроновых носочков. Вытащив их из картона, она снова согнулась и начала надевать их. Снова что-то кольнуло в правом глазу, так что она громко охнула и схватилась рукой за лицо.

       - Элизабет? - он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, приоткрыл ее, осторожно заглянул внутрь. – Что-нибудь случилось?

       - Не знаю, наверное, что-то в глаз попало, - ответила она беспомощно.

       - Надо промыть, - сказал он озабоченно, - пойдем в ванную!

       Поддерживая под руку, он провел ее в ванную и открыл кран. Наклонившись, она неуверенно промыла глаза.

       - Ах, что-то мне плохо, - сказала она слабеющим голосом и обмякла в его руках.

       - Что с тобой? - испугавшись, он осмотрелся беспомощно и усадил ее на пласмассовую табуретку.

       - Не знаю, что-то плохо, - сказала она тихо и взялась неуверенным жестом за лицо. – Ах, что с моим лицом? Что со мной? - руки ее упали и она начала валиться на него. Он подхватил ее на руки, вынес в зал и уложил на диван.

       – Где же? Где же? - волнуясь, он пошарил по карманам ее кофты, путаясь в полах, достал черную пластмассовую коробочку и нажал кнопку. Лампочка на коробочке немедленно замигала, и он положил ее на стол.

       - Сейчас, сейчас, Элизабет, - он пошарил неловко у нее на шее, расстегивая верхние пуговицы блузки. – Сейчас приедет врач! Элизабет! Ты слышишь меня?

       Он подбежал, нервничая, к балконной двери и выглянул наружу. Внизу мальчишки играли в футбол. По асфальтированной дорожке прогуливалась женщина, покачивая коляску и посматривая на футболистов. Глухо бухнул удар бутсы по мячу. Описав высокую дугу, мяч перелетел через проволочное ограждение и запрыгал по траве.

       - Мама! Перекинь, пожалуйста, мяч! – пацан лет 12 подбежал вплотную к сетке и, взявшись за нее одной рукой, смущенно улыбаясь, показал второй рукой в сторону укатившегося в кусты мяча.

       - Ага, я должна теперь по твоей милости по кустам лазать! – возразила женщина с удовольствием, не сердито.

       - Ну, пожалуйста! – пацан запрыгал возле сетки, весело улыбаясь.

       - Что, обойти нельзя?

       - Ну, пожалуйста!

       Усмехнувшись, женщина оставила коляску и полезла в кусты, добродушно ругаясь по дороге.

       - Ну, вот, мяч, - она показалась с мячом в руках. – И как я его теперь перекину? - она посмотрела с сомнением на пятиметровое ограждение.

       -А ты пни! Пинком!

       Другие игроки тоже подбежали к сетке и столпились у нее, красноречиво махая ногами и руками, показывая, как надо пинать футбольный мяч: можно с земли, а можно влет, подкинув мяч сначала руками. Рассмеявшись, женщина поставила мяч на траву, огляделась и, сочтя, что никто за ней не наблюдает, отступила назад, оправила узкую юбку, разбежалась и, аккуратно поддев носком мяч, послала его дугой точно через ограждение.

       - Ура! – завопили пацаны. – Класс!

       - Да это что! – прокричал им снисходительно мальчишка на бегу, по дороге в центр поля. – Она раньше в футбол играла, за женскую сборную страны!

       - Класс! – завопили пацаны снова.

       В дверь зазвонили. Он выбежал в прихожую, распахнул дверь. Несколько человек отодвинули его бесцеремонно и прошли в квартиру. Один остался стоять на лестничной площадке, блокируя лифт. Оставив дверь открытой, он пробежал в зал. Врач осматривал Элизабет, открывая ей веки пальцем и заглядывая в глаза.

       - Не реагирует, - бросил он сопровождающим.

       - Что с ней? - спросил старик, не узнавая собственный голос.

       - Инсульт, - ответил врач коротко. – Повезем в отделение экстренной терапии. Вы кем приходитесь..? Квартиру закройте за нами, пожалуйста, на ключ.

       Санитары закатили носилки.

       - Да-да, конечно, - пробормотал он и взял ключи с журнального столика. - Я поеду следом.

       Закрыв квартиру и бережно опустив связку ключей во внутренний карман, он побежал к своему мерседесу, боясь отстать от машины скорой помощи, немедленно включившей сирену и огни. Торопливо выруливая следом, он пристроился ей в хвост. Рассекая улицу диким воем, лихо подрезая зазевавшихся водителей, машина скорой помощи понеслась в направлении городской клиники. Мерседес следовал за ней, как приклееный.

       - Ну, как приклееный, - пробормотал с удовольствием водитель скорой, посматривая в зеркало заднего вида. – Нарушает ведь... Аккуратно ведет машину...

       - Да, лихой дед, - подтвердил санитар, заглядывая в боковое зеркало со своей стороны. – Умеет ездить.

       - У меня дед, 93 года, - продолжил водитель, ловко выруливая между панически заметавшимися при виде скорой мелкогабаритными „бэбивозами“, - ох, уж эти мамочки, - пробормотал он снисходительно, - так вот, у меня дед до сих пор сам на машине ездит. Ни одной аварии 40 лет!

       - Ну, это кому как, - протянул скептически санитар. – Ну, дамочки, курицы безмозглые! – ругнулся он беззлобно. - Сделают себе права и думают, что они ездить умеют! Ну куда она лезет, куда!

       - Обьедем! – сказал водитель. – Нам не привыкать.

***

       Дверь открылась, и из нее вышел врач. Старик встал, глядя ему в лицо.

       - Обширное кровоизлияние, - сказал врач.

       Он промолчал.

       - Если бы она была моложе, мы откачали бы кровь, но последствия кровоизлияния были бы непредсказуемы даже в этом случае. В ее возрасте это не имеет смысла... Мозг безусловно сильно поврежден.

       - Понимаю... – сказал он с усилием. – Могу я... поговорить с ней? Имеет это... смысл?

       Врах посмотрел на него с явным сочувствием и взял его за локоть:

       - С медицинской точки зрения она вас не услышит. С медицинской точки зрения ее здесь уже нет. Но насчет того, что после этого... Это я не ручаюсь. Этого я не знаю. Поговорите с ней. Может быть, она вас услышит и сможет понять. И простите мне врачебную сухость: это легкая смерть. Как я понял из ваших слов, она была с вами, была в хорошем настроении. Все произошло быстро и, поверьте мне, безболезненно. Эта смерть лучше многих других.

       В палате было тихо. Он сделал два шага и почувствовал, как подкосились ноги. Доковыляв на ватных ногах до койки, на которой лежала Элизабет, прикрытая ломкой, наглаженной до видимого хруста простынкой, он огляделся беспомощно. Стула не было, и он сел ногах у Элизабет, на самый краешек кровати. Там, в коридоре, он хотел поговорить с ней напоследок, пожелать ей... Чего? Доброго пути? Спокойного сна? Пообещать ей, что не забудет ее? Здесь, в палате, горло его перехватило спазмом и он просто и безыскусно заплакал, вытирая глаза дрожащей рукой.

       Кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул и вскинул голову. Маленькая азиатка в больничной униформе склонилась над ним, заглядывая в лицо.

       - Вам плохо? Пригласить господина доктора? - спросила она участливо.

       Она говорила с сильным акцентом, но выговаривала слова тщательно, так что понять ее было легко.

       - Нет, спасибо, - ответил он с трудом. – Доктора... не нужно.

       Она не отошла, с сомнением глядя на него.

       - Может, принести вам воды? Кофе?

       - Спасибо, - он покачал отрицательно головой. – Спасибо. Ничего... Я сейчас... Ничего...

       - Не волнуйтесь, пожалуйста, - она снова наклонилась к нему, заглядывая в лицо темными миндалевидными глазами, которые, как он отчетливо увидел, наполнились слезами, и подала платок. – Это очень хорошая клиника. Мы сделаем все, что нужно. Все будет, как полагается...

       - Да-да, спасибо, - повторил он механически, вытер глаза, потрогал осторожно холодную руку Элизабет и вышел.

       В машине было холодно. Он посидел, бессмысленно глядя перед собой, и повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, но он не шевельнулся, все так же глядя куда-то вниз. Протянув руку, он заглушил мотор, открыл дверцу на панели и достал бархатную коробочку. Выбравшись из машины, он хлопнул холодно дверью и вернулся в больничное здание. С сестричкой-азиаткой он столкнулся в коридоре.

       - Вот, - он открыл коробочку, показал серьги с крупными бриллиантами, закрыл и протянул ей. – Возьмите. Через 2 недели у Элизабет был бы День рождения, 65 лет. Я хотел подарить ей... Возьмите себе.

       - Нет, что вы! – она отступила испуганно назад, всплеснув руками. - Нам не разрешается принимать подарки от пациентов и их близких!

       - Возьмите, - повторил он. – Мне больше некому отдать их.

       - Вы можете, наверное, отнести их назад... К ювелиру... Сдать... – пробормотала она поспешно, снова отступая и отрицательно качая головой.

       - Я не хочу ничего отдавать назад, - ответил он твердо. – Возьмите. Вы молодая, красивая девушка. Они вам доставят еще много радости, много лет...

       Он решительно сунул коробочку ей в руки, развернулся и пошел.

       - Ах, да, - он вернулся, пошарил во внутреннем кармане пиджака и протянул ей визитную карточку. – Если у ваших коллег будут какие-то вопросы относительно серег, позвоните мне. Я могу подтвердить, что подарил их без всякой связи с вашей работой.

       Кивнув ей на прощание, он ушел. Остолбенев, она посмотрела с полным изумлением на бархатный футляр и на визитку, которые неловко, так, как ей сунули их в руки, держала перед собой.

***
 
       Сделав круг по пустынному отделу эксклюзивной дамской одежды,
он пробрался между тесно составленными стеллажами с чулками и колготками и оказался снова в книжном отделе. Несколько удивляясь этому обстоятельству, он развернулся, чтобы обойти отдел стороной, и столкнулся с рыже-пегой женщиной в сером твидовом полупальто, которую он уже встречал, как он вспомнил, в газетном киоске. Очевидно, не он один ходил кругами по бесконечному магазину, убивая время.

       Не обратив на него внимания, женщина обошла его, и следом за ней прошла ее спутница, придерживая сумку на боку.

       - Вон там, кажется, словари, - сказала она по-русски и показала в сторону.

       - Ой, какие дорогие, - констатировали обе, обследовав ярко-желтый словарь.

       - Не покупай, возьми в библиотеке, - сказала пегая и поставила словарь на место.

       - Что, есть в библиотеке? - пробормотала вторая неуверенно. – Ой, я не знаю... А на сколько дают? Мне все время нужен...

       - На месяц, а потом два раза продлить можно, - сказала пегая. – Получается три месяца. Потом сдашь и на следующий день снова возьмешь, еще на три месяца. А потом он тебе будет не нужен.

       - Да уж, не нужен, - покачала та головой. - Я этот немецкий никогда не выучу, наверное, - она вздохнула и посмотрела в сомнении на словарь.

       - Ну, не выучишь, так не выучишь, - ответила пегая, пожимая плечами. – На что он тебе?

       - Как это на что? - та покосилась с сомнением теперь на собеседницу. – Надо же знать язык.

       - Конечно, надо. Ты же можешь у врача или в магазине объясниться?

       - Ну, знаешь, этого мало!

       - А что тебе еще нужно?

       - Нет, этого мало! Если уж здесь жить, так этого мало!

       - Ну, как хочешь, - ответила пегая, привычно пожимая плечами. - Терзаться два-три года, зубрить, потом еще пару лет произношение себе шлифовать и потом говорить по-немецки как любая немецкая домохозяйка. Поздравляю! Лучше бы ты университет за это время окончила. За эти годы можно университет окончить! Или два других языка подучить, английский и испанский. Или итальянский. Или греческий. Или японский. Вот, поедешь в Токио, на каком языке ты там разговаривать собираешься? На немецком, что ли? - спросила она поучительно.

       - Да я вообще не собираюсь в Токио! – отмахнулась та.

       - А зря! – сообщила пегая весело.

       Критически покачав головой, вторая сказала:

       - Ладно, возьму в библиотеке.

       Они пошли на выход.

       - Я как-то не думала про библиотеку. Я один раз туда зашла, посмотрела, есть ли книги на русском языке. Боже мой, одна маленькая полочка, все с бору по сосенке, нечего и взять. Нечего почитать. А ты говоришь, немецкий не обязательно учить!
 
       - А я говорю, книги надо в библиотеку отдать!

       - Что?

       - Откуда же русские книги в библиотеке возьмутся, если мы их туда сами не принесем?

       Вторая задумалась и ничего не сказала.

       - Ведь у каждого есть какие-то книги, стоят в стеночке на полочке. Нет, чтобы в городскую библиотеку отнести!

       - Ну, знаешь, я со своей классикой не расстанусь! Мне жалко!

       - И зачем она тебе? Стоит ведь наподобие вазы, пылится!

       - Может, я захочу еще перечитать!

       - Захочешь перечитать, возьмешь в библиотеке! Сидят все, как собака на сене, со своими книгами.

       - А возьмут, если я принесу? - спросила вторая, снова крепко задумываясь.

       - Возьмут. Я уже штук 20 отнесла.

       - А какие?

       - Да всякие. Когда ко мне кто-нибудь из России в гости едет, я прошу пару книг привезти. Любых. А то везут водку. Зачем мне водка?

       Они вышли.

       Он посмотрел на часы. Убитое время и не думало умирать и обмахивалось бумажным веером, хитро улыбаясь, как японский трансвестит в золотом шелковом брокате.

***

       Сестричка плакала, спрятавшись в угол за шкаф с медикаментами.
       Сначала о своем отце, которого она помнила только молодым и который, будь он жив, был бы сейчас так же стар, как этот красивый седой господин, подаривший ей серьги. Потом о том, что со смертью отца настали долгие тяжелые времена, и некому стало дарить ей подарки. О том, что город, куда она приехала, чтобы содержать со своей зарплаты мать и сестер, безнадежно сер и о том, что холодные, туманные, темные зимы ненавистны ей всей душой. О том, что мать и сестры смотрят на нее с обожанием, когда она приезжает дважды год, и о том, что она устала от этого обожания и от вечной экономии. О том, что ей очень не хочется продавать такие прекрасные серьги, каких ей никогда в жизни не заработать, но не продать стыдно, потому что все ждут от нее денег, и деньги там, дома, нужней, чем серьги ей и здесь. О том, что здесь все видят в ней всего лишь маленькую безотказную филиппинку с бесстрастным лицом, всего лишь лучшую медсестру отделения, но никто не увидел в ней женщину.
 
       Этот старый, почтенный господин назвал ее красивой девушкой. Утерев слезы, она нащупала в кармане визитную карточку. „Он сказал, что ему некому отдать серьги,“ подумала она робко. „Значит, у него нет дочери. Теперь, когда его жена умерла, он остался совсем один.“

       Может быть, он согласится встречаться с ней иногда. Можно посидеть в кафе и поговорить. Или просто погулять по городу. Серые, полинявшие под бесконечным моросящим дождем фасады выглядят не так безрадостно, если есть, с кем идти мимо них.

       Она внимательно перечитала визитную карточку и бережно положила ее в карман. Она вытерла слезы, вздохнула, оправила безукоризненно отглаженный халат, вскинула голову и вышла из угла.
 
       Она проплакала целых пять минут. Этого было больше, чем достаточно. Скоро ее начнут искать, и этого позволить себе лучшая медсестра отделения никак не могла.

***

       Лиза вышла из магазина, нагруженная ворохом покупок. Шофер, поджидавший ее снаружи, затушил сигарету и перенял пакеты и свертки из ее рук.

       - Подождите минуточку, - сказала она, сунула руку в карман жакета и, повернувшись, быстро прошла вдоль стены, подавая милостыню каждому нищему. Из-за угла доносилась флейта уличного музыканта.

       - Госпожа Брандт, опаздываем! - напомнил ей шофер.

       - Да, да, - пробормотала она, оглядываясь. Старика с собачкой сегодня не было. Наверное, он ушел раньше обычного. „Или заболел“, подумала она и вздохнула.

       Она вернулась к шоферу, и они пошли к гаражу.

       - Разрешите спросить? - шофер покосился на нее вопросительно.

       - Да?

       - Почему вы подаете попрошайкам? Бездельники ведь!

       - Потому что было время, когда мой брат жил на улице, - ответила Лиза просто.

       Крякнув смущенно, шофер снова покосился на Лизу, но лицо ее не выражало ровным счетом ничего, кроме легкой, приятной полуулыбки богатой дамы.

***
       
       Оливер фон Ваттенбюттель глотнул пива и, подтянув к себе Вуффи, потрепал его за ухом. Снова начало моросить, и он сделал остановку под эстакадой через заброшенные ржавые железнодорожные пути. Постелив на чахлую рыжую траву полиэтиленовый пакет, он сел на него, подобрав ноги, и решил переждать дождь.

       Жизнь в большом городе утомила его, и неясный зов открытых пространств привел его под серое, исполосованное дождем небо. Он снова отпил из жестянки и вдохнул полной грудью холодный, сырой воздух.

       Банду он заметил слишком поздно. Четверо бритоголовых подростков в дутых куртках и высоко зашнурованных сапогах появились на насыпи и, увидев его, загалдели. Он метнулся в сторону, но они обежали уже вокруг него, преградили дорогу, и он остался сидеть, сжавшись, затравленно озираясь. Пацан лет восьми, приотставший, видно, по дороге, показался из-за кустов и присоединился к ним, с любопытством наблюдая за происходящим. Длинная обесцвеченная челка на одной из гладко выбритых голов, орущих вокруг него, была девчачьей.
 
       - Сюда иди! – повелительно прикрикнула девчонка на пацана, и он послушно подбежал к ней.

       - А, попался, бродяга вонючий! Что, давно тебя не били? - самый высокий подскочил к старику и, длинно размахнувшись, пнул его кованым сапогом. Закрывая голову руками, он метнулся в сторону, но там подскочил, улюлюкая, другой. Третий побежал верх по насыпи и вернулся с булыжником в руке.

       - Щас будешь знать! – заорал он.

       Девчонка, бегая вокруг, молчала растерянно. Вуффи, отчаянно лающий и прыгающий с момента появления подростков, подпрыгнул с ревом и уцепился клыками за штанину предводителя.

       - Пошел вон, - тот пнул его, и он отлетел с коротким жалобным визгом на рельсы.

       - Ты! Не трожь собачку! – зазвенел вдруг рассерженный голос пацана. Яростно сжав кулаки, тот подбежал к предводителю и, не задумываясь, пнул его в лодыжку.

       - Иди отсюда! – заорал тот и толкнул его.

       Девчонка, до сих пор бестолково бегающая вокруг, подпрыгнула, как подстегнутая, и неожиданно заорала:

       - Не трожь моего брата!

       - Пусть не путается тут! – закричал тот в ответ.

       - Кто тут путается? - заорала она злобно и, подбежав к нему, пихнула его в грудь. – А ну, пошел отсюда, падла!

       - Ты че? - заорал он обескураженно.

       - Пошел отсюда! – она вошла в раж и заверещала пронзительно, как сирена. – Да я тебя за брата убью, понял! Да я тебе щас все дыры порву! Да я за брата! Чтоб не смели его трогать никто, поняли! У него и так отца нету! – она замолотила руками, раздавая удары.

       - Ты че, совсем спятила? - обескураженно крича, они отбежали от нее. Подросток, державший камень в руке, бросил его растерянно, и он покатился вниз по насыпи. – Ты че, совсем с ума сошла?

       - Я вам всем за брата рожи отполирую! – заорала она и погналась за ними. Переглянувшись, те повернулись и побежали.

       Тяжело переводя дыхание, она остановилась, бросила косой взгляд на старика и, не говоря ни слова, пошла следом за ними. Братишка пристроился к ней, весело прыгая и заглядывая с восхищением ей в лицо.

       Оливер приподнялся, с усилием опираясь дрожащими руками о землю, и сел.

       Девчонка вернулась бегом. Он вздрогнул, увидя ее, и сжался неподвижно.

       - А ты, бродяга вшивый, убирайся отсюда! – заорала она на всю округу. – Чтобы я тебя больше тут не видела! – она пнула проволочное ограждение на краю насыпи, и оно громыхнуло пушечным выстрелом над сонным, заброшенным пустырем. – Пеннер долбаный! – заорала она снова и снова пнула ходящее ходуном ограждение. Быстро оглядевшись, она бросила под ноги старику скомканную бумажку, повернулась и побежала.

       Это были двадцать евро.

       - Спасибо, - сказал он тихо. И по тому, как дрогнул удалявшийся от него бритый затылок, он понял, что она его услышала.

       Надо было уходить. Мальчишки могли вернуться. Он ощупал себя и встал, тяжело, медленно выпрямляясь. Левое плечо было, очевидно, выбито из сустава. Он ощупал его, пошатываясь, потом присел и ощупал одной рукой Вуффи, прижимающегося к его ногам. Вуффи был, кажется, невредим. Тяжелый сапог достал его вскользь, падение было тоже удачным. Пес был сильно напуган и крупно дрожал, капая слюной с нервно высунутого языка.

       - Ничего, Вуффи, ничего, - пробормотал он, оглаживая песика. Нервно сглотнув и облизнувшись, Вуффи полез к нему на колени, так что он потерял равновесие и неловко сел.

       - Ничего, Вуффи, ничего, все живы, - пробормотал он снова, успокаивая его. Он подтянул к себе пакет с пожитками и, подумав, прицепил его с поясу, пристегнул ремнем. Подхватив здоровой рукой пса, он встал и пошел прочь отсюда. Чем скорей, тем лучше.

       Вуффи уткнулся мордой ему под локоть и завозился на согнутой руке, устраиваясь поудобней.

       Холод пробрался под куртку и в ботинки, его зазнобило. Левое плечо болело. И еще что-то с левой стороны, пониже ключицы, слабо, но отчетливо болело, не хотело отпускать. Потянуло дымком. Где-то далеко топили камин, и яркая солнечная картина открылась вдруг перед ним. Морозный октябрьский день. Выпал ранний снег, и все шутят, столпившись у окон, смеются. Он не достает до окна и сердится, топает ногой. Тетка, веселая молодая красавица с белоснежной улыбкой, подхватывает его на руки и показывает ему торжественно заснеженные ели за окном. Потом обед. Луковый пирог. Он морщится, он ненавидит лук. Отец, подтянутый, строго одетый, смотрит сухо: все, что на тарелке, должно быть съедено. Он упорствует, мотает головой. В таком случае он останется голодным до ужина и не получит ничего на десерт, объявляет холодно отец. Он изгоняется из-за стола и уходит, надувшись, краснея от злости. Тетка ловит его в коридоре и, поманив шепотом, приводит на кухню, усаживает за стол для прислуги и, посмеиваясь, угощает его огромным ломтем ветчины с белым хлебом.

       Он остановился. Вуффи завертелся, желая слезть. Он опустил его на землю, поддерживая под грудь и под пузо, и тот, оказавшись на ногах, встряхнулся со смаком, от души, стряхивая с себя давешний ужас, и, совсем оправившись, засеменил весело вокруг, виляя хвостиком. Старик думал, не трогаясь с места.

       Он никому не был ничего должен. Почти никому. Разве что тетке. Разве что тот ломоть ветчины в жарко натопленной кухне, где догорал огонь в печи и кухарка улыбалась ему, сердитому, обиженному, гремя посудой, а тетка шутила с ней, ласково поглядывая на него, машинально перебирая бусы на груди, весело блестя глазами... Разве что... Разве что...

       Он вытащил из потайного кармана куртки свою заначку на черный день, две сотенные бумажки, и добавил к ним бумажку в двадцать евро.

       - Пошли, Вуффи! – сказал он повелительно. Круто развернувшись, он отправился к станции. Собачка побежала следом, весело виляя хвостом. Через два часа он выйдет из поезда. От станции до родового поместья Ваттенбюттель надо будет пройти три километра лесом. Скоро стемнеет, но эту дорогу он найдет даже с закрытыми глазами. Он свистнул собачке:

       - Пошли, пошли!

       Надо было спешить. Настало время отдавать долги.

***

       Он посмотрел на часы. Время внутри часов замерзло и стукнуло голубой льдинкой по стеклу, когда он поднес руку к глазам. Он дал руке упасть. Высокий седой старик прошел мимо, сутулясь при ходьбе, глядя в сторону. Он вздрогнул в момент узнавания и пошел следом, как очарованный, не решаясь окликнуть. Это был его дед. Тяжело ступая, тот шел, рассекая толпу, заложив руки за спину, сутулясь еще больше, чем при жизни.

       Кто-то ухватил его за рукав. Давешняя маленькая старушка с внимательным взглядом, с устало поджатыми губами, та, что толкнула его под локоть перед выставленными на продажу могильными венками, посмотрела на него снизу вверх.

       - Знаете, - сказала она, - надо найти его. Вот и Он сказал мне, что вы можете, что вы можете все, - она кивнула вслед уходящему деду.

       Он промолчал, склонив голову.

       - Знаете, мне уже все равно, - продолжила она, отпуская его рукав. - Я уже пожила. Я уже была готова к смерти. Но ведь он будет дальше убивать. Ведь он сам не остановится.

       Он слушал молча.

       - Я уже была в полиции. Они не найдут его.

       Он согласился молча, не двинув ни одним мускулом лица. Найти случайного убийцу почти невозможно. Человек, убивающий без разбора, без корысти, из одной только похоти к убийству, оставляет не больше следов, чем муха на поверхности грязного, захватанного жирными пальцами стакана.